Грех (сборник) - Захар Прилепин

А вот им до нас очень часто дело. Многие как думают: вышибала, он для того и создан, чтобы помериться с ним силой и дурью. Главное – набраться всерьёз и потом идти к нам в фойе: «А чего мы так смотрим? Хотим меня вышибить? А я с друзьями…»

Но и эти, конечно, не самые проблемные клиенты.

Проблемы могут быть вот с теми, что мимо нас с Молотком сейчас прошли.

Пять человек, в дверь только бочком, плечи, большие руки и ленивое спокойствие на лицах. Они нас даже не заметили – это всегда и напрягает.

Одеты в куртки и лёгкие свитерки – и при этом, говорю, плечи. У меня тоже плечи, но на мне два свитера и «комок», оттого и плечи. Молоток покрупнее, конечно, но и он не конкурент им. Он даже не стесняется в этом признаться:

– Видел?

И головой покачивает.

Молоток, конечно, не испугается и будет стоять до последнего, если что. Но шансы-то, шансы – никакие, да.

Мы с Молотком называем их «серьёзные люди».

Никогда не упьются до неприличия. Сидят за длинным столом, отгороженным тяжёлой шторой, в углу клуба, подальше от танцзала. Разговаривают неспешно, иногда смеются. Лев Борисыч обходит их стороной. Его подозвали как-то, вполне приветливо. Лев Борисыч присел на краешек лавочки и сидел, словно он придавленный воздушный шар – только и ждал повода, чтоб вспорхнуть и улететь. Так и сделал, едва от него отвернулись, пробурчав невразумительно о делах или звонке: кто-то звонить должен. В три часа ночи, ну.

Они приезжают редко, раз в месяц, наверное, и каждый раз я удивляюсь, насколько ощутимо исходит от них человечья мощь.

«И на женщин внимания не обращают», – отметил я, глядя, как они привычно рассаживаются за шторкой, передвигают стол, словно у себя дома.

Не обращают внимания вовсе не потому, что женщины им неинтересны, но потому, что женщины у них уже есть, любые.

Вручили стоявший на столе графин с цветами подошедшей официантке и даже не сказали: «Унеси», – она сама, постояв мгновенье с графином в руках, догадалась.

В танцзале врубили музыку. Первая пара молодых ребят прошла туда, нерешительно, как входят в воду.

Ничего, через полчаса все расслабятся.

Иногда, под утро, я вхожу в танцевальный зал и, совершенно отупевший, смотрю на красных и подвижных людей. Возникает такое же ощущение, как в детстве, когда горячий и ошалелый, пять часов кряду штурмовавший снежную горку, ты вдруг выпадаешь из игры и минуту смотришь на всех удивлённо: кто мы? отчего шумим? почему так звенит в голове?

«Как же странно эти люди ведут себя, – думаю я, уставший, утренний, сонный, глядя на спины, затылки, ноги, ладони. – Они же взрослые, зачем им так размахивать руками, это же глупо…»

Но на другой день снова иду на работу, почти забыв это ощущение. И если помню его, то не понимаю, не могу прочувствовать.

– Тебя зовут, – сказала мне секретарь Льва Борисыча, просунув меж стеклянных дверей птичью, чёрную, маленькую головку с яркими губами.

Ни разу меня не вызывали ко Льву Борисычу.

– Что это вдруг? – спросил я весело у Молотка.

Он сделал непонимающее лицо. Мы оба подумали, что, наверное, проштрафились. Только не совсем понятно, когда это случилось.

Я спрыгнул с табуретки, толкнул дверь и сразу увидел, что Лев Борисыч уже идёт ко мне и машет издалека рукой: не ходи, мол, сам, сам буду сейчас.

– На улице, на улице поговорим, – сказал он негромко; у него есть привычка каждую фразу повторять по два раза, словно проверяя её вес: не слишком легка ли, не слишком ли дёшево он её отдал.

Мы вышли и несколько секунд двигались молча, отходя от дверей клуба, от людей, куривших у входа. Я косился на живот Льва Борисыча: «Не мёрзнет ведь… – думал, – в одной рубашке…»

– Я могу надеяться на конфиденциальность, Захар?.. На конфиденциальность нашего разговора?

– Безусловно, – произнёс я, постаравшись сказать это очень серьёзно и даже проникновенно.

– Хорошо, хорошо… Мы же работаем вместе, я вижу, как вы работаете. Меня устраивает ваша работа, устраивает. Есть какие-то мелочи… мелочи… Но, в сущности, всё устраивает… – Лев Борисыч говорил всё это быстро, глядя в сторону, в кусты, на асфальт так внимательно, словно хотел найти обронённую кем-то монету. – И мы хотим расширяться… Пришло время, есть возможности. Красный фонарь, понимаете? У нас здесь будет красный фонарь. Я хотел бы, чтобы вы возглавили охрану заведения. Ну, понимаете, бывают всевозможные… эксцессы… эксцессы. Да?

