Жестокие слова - Луиз Пенни

— Вряд ли он был бездомным бродягой. Не думаю, что кто-то о нем заботился, но уверена, что он сам заботился о себе.

«Какая великолепная эпитафия, — подумал Гамаш. — „Он заботился о себе“».

— Возможно, он был сурвивалистом, — выдвинул идею Бовуар. — Ну, вы знаете, один из этих чокнутых, которые бегут из города и прячутся в лесу, думая, что сейчас наступит конец света.

Гамаш повернулся к Бовуару. Эта мысль показалась ему интересной.

— Откровенно говоря, я в недоумении, — сказала коронер. — Как видите, его убили одним сильнейшим ударом по затылку. Это само по себе необычно. Нанести всего один удар… — Голос доктора Харрис замер, она покачала головой. — Обычно, если кто-то собирается прикончить другого человека, он пребывает в состоянии эмоциональной неуравновешенности. Он близок к истерике, он не может остановиться. И тогда мы видим множество ударов. Но один удар вроде этого…

— О чем он вам говорит? — спросил Гамаш, глядя на пробитый череп.

— Это преступление не было совершено в состоянии аффекта. Нет, эмоции, конечно, были. Но было и планирование. Тот, кто это сделал, пребывал в бешенстве. Но он вполне себя контролировал.

Брови Гамаша взметнулись. Такое случалось редко. Крайне редко. Сбивало следователей с толку. Смирять эмоции в таких случаях — это все равно что совладать с табуном диких жеребцов, которые ржут и встают на дыбы, раздувают ноздри, бьют копытами.

Кто может справиться с этим?

Убийца, которого они искали, смог.

Бовуар посмотрел на своего шефа, а тот — на Бовуара. Это было плохо.

Гамаш снова повернулся к холодному телу на холодной каталке. Если убитый был сурвивалистом, то из его стратегии выживания ничего не получилось. Если этот человек боялся конца света, то он недостаточно далеко убежал, недостаточно глубоко зарылся в канадскую глушь.

Конец света нашел его.

Глава двенадцатая

Доминик Жильбер стояла рядом со свекровью и смотрела на грунтовую дорогу. Время от времени им приходилось отходить в сторону, чтобы пропустить очередную машину с людьми, которые уезжали из Трех Сосен — спешили на последний день ярмарки или в город, стараясь успеть до часа пик.

Доминик и ее свекровь смотрели не в ту сторону, откуда ехали эти машины, а в другую сторону. В сторону дороги на Кауансвилл. Они ждали лошадей.

Доминик до сих пор удивлялась, почему она так начисто забыла свою детскую мечту. Впрочем, в этом, наверное, не было ничего удивительного, ведь, помимо этого, она мечтала выйти замуж за Кейта из сериала «Семья Партридж» или оказаться одной из спасшихся царевен Романовых. Ее фантазии о лошадях исчезли вместе с другими несбыточными мечтами, их сменили мысли о заседаниях совета директоров, встречах с клиентами, фитнес-клубах и возрастающих ценах на одежду. Наконец ее чаша переполнилась, ее настроение коренным образом изменилось, и все эти замечательные восхождения по служебной лестнице, отпуска, спа-процедуры перестали ее интересовать. Но на дне этой чаши, наполненной целями, стремлениями, желаниями, оставалась одна последняя капля.

Ее мечта. О собственной лошади.

Девчонкой она ездила верхом. Она чувствовала себя свободной, когда ветер трепал волосы, а поводья легко лежали в руках. Опасности исчезали. Неискоренимые волнения умненькой маленькой девочки уходили.

Много лет спустя, когда неудовлетворенность обернулась отчаянием, когда ее душа устала, когда она с трудом заставляла себя вставать с постели по утрам, эта детская мечта вернулась. Как кавалерия, как Канадская королевская конная полиция, скачущая ей на выручку.

Лошади спасут ее. Эти великолепные существа, которые так любят своих хозяев, что скачут с ними в бой, когда вокруг рвутся снаряды, когда царит ужас, когда кричат люди и лязгает оружие. Если наездник подстегивает их — они скачут вперед.

Разве можно было не любить это?

В одно прекрасное утро Доминик проснулась, зная, что теперь нужно делать. Чтобы сохранить разум. Чтобы сохранить душу. Они должны бросить свою работу и купить дом за городом. И обзавестись лошадьми.

Когда они купили старый дом Хадли и Рор начал строить сарай, Доминик отправилась на поиски лошадей. Много месяцев она подыскивала идеальную породу, идеальный темперамент. Идеальный рост, вес, даже масть. Пегую с белой гривой или серую в яблоках? Доминик вспомнила все эти слова из детства. Все картинки, выдранные из календарей и приклеенные к стене в ее комнате рядом с Кейтом Партриджем. Черную лошадь с белыми носками; могучего, своенравного серого жеребца; лошадь арабской породы, благородную, исполненную чувства собственного достоинства, сильную.

