Похождения иркутского бича - Евгений Ладик

В это время обвинение в антисоветской агитации можно было предъявить всему населению Советского Союза. В первую очередь: Политбюро, ЦК, партийным активистам и прочим членам партии. Чтобы сесть по этой статье, нужно было приложить очень большие усилия. Проклятые толитаристы не хотели сажать, хоть сдохни.

В диссиденты просились миллионы, а репрессировали несколько десятков (точнее, 261 человека) и то, скорее всего, по блату.

Диссидентом в СССР быть было выгодно и престижно.

Материальная помощь Запада, известность, возможность получить гражданство и гарантированная работа после получения этого гражданства. К сожалению, прижимистый Запад платил немногим, иначе в СССР остался бы один Леонид Ильич Брежнев.

Вот поэтому наши собутыльники и говорили, что на ум взбредет, нимало не смущаясь товарищей из КГБ.

Утром, не похмелившись, ведь «водка выпита до капельки вчера», мужики тронулись в путь. Тащить тридцатикилограммовые рюкзаки с похмелья — занятие не для умных, да и на охоту только такие дураки, как мы, ходят. Примерно так думал Парашкин, протопав с километр, и, похоже, не он один. Отдыхать садились каждые полчаса. Собаки грызлись всю дорогу, делили власть. Главаря не выбирали, вожаком, безусловно, признали Витима, но второе и третье места тоже призовые. И, конечно, никому не хотелось быть последним. Властолюбие, вот основной инстинкт, что у животных, что у людей. Если найдется в коллективе человек, не участвующий в борьбе за место на иерархической лестнице, значит, он уже стоит на самой вершине. Хотя остальные могут об этом не догадываться, власть не всегда стремится к публичности.

До первого зимовья добирались 10 часов, на последнем километре Марк со Студентом просто легли и собрались тут и ночевать.

— Не могли мы не пройти пятнадцать километров, все тридцать намотали. Или этого зимовья нет в природе, или идем не туда.

Хомич с Графом пошли дальше вдвоем. Через десять минут вышли на зимовье, подали сигнал выстрелом. Марк и Студент приползли через полчаса.

Дорогой подстрелили рябчика.

Глава 6

Трудные переходы. Первый соболь. Погорельцы

Выспались отлично, хоть и в тесноте. Зимовья большие не строят. На двух человек — свободно, на четверых — тесно, но при нужде и десяток поместится. До следующего егерского зимовья в устье Огнели по карте было километров 12. Конечно, километр километру рознь. При одних и тех же усилиях по асфальту можно проскочить 6 км, а по тайге 1–2 км. Но в данном случае повезло. Между избушками оказалась хорошая тропа. Против вчерашнего шлось намного легче. И похмельный синдром не мучил, и мышцы начали привыкать. Попутно подстрелили трех белок. Верховодил, как и положено, Витим. Но и щенки подлаивали, только Карат держался скромно, в сторонке повизгивая. Север с Русланом все-таки пробились на призовые места, а Карат, хоть и был покрупнее Руслана, оказался на последнем. Вполне объяснимо: Карат вырос на таборе и с собаками почти не встречался, а Руслану пришлось подраться за каждый кусок жратвы.

Перед зимовьем пришлось переходить Чайку по залому. Студент, прыгая через стволы, перегородившие речку, поскользнулся и набрал в ичиги воды. Ичиги — рашен мокасин, кроме достоинств — легкие, теплые, мягкие, — обладали и своими недостатками: скользили на мягком снеге, коробились при сушке. Может поэтому Хомич и Граф выбрали другую обувь. Хомич обул резиновые сапоги с войлочным чулком, а Граф валенки с калошами.

Кстати или некстати я сообразил, что всем известное слово залом, может быть неизвестно за пределами Сибири. По речкам каждую весну случается половодье. Уровень воды поднимается на несколько метров выше, чем в межень, то есть от среднего. Вода подмывает берега, а на берегах растут деревья. Деревья падают в воду, и при хорошем течении их сносит водой. Что-то уносит водой до Лены, а что-то застревает в речке. Иногда в каком-то месте накапливается до сотни деревьев, и возникает естественная плотина. Такие места и называют у нас заломами. Как-то мне пришлось идти по Чайке в половодье. Мелкие заломы смыло течением, а крупный стоял уже несколько лет. Летом по речке поднимались братья Каурцевы и пропилили в заломе проход. Но летом они шли на ангарке по малой воде, а я пошел по большой воде и на казанке. Их пропил показался мне водопадом, да он, по сути, им и был. Я на скорости 40 км в час не дотянул до конца залома. Скорость течения сравнялась со скоростью лодки. Осталось каких-то пару метров — и лодка в пруду, а мотор не может преодолеть течение. Слава богу, мой друг Терешенков не растерялся, выпрыгнул на бревна и закрепил лодку на месте веревкой. Потом мы вдвоем дотащили лодку до тихой воды.

По этим малым речкам плавать — цирк. На каждом шагу бревна, полностью перегораживающие речку. Причем, или середина ствола в воде, или на несколько сантиметров над водой. Останавливаться и перетаскивать лодку, просто муторно. Поэтому я эти бревна просто перепрыгивал. Когда моторка идет на хорошей скорости, за ней возникает вал воды. Если перед таким препятствием поднять мотор, то этот вал по инерции перекидывает лодку через любое бревно.

Прости читатель за это лирическое отступление, впрочем, скорее техническое, ладно, хрен редьки не слаще, вернемся к сюжету.

Каждое зимовье имеет имя, чаще — имя строителя, но, поскольку у охотников зимовье редко бывает одно — как правило, 2–3 избушки, на помощь приходят прилагательные. Например: Дальнее Метелкинское, Второе Серкинское. Или по речкам: Ленковское, Огнельское.

Следующее зимовье называлось незатейливо, Сосновое. Отличалось от других изгрызенным медведем окном. Чего понадобилось бедному шатуну в избушке? То ли оголодал совсем, то ли пообщаться хотел? Уже не расскажет. Недобрые хозяева дверь закрыли на засов, а в маленькое окошко мишка не пролазил. Пока исправлял конструкторские недостатки, то есть расширял окно, был злодейски застрелен прямо в этом окне.

За Сосновским зимовьем начинались охотничьи угодья Графа Люксембургского. У внимательного читателя может возникнуть вопрос: что-то наш автор запутался, только что называл Графа хозяином всех окрестных лесов, и вдруг какие-то его угодья. А остальные что, не его? Все просто. Граф, как чиновник Министерства лесного хозяйства, управлял флорой, давал разрешения заготовлять древесину, травы, грибы, ягоды, орехи. А вот фауна относилась к другому ведомству, и разрешения на отстрел диких животных выдавал чиновник Министерства сельского хозяйства.

Этот переход был самым протяженным, около 40 км. Пройти за один день особо не надеялись. Впрочем, морозы стояли не сильные, и переночевать у костра было не западло, как выражался Студент. На участке, куда шли наши охотники, стояло два зимовья, год назад построенных иркутскими лесоустроителями. Ближайшее — Копыловское. Ни Граф, ни Хомич там не бывали, шли по абрису. Как объяснили таксаторы. Слово таксатора — это вам не купеческое, таксаторы не врут, ну, если не считать рыбалку и охоту. Поэтому шли уверенно, зная, что если не заплутают, то на зимовье выйдут точно. Зимовье стояло на Чайке. Казалось, промахнуться невозможно, но Чайка так петляет, что вместо сорока километров можно и сотню отмахать. Срезали по просекам. Не так это просто, не каждую просеку в лесу и увидишь. Затески на деревьях лепят, кому не лень — охотники, лесники, геологи, геофизики, и отличить квартальную просеку от охотничьей тропы очень сложно.