Ключ дома твоего - Рагим Гусейнов

- Нет, Левон-джан , нет. Ты не пойдешь за Агой, он же тебя не тронул!

- Уйди прочь, женщина. Из нас двоих одному не жить.

- Не пущу, Левон. Убить хочешь кого, чтоб остыть, убей меня. Ты уже один раз его убил.

- Когда? - опешил Левон, но потом, поняв, что хотела сказать его жена, в сердцах плюнул, - Дура!

- Да, пусть я буду дурой, ругай, бей меня, но не уходи, умоляю, не ходи за ним. Бог простит тебя, я знаю, ты хороший, ты ведь не хотел смерти его семье. - Обняла его ноги Сусанна.

- Да я себе простить не могу, что повернул коней тогда назад. Не перебил всех. Не напился крови их досыта, - прошипел вдруг Левон, пригнувшись к Сусанне и глядя прямо ей в глаза. Сколько же яда, ненависти было в этих глазах. Отшатнулась от него Сусанна и упала отброшенная им в сторону. С последней надеждой посмотрела она на сына своего. Но Гурген, даже не повернулся в ее сторону, он стоял ссутулясь, вобрав голову в плечи, боясь, встретиться взглядом с матерью.

- Сынок, не ходи. Не бери грех на душу. Беги от этой крови. Молод ты, не иди, - умоляла она.

Но не слушал мать свою Гурген. Почти бегом бросился он в открытую настежь дверь и растворился в ночи.

Глава двадцать третья.

Луна, заливавшая все вокруг ровным серебристым светом, уже довольно высоко стояла в небе. Ейваз, сидя на лошади почти у самых ворот Левона Саркисяна держал под уздцы коня Садияра, который, пол часа еще не прошло, как ушел в дом. Но для Эйваза, это была целая вечность. Он устал уже ждать, когда дверь внезапно растворилась и Садияр-ага быстрыми шагами приблизился к своей лошади, забросил поводья, что передал ему Эйваз и легко вскочив, с места, бросил коня в галоп. На секунду, повернув голову к Эйвазу, он только и успел крикнуть:

- Пошли отсюда.

- Ты убил его? Почему я не слышал выстрела?

- Я не выстрелил.

- Ты убил его?

- Нет.

- Ты не убил Левона?

- Нет.

- Почему?

- Не смог.

- Не понимаю.

- Не смог я его убить при детях.

- Он убийца твоего сына, Садияр!

- Молчи, Эйваз. Мне и так плохо.

- Дай, я его застрелю, - крикнул Эйваз и уже хотел повернуть свою лошадь, но Садияр -ага остановил его.

- Нет, Эйваз, мы не вернемся. При детях нельзя убивать отца. Аллах не простит нам этого.

- А Аллах позволяет убивать безнаказанно детей, женщин.

- Аллах сам его накажет.

- Ты должен был убить его.

- Не смог я, Эйваз, пойми меня.

Некоторое время молча скакали они. Дорога, временами извилистая, скользкая, после недавно прошедшего дождя, была им хорошо знакома. При выезде, у самой дороги, стояла небольшая чайная. Она еще была открыта. Перед ней спешился Садияр и, ничего не говоря Эйвазу, не приглашая его, вошел внутрь. Когда Эйваз, привязав лошадей, тоже зашел внутрь, Садияр-ага сидел за столом, перед ним был большой кувшин с вином, сыр на тарелке и лаваш. К еде он не притронулся, только жадно пил вино, один стакан за другим. Потом сидел, с закрытыми глазами, подпирая голову руками, и молчал. Эйваз сел напротив, ни о чем не спрашивая. Сидели долго, и за все время, было сказано только несколько фраз. Также молча, вышли они из чайной и продолжили свой путь. Через час, не доезжая до переезда, у небольшого леса, покрывшего невдалеке пологий холм, Садияр -ага резко повернул коня в сторону от дороги, вглубь кустарника. Эйваз не спрашивая, следовал за ним. Углубившись метров на сто вовнутрь, Садияр-ага остановился и спешился. Эйваз тоже остановился и только сейчас услышал тихое журчание воды.

- Отдохнем немного.

Садияр-ага снял бурку, бросил ее, присел на корточки у камня, с которого тонкой струей стекала вода. Сначала он тщательно вымыл под этой струей руки, затем лицо и, наконец, нагнувшись, подставил под струю лицо, стал жадно пить живительную влагу. Вода была холодной. Настолько холодной, что сводило челюсти и зубы начинали побаливать, но Садияр всего этого не замечал. Он пил долго и жадно, не мог остановиться, сердце его сжималось, словно огонь пылал в груди. Эйваз молча наблюдал за ним. Наконец Садияр отстранился от ручья и тяжело дыша, посмотрел в глаза Эйваза.

- Остыл я, Эйваз. Остыл и устал.

И тут Эйваз услышал звук выстрела...

После, много лет спустя, Эйваз долго будет вспоминать эти слова Садияра- аги, будет делать различные умозаключения, но так и не придет к окончательному решению, так и не поймет, что подразумевал Садияр-ага под этими словами.

...