Наконец Доминик остановилась на четырех великолепных гонтерах. Высоких, лоснящихся. Два гнедых, один черный и один весь белый.

— Я слышу грузовик, — сказала Кароль, взяла невестку за руку и легонько сжала ее. Легонько, как держат поводья.

И вот грузовик появился. Доминик помахала, грузовик замедлил ход, а потом, следуя ее указаниям, проехал во двор и остановился рядом с новеньким сараем.

Из фургона вывели четырех лошадей, их копыта постукивали по деревянному пандусу. Когда все лошади оказались во дворе, водитель подошел к женщинам, кинул сигарету на землю, растер ее каблуком.

— Вам нужно расписаться, мадам. — Он протянул им папку с накладной.

Доминик взяла ее, не отрывая глаз от лошадей, расписалась, дала водителю чаевые.

Он взял деньги, перевел взгляд с двух зачарованных женщин на лошадей.

— Вы уверены, что хотите оставить их?

— Уверена, спасибо, — сказала Доминик с большей уверенностью, чем испытывала.

Теперь, когда животные были здесь и ее мечта сбылась, ей вдруг стало ясно: она не знает, как ухаживать за лошадью. Не говоря уже о четырех. Водитель проникся к ним сочувствием:

— Хотите, я заведу их в стойла?

— Нет, мы сами. Мы можем. Merci.

Она хотела, чтобы он поскорее уехал. Чтобы не видел ее неуверенности, ее неловкости, ее неумения. Доминик Жильбер не любила выглядеть неумехой. Но теперь, подумала она, ей придется привыкать к этой роли.

Водитель сдал пустую машину назад и скрылся из виду. Кароль повернулась к Доминик и сказала:

— Ну, ma belle,[37] я подозреваю, что мы не сумеем сделать ничего хуже, чем их последние владельцы.

Когда грузовик развернулся и поехал назад в Кауансвилл, они увидели надпись, сделанную по трафарету на задней двери. Черными, жирными буквами, чтобы не оставалось никаких сомнений. «СКОТОБОЙНЯ». Потом женщины повернулись к четырем грустным животным. Их гривы и хвосты были спутаны, глаза выпучены, спины провалены. Копыта заросли, шерсть покрылась грязью и язвами.

— Так «звонят колокола небес»,[38] — прошептала Кароль.

Доминик не знала про колокола небес, но в ушах у нее стоял звон. Что она натворила? Она сделала шаг вперед и протянула морковку первой из лошадей — замученной старой кобыле по кличке Ромашка. Лошадь, не привыкшая к доброте, помедлила. Потом шагнула к Доминик и большими чувственными губами взяла сладкую морковку из ее руки.

Доминик отменила покупку великолепных гонтеров и решила купить лошадей, отправленных на скотобойню. Если она предполагала спастись с их помощью, то для начала как минимум должна была спасти их.

Полтора часа спустя Доминик, Кароль и четыре лошади все еще стояли перед сараем. Но теперь с ними был ветеринар.

— Сначала их нужно вымыть, а потом втирать эту мазь в язвы. — Он передал Доминик ведерко с мазью. — Два раза в день, утром и вечером.

— А ездить на них можно? — спросила Кароль, держа поводья самой крупной из лошадей.

Про себя она думала, что это и не лошадь вовсе, а лось. Звали ее Макарони.

— Mais oui.[39] Я бы это советовал.

Ветеринар снова прошел между ними, большими уверенными руками ощупывая каждое животное.

— Pauvre cheval,[40] — прошептал он на ухо старой кобыле по кличке Ромашка; ее грива почти вся выпала, хвост поредел, шерсть была покрыта грязью. — Им нужны упражнения, хорошая еда и вода. Но главным образом им необходимо внимание.

Закончив осмотр, ветеринар покачал головой:

— Хорошая новость в том, что ни у одной из них нет никаких особо страшных недугов. Их просто оставили помирать в топких полях и холодных сараях. Никогда за ними не ухаживали. Бросили на произвол судьбы. Но вот этому… — Он подошел к темному коню с выпученными глазами, и тот отпрянул в сторону. Ветеринар подождал и подошел снова, не спеша, производя успокаивающие звуки, пока лошадь не перестала бояться. — Этому доставалось. Вот, можете посмотреть. — Он показал шрамы на боках лошади. — Он боится. Как его зовут?

Доминик заглянула в счет, выставленный скотобойней, потом посмотрела на Кароль.

— Что такое? — спросила старшая женщина и подошла, чтобы прочесть самой. — Боже, — сказала она и посмотрела на ветеринара. — Можно изменить кличку лошади?