Запрещённый приём (ЛП) - Гамильтон Лорел Кей

— Одна вампирша, перемазанная кровью своих жертв, умоляла меня пощадить ее. Она не была виновата. Ее мастер заставил ее это сделать. — Сказала я.

— Правда? Ее реально заставили?

— Может, и правда, а может вампиры-преступники похожи на обычных преступников. Никогда это не их вина. Ты ведь работал копом пару лет. Ты хоть раз арестовывал человека, который был уверен в своей виновности и считал, что заслуживает наказания?

Он задумался на секунду, потом покачал головой.

— Нет, они либо не были виновны в том, что произошло, либо вообще этого не делали. Часто винили жертв. «Я бы не стал бить ее, если бы она просто отдала мне свой кошелек». «Я бы не зарезала своего мужа, если бы он не изменял мне». И мое любимое: «Я уже бил ее раньше, и она не умерла». Он повторял это, как попугай, будто речь шла о самозащите. Как будто он на самом деле верил, что она умерла ему назло, просто чтобы засадить его в тюрьму. И это при том, что он долбанул ее головой об край металлического стола. Ее мозги буквально вытекли из черепа в том месте, куда пришелся удар. Но ни хрена это не было его виной, что тупая сука умерла. — Ньюман злился, он буквально выплюнул последние слова. Праведная злость на каждодневное зло.

— А теперь представь, что бы сказал этот кусок дерьма, если бы у тебя было законное право направить на него ствол и пристрелить его.

Его гнев словно углубился когда он ответил мне.

— Он бы сказал: «Почему вы меня убиваете? Что я сделал? Я не виноват, что эта сука сдохла!».

— Пойми, неважно, вампиры это или оборотни — перемена сущности не меняет их личности. Тот, кто был мелочным и злобным до своей смерти, останется мелочным и злобным после нее.

— А как насчет добропорядочных граждан, которые встают на сторону зла после того, как становятся вампирами? — Поинтересовался он.

— Ну, знаешь, как говорят? Власть развращает. А абсолютная власть развращает абсолютно.

— Ага.

— Думаю, многие люди ведут себя хорошо только потому, что уверены, что у них нет выбора. Дай им сверхъестественную силу, способность контролировать людей одним взглядом, и они больше не станут играть в хороших парней. Теперь они могут получить все, что захотят. Конечно, если они проживут достаточно долго, чтобы вообще задуматься о таких вещах. Новообращенные как правило не фанаты серьезных размышлений.

— Они похожи на бешеных зверей. Убивают все, что видят. — Произнес Ньюман, и у него в глазах опять застыло эхо пережитого ужаса.

— Да, новообращенным нужен мастер. Есть такое правило: если ты обратил кого-то, ты должен присматривать за новичком до тех пор, пока он не научится себя контролировать и нормально функционировать в обществе. Если ты это правило нарушишь, тебя выследят другие мастера и удостоверятся в том, что больше ты такой херни творить не будешь. Ну, или раньше выслеживали, потому что сейчас такие вещи контролирует полиция.

— Иногда я жалею, что времена изменились. — Тихо сказал он.

— Сама иногда жалею.

— Правда?

Я кивнула.

— Ты бы не планировала выйти за Жан-Клода, если бы времена были прежними. — Заметил Ньюман.

— Это да. — Сказала я, улыбаясь и вспоминая своего высокого, бледнокожего и восхитительного жениха.

Ньюман улыбнулся мне в ответ, так что, наверное, хватит нам уже держаться за ручки. Пора возвращаться к делу.

— Ты еще закалываешь вампиров в моргах? — Поинтересовался он.

— Нет. Если они прикованы цепями и спят, это слишком просто. Легкую работу я оставляю молодым маршалам.

— Но это не слишком просто, когда на дворе ночь и тебя молят о пощаде.

Я мысленно сосчитала до десяти, потому что уже была готова вновь разозлиться. Моей стандартной эмоцией был гнев — с тех пор, как умерла моя мать, а может и до того. Мне тогда было всего восемь.

— Тогда отказывайся от закалываний в моргах и передай всем новым маршалам, что они не обязаны делать это под покровом ночи.

— Не знал, что у нас есть выбор.

— Мы — эксперты по вампирам. Просто скажи местным копам, что слишком опасно закалывать вампира, когда он бодрствует. Ты же не хочешь, чтобы он кого-нибудь загипнотизировал. А как старший маршал ты вообще можешь сказать, что всю легкую работу оставляешь новичкам.