С Эйвазом судьба свела Садияр-агу года полтора назад в Тифлисе. Свела случайно, но навсегда. В то время Садияр-ага уже несколько дней жил в доме знакомого купца из Аблабара. В Тифлисе он находился по делам, но каждый раз приезжая сюда, он закупал множество подарков, безделушек, разных колечек и сережек для своей ненаглядной дочурки и, конечно же, что-нибудь особенное для Айши, хотя она никогда, ничего не заказывала, и, он это точно знал, даже не ждала что-либо от него. "Вернись живым и здоровым",- был неизменно ее ответ на вопрос Садияра, что привести ей из города. Но, тем не менее, Садияр хорошо видел, как радостно зажигались ее глаза, когда она прикладывала к щекам привезенный Садияром подарок, рубиновые серьги или гранатовое ожерелье, - "нет, не забыл про меня мой Садияр, думала Айша, вон какую красоту мне привез. Только он один мог купить это. Прочитал в сердце мое желание. О таком только я и мечтала".

В тот день, Садияр -ага, сидя в фаэтоне, возвращался с базара, настроение у него было приподнятое, дело, ради которого он приехал, завершилось удачно. Со всеми, с кем надо было увидеться, он уже повстречался. Подарки для дочурки куплены, так что ничто не удерживало его отныне в Тифлисе. Он уже подъезжал к дому, когда внимание его привлекла повозка со взмыленными лошадьми, столь возбужденными, что не стоялось им на месте. Лошади фыркали, тяжело дышали, шатаясь и дрожа от усталости, скользили подковами по булыжникам перед воротами большого дома, в двери которого, чуть не плача, стучал молодой мужчина и звал на азербайджанском языке:

- Доктор, доктор, помоги, доктор.

Но вместо доктора на шум выглянул лакей, и как всякий слуга богатого дома, отблеск славы хозяина отражается и на его дворовых, надменно и властно прикрикнул на стучавшего.

- Легче, легче, в городе небось, чай не у себя в деревне. Понаехали тут всякие, чурки. Что надо? Нет, доктора. Не будет сегодня.

Человек, стучавший в дверь, на миг опешил, перед натиском слуги, ничего не понимая из его речи, на русском он не говорил, но затем снова повторил свою просьбу.

- Мне доктор нужен, сын болен.

- Говори на русском, не понимаю я тебя, - снова сказал слуга.

- Доктор нужен, позови его. Сын умирает.

- Доктора, нет доктора. Не будет он, говорю. Давай, давай отсюда. Деревня, слова по-русски не скажет, а все туда же, доктора ему подавай, Иди фельдшера ищи. Туда, туда езжай. И князю доктора зови, и этому, - продолжал бормотать лакей, себе под нос. - А не жирно будет?

Он еще что-то хотел прибавить, но не успел. Чья -то сильная рука схватила его сзади за ворот парадного кафтана, которым он так гордился, и оторвало высоко над землей. Когда лакей, барахтаясь, повернул голову и встретился со стальными глазами Садияра -ага, ему сделалась страшно. Глаза его от ужаса округлились, и забыл он про боль, которую причиняли ему врезавшиеся под мышки рукава кафтана.

- Где твой хозяин, лакейская твоя душа, - грозно спросил его Садияр.

- На балу, ваше благородие. На балу. У генерала -с.

- У Павловых, у Андрея Ивановича, что ли?

- Так точно-с, - и по привычке, даже в столь нелепой позе, он хотел шаркнуть ногой, но только еще больше забарахтался.

Зрелище было столь необычное, что прохожие стали собираться вокруг. Да и как тут не остановиться, когда на подножке фаэтона во весь рост стоит красавец мужчина, южанин, но в дорогом фраке и держит на вытянутой руке в воздухе лакея. Садияр еще думал, что ему делать со слугой, когда воротник его кафтана с треском оторвался, и он грохнулся прямо под ноги мужчины, которого минуту назад гнал прочь от дверей. Но Садияру он больше был не интересен, в повозке, что теперь стояла рядом с его фаэтоном, он увидел женщину, плача прижимающего к груди головку мальчика лет трех. Ребенок был бледен, весь покрыт капельками пота и без конца постанывал. Он уже был настолько слаб, что даже плакать у него не было сил, и только когда боль внизу живота усиливалась, он немного сморщивал нос.

- Как зовут доктора? - крикнул он лакею, который все еще сидел на камнях, озираясь по сторонам. В таком положении за все время своей службы он оказался впервые.

- Сергей Сергеевич, ваше благородие, Савкины они.

- Жди меня здесь, я сейчас приведу доктора, - крикнул Садияр-ага отцу ребенка и приказал фаэтоншику скакать к дому генерала Павлова, что располагался на берегу Куры и где, как он знал, сегодня давался бал, в честь отъезда его дочери в Париж, подальше от всего, что творилось на всей территории Империи, после февральской революции.

Когда фаэтон остановился перед парадным входом дома генерала Павлова и Садияр-ага почти бегом, перескакивая через несколько ступенек, поднялся по лестнице, ведущей в зал, где собралось избранное общество Тифлиса (сам губернатор обещал заехать с супругой), взоры многих женщин, в том числе и генеральши, с восхищением обратились в его сторону.