Здесь он впервые взглянул на меня, кратко и внимательно.

– Я согласен, – ответил я просто.

Меня это почему-то развеселило. Охранник бардака, об этом ли мечтала моя мама… Замечательная работа. Замеччательная – с двумя «ч».

– Хорошо, хорошо, – сразу перебил меня Лев Борисыч. – Нам, наверное, нужно будет расширить штат. Я просто не хотел бы, чтобы вы уходили из бара, – вы опытный. Мы возьмём человека… У вас нет на примете? На примете нет человека? Мы возьмем. Одного. Подумайте.

И Лев Борисыч ушёл. Я закурил – не идти же мне за ним, след в след. Повозил ботинком воду в луже. Мне посигналили, я оглянулся: из-за поворота, включив ближний свет, медленно вывернул джип, очень мощный, с московскими номерами. Водитель, брезгливо глядя на меня из-за стекла, сделал резкий жест: одновременно поднял вверх ладонями руки. «Чего стоишь, тормоз!» – означает такой жест. Джип в это время катился на нейтральной скорости, но я не уходил. Надо было сделать слишком быстрое движение, чтобы дать проезд: мне не пристало двигаться поспешно, я не официант.

Водитель вдарил по тормозам, когда джип уже почти наехал на меня, – всё это, впрочем, продолжалось не более двух секунд. Я сделал два шага в сторону с дороги, ступив в грязь на обочине. Джип проехал мимо. Водитель на меня не смотрел.

Из джипа, увидел я, двигаясь вслед, вышли двое мужчин – один совсем невысокий, но очень подвижный, потирающий руки, беспрестанно поворачивающий в разные стороны маленькую голову на крепкой шее. И даже по затылку, казалось, видно, что он часто, много улыбается.

«Машин сегодня много как», – заметил я, подходя к клубу.

Молоток смотрел на меня с любопытством.

– Ну, чего? – спросил он весёлым шёпотом.

– Сучий притон собираются здесь открывать, – ответил я, сразу наплевав на свои обещания Льву Борисычу.

– И что? – не понял Молоток.

– Хотят не только чтоб девочки работали, но и мальчики. Они сейчас пользуются спросом. По поводу тебя спрашивал. Напрямую постеснялся к тебе обратиться. Ты как? Не хочешь подработать?

– Да пошёл ты! – Молоток захохотал, и я тоже засмеялся.

– Охрана им нужна, – сказал я серьёзно, но не согнав ещё улыбку с лица.

– А чего нет? – весело отозвался Молоток. – А какая разница! Зарплату прибавят нам?

– Прибавят, – уверенно ответил я и сразу вспомнил, что про зарплату Лев Борисыч ничего не сказал, даже не намекнул.

– Где у вас тут штык? – спросил новый посетитель, немного поддатый, с усиками, улыбчивый, но с неприятной придурью во взгляде. Лет, наверное, сорока.

– Какой штык? – спросил Молоток.

– Ну, билетик наткнуть, – криво улыбаясь, ответил мужик.

Молоток неприязненно взял у него билетик, скомкал и бросил в мусорное ведро. Мужик застыл с улыбкой на небритом лице.

– Заходи, заходи, что стоишь, – приветливо отозвался Молоток.

«Молодец, Сёмка», – подумал я весело, но по выражению, с каким мужик зашёл в клуб, понял, что на этом всё не закончится: он ещё вернётся, придумав ответ для нас.

Я покурил два раза, перекинулся парой шуток с Молотком, вместе мы оценили сегодняшних стриптизёрш – их привезли на машине, они прошли мимо нас быстро – всегда проходят быстро, никогда не здороваются, неприветливые. Большая сумка у каждой на плече. Всё время думаю, что там у них в сумках, если они на сцене появляются в распашонке и юбчонке, которые мне в карман поместятся. Ну, туфельки ещё – и всё…

Стриптезёрши были безгрудые и вблизи вовсе не красивые – причём тем самым, редким типом некрасоты, о которой женщины догадываются сами. Такие лица часто бывают у провинциальных проституток.

В полночь, в самый разгар дурного, пьяного, с перекурами веселья, приехали местные бандиты – они катаются до утра из клуба в клуб, четверо молодых, наши с Молотком ровесники, и Дизель – один из городских «авторитетов», разговорчивый, крепко сбитый, седой. Поздоровался с нами, меня по имени назвал: «Здоро́во, Захар, ну как?» – и я в который раз отметил про себя, что мне приятно, приятно, бес меня возьми, что он помнит меня, крепко и чуть дольше, чем надо жмет мою ладонь, и вообще – улыбается хорошо.

«Какого хера мне должно быть неприятно?» – огрызнулся я про себя.

«А чего тебе радостно? – ответил сам себе. – Что ты хвостом дрогнул, псина беспородная? Думаешь, он тебя выручит когда? Переступит, не заметит, он же волк, волчина, волчья кровь злая…»