— Попробую в следующий раз. — Его лицо было серьезным, но головой он не думал.

— Слушай, когда все это кончится, я с радостью поболтаю с тобой за чашечкой кофе. Расскажу о всяких фишках, которые выучила за эти годы — о фишках, которые помогают тебе не охреневать от ужаса, ну или держать его на достаточно низком уровне, чтобы продолжать работать. Но сейчас у нас есть дела поважнее. Ты нужен Бобби, Ньюман. И мне нужен — здесь и сейчас, в трезвом уме, а не по горло в старых кошмарах. Ты это потянешь?

Он кивнул, глубоко вдохнул и резко выдохнул.

— Ты права. Мы должны попытаться выиграть время для Бобби. Поболтаем за чашкой кофе потом. — Гнев в его глазах поутих, сменившись почти дружелюбным выражением, когда он посмотрел на меня. — Пойдем проверим, не прибыли ли еще местные криминалисты.

Голос у него был нейтральный, почти без эмоций, за вычетом отблесков ушедшего гнева. Если бы я не думала, что он это превратно истолкует, я бы похлопала его по спине и сказал что-нибудь в духе: «Ты ж мой умничка». Мужчины подавляют свои чувства, потому что вопросы жизни и смерти важнее любых эмоций. Если ты уже сдох, какая тебе разница? Это была одна из тех позиций, которую я разделяла. Я научу Ньюмана выживать. А весь этот эмоциональный багаж, набранный по дороге выживания, пусть кто-нибудь другой сортирует.

13

В гостиной особняка Маршанов мы с Ньюманом были вместе с городскими копами и шерифом Ледуком. Дело явно шло к ссоре. Комната была просто огромной — примерно как три обычные квартиры, которые я когда-то снимала. Обставлена она была элегантной мебелью, обитой шелковистой парчой в розовых, кремовых и нежно-мятных тонах. На полу лежал темно-бордовый ковер со светлым витиеватым рисунком на цветочный мотив. Стены украшали написанные маслом картины, и я готова была биться об заклад, что все безделушки в этой комнате действительно старинные. Ощущение было такое, словно мы на съемочное площадке какого-то фильма, а не в гостиной реального дома. Возможно, это был зал для приемов. Здесь были стулья, две кушетки и двухместный диван, но никто из присутствующих не спешил садиться. Думаю, мы все боялись повредить мебель.

— Я не позволю запихнуть одного из моих людей в клетку с верживотным, которое подозревается в убийстве. — Громко произнес капитан городской полиции Дэйв Ливингстон. Он пока не перешел на крик, но с каждой фразой становился все более напористым.

Ужасно хотелось сказать ему: «А вы, часом, не капитан Ливингстон будете?». Родители назвали его Дэвидом, в честь Дэвида Ливингстона — известного миссионера и исследователя, хотя его фамилия произносилась немного иначе. Она звучала как «Ливингстоун», но это все равно звучит очень похоже, так что он наверняка слышал в свой адрес миллион шуток на эту тему. Эта мысль помогала мне держать язык за зубами.

Ничего сложного не было в том, чтобы взять отпечатки ног Бобби Маршана и сравнить их с отпечатками других обитателей дома. По крайней мере, половина этой задачи была проста. Команда криминалистов, которая приехала из города, с удовольствием собрала бы все улики в доме, но нам нужны были улики с тела Бобби. Как минимум нужно было снять отпечатки его стоп, а значит, кому-то из сотрудников придется войти в клетку, либо надо будет вывести Бобби наружу.

— Я не стану подвергать кого-либо опасности, выпуская монстра из клетки. — Заявил Ледук. Он тоже почти кричал.

— Ну да, конечно, а как рисковать моими людьми, отправляя их в клетку с оборотнем, так возражений нет. — Сказал Ливингстон.

Он возвышался над шерифом не только из-за разницы в росте, хотя и был выше на пару дюймов. К тому моменту, как Дюк покинул армию, Ливингстон все еще служил. Он был крупным и подтянутым, а если бы короткий ежик его волос не был по большей части седым, я бы решила, что он моложе, чем есть, лет на десять. Как только он снял шляпу и я заметила волосы, мне в глаза бросились и мимические морщины в уголках его серых глаз, и четко очерченные носогубные складки. Этот мужчина явно не бросал слов на ветер, и все, что было сказано им за эти годы, отпечаталось на его лице. Рот у него был шире, чем казался, потому что от злости он все плотнее и плотнее сжимал губы. Всегда было странно наблюдать, как это происходит на лицах расстроенных или разъяренных людей.