Капитан звездного океана - Юрий Медведев

— Ducunt volentem fata, nolenten trahunt[26], — сызнова блеснул латынью Маврикий. — Три тысячи гульденов годового дохода. Соглашайтесь.

Профессор безмолвствовал размышляя:

«Можно обзавестись роскошным убранством, мебелью инкрустированной, гончими псами, каретами, челядью… Можно отречься от веры, от Коперника, от отца и матери, от родины, наконец… Можно предать честь, истину, красоту, разум… Совесть можно залить вином…

Но тогда во имя чего ты обременял себя и учителей вопросами, как поймать сетью облако; есть ли у ветра глаза и уши; можно ли приручить молнию? Ради чего на Лысой горе внимал рассказу о многострадальной жизни магистра всех свободных искусств? Во имя чего ты переписывал Птоломеев «Альмагест» далеко за полночь, когда навстречу идущий сон своим натиском с силой нападает на сердца смертных и овладевает ими?..

Дабы обрести достаток, довольство и сытость, следовало затвердить наперед: «Там, где все молчат, — молчи; где подличают — подличай; где доносят, осуждают, отрекаются — отрекайся, осуждай, доноси. Стань колесиком, гвоздиком, винтиком в заржавленной машине Священной Римской империи германской нации. Какие там модели солнечной системы, какие небесные острова — все блажь, чушь, ересь!»

«В синем океане Вселенной…» — шелестели осины, в пояс кланяясь хладному Муру;

«около небесных островов…» — вплетала река свой рокот в прощальные возгласы журавлей;

«плавают серебристые стаи…» — роняли, как пух, отлетающие птицы клич несказанной печали на пажити, рощи, взгорья, луга;

«…стаи плане-е-е-т», — реял прозрачный звон над осенней землею, и, многократно усиленный трубами дерев, флейтами камыша, незримыми скрипками, арфами, свирелями — всею засыпающей природой, — звон сей светлый объял Иоганна Кеплера. Как бы пробуждаясь от забытья, он проговорил:

— Господа, нет надобности убирать каменья. Завтра я покидаю пределы Штирии.

Нехотя поднялись иезуиты. Отец Феофилат сказал:

— Сожалею, искренне сожалею. Мы надеялись, что вы поможете вычислениями таблиц для нашей астрономической миссии в Пекине. Без вашей сметливости оные таблицы — пустая затея. А жаль. Однако, полагаю, со временем вы перемените свое решение.

— И запомните, герр Кеплер: мы — искренние друзья ваши. Судьба еще сведет нас на долгой дороге… Однако не обессудьте: ежели решились-таки покинуть Грац, поспешите. Уже и нынешней ночью я не поручусь за вашу жизнь, — сказал иезуит Маврикий. — На всякий случай запомните наш пароль: «Змея и лебедь на щите». Кто знает, глядишь, он и спасет вас от злоключений. Прощайте, господин упрямец!

— Прощайте, коллега. Когда-то и ваш покорный слуга владычествовал над кафедрой астрономии. Да с той поры немало утекло звездных рек, — признался на прощанье отец Феофилат, монах, иезуит, профессор…

Проводил Кеплер гостей, псов своих накормил, отпер конюшню.

— Раскланяйся, Сатурн, со всеми лошадиными единоверцами Граца, — весело говорил он скакуну, затягивая подпругу. — Уж наверняка высочайший эдикт касается и лошадей.

Фыркал Сатурн, мотал гривой кудлатой, копытом бил.

…Читатель мой! Покуда наш изгнанник упаковывает пожитки, ненадолго проследуем за святыми отцами иезуитами.

Проследуем, читатель, ибо зеркало истины отшлифовано не до хрустального блеска. Проследуем, ибо сияющая гармонией и благолепием картина нравов описываемой эпохи нуждается в нескольких заключительных мазках.

Итак, иезуиты покинули разоренное пристанище Иоганнеса Кеплеруса. За ближайшим домом следы их теряются, дабы, попетляв, вскорости обнаружиться в захламленном подвале, пахнущем плесенью, домовыми и ведьмами, гнилой капустой, необеспеченной старостью.

Здесь, в подвале, за азартными играми и отвратительными историями, запиваемыми дешевым вином, убивали скуку головорезы, забулдыги, гуляки, охочие люди, коротали время все участники нашествия, вся разбойничья ватага.

— Молодцы удальцы! — хвалил их иезуит Феофилат, хвалил, однако, не во всеуслышание, а шепотком, на ухо чернобородому. — Сработано отменно. Жаль, твердый попался орешек. Не расколешь.

— Чего там! — горячился чернобородый, хотя говорил тоже шепотом. — Одно слово — и мы его в рог скрутим бараний, — и показывал руками, как он скрутил бы профессоришку в бараний рог.

— Спокойно. Всему свое время… Держи кошель. Каждому по гульдену — задаток! Покусанному псами — два гульдена! И врассыпную, незаметно, втихомолку — к профессору Траутмансдору. Строений не поджигать, кур не воровать, но чтобы стекла вдребезги. И угрозы, угрозы позаковыристей!

Сидевший рядом — а где ж еще? — иезуит Маврикий приложился к стаканчику с благодатной влагой и подмигнул отцу Феофилату.

— Мелко плавает профессор ваш Траутмансдор. И без угроз покинет логово протестантово, — шепотом сказал святой отец Маврикий.

Поклон № 7

Не насыщение утробы, равно как не игрища, песнопения и скачки бесовские, — почитай первейшей заповедью своей помощь братьям по вере.

Под белым сводом небес, над сводом черным земли тлела, нищими несомая, песня крестоносцев:

Уже на Рейн вступает осень,А мы ушли на край земли,И наши кости на погостеПески пустыни занесли.И тучи в небе пламенеют,И по дорогам вьется пыль,И веет ветер, ветер веетИз диких, выжженных пустынь.

Время от времени кто-либо из страждущих божьих рабов приближался к одноглазому поводырю и ловко запускал руку в его котомку. Во здравии пребывай, мягкосердечный мясник, расставшийся — ради любви к святому Себастьяну — с корзиной колбасных обрезков. Эх, сладостны обрезки колбасок пражских, без них каково было бы превозмогать непогоду!

— Осади ход, братья, — нежданно прошамкал слепец Леопольд. — Вроде пожива скачет. Нутром чую: грядет деньга.

Слепцы воззрились туда, куда безошибочно указал посохом Леопольд. И вправду, пожива — три замызганных фургона — уже выехали из-под навеса сосновой рощи.

Как по команде слепцы сдернули шляпы с раскрашенными изображениями святых заступников. У одного нищего мучительная судорога нежданно свела половину лица, плечо и ногу; на другого христарадника снизошло трясение всех членов; слепец же Леопольд выкатил, как все, бельма и, помимо прочего, из-под лохмотьев высунул обрубок руки, струпьями источаемый.

Фургоны приблизились. Поводырь, точно опытный дирижер, сотворил тайный знак. Несчастные слепцы грянули: