И снова война - Сергеев Станислав Сергеевич

— Набивай…

Тот что-то неразборчиво пробурчал, но я снова приложился к прицелу и, наведя маркер на очередного противника, нажал спуск. Минут через двадцать бой стал стихать, и со стороны захваченной немецкой позиции в воздух взлетели две красные ракеты.

— Что будем делать, товарищ капитан?

Артиллерист-корректировщик, опустив бинокль, вопросительно смотрел на меня. Его понять можно было — командир, который им дал задание, лежит в поле метрах в двадцати от позиции пулеметного расчета, где я завалил первого немца.

— Уходим. У нас своя задача…

Снова лес, снова под ногами шелестит пожухлая листва под моими сапогами и солдатскими ботинками. Пришлось блуждать больше часа, пока смог найти место, где оставил раненого Ненашева. Картина, конечно, была почти идиллическая — капитан спал, обняв маленькую девочку, закутанную в спальник. Я так постоял над ними несколько минут, пока веки Ненашева не дрогнули, и он непонимающе уставился на меня, пытаясь понять, кто я такой и где он находится. Ему понадобилось не меньше десяти секунд, чтобы осознать свое положение, и, посмотрев на спящую девочку, шепотом, но как-то грустно сказать:

— А это ты, майор…

Интересно, что я его прекрасно понял.

— Жизнь до войны снилась?

— Как догадался?

— Самому такие сны часто снятся.

Ненашев увидел стоящих сзади бойцов, уже осмысленно глянул на меня.

— Нашел помощь?

— Почти. Там попытались деблокировать группу возле переправы и сбили немецкий батальон, перекрывший дорогу. Но новости не очень. На аэродроме немцы.

— Что будем делать?

— Надо идти до линии фронта, и выходить на особый отдел какого-либо соединения, у которого есть прямая связь с Москвой.

Бойцы с интересом прислушивались к моему разговору, и артиллерист, слышавший, что Ненашев назвал меня майором, неопределенно хмыкнул.

Оглянувшись, я понял, что надо что-то делать, и, порывшись в разгрузке и достав из потайного кармана свою энкавэдэшную ксиву, повернулся к бойцам.

— Майор Кречетов, Главное управление государственной безопасности. С этого момента поступаете в мое распоряжение для выполнения государственного задания особой важности. Понятно?

Оба как-то обреченно буркнули: «Так точно» и стали ждать развития ситуации.

Через час мы снова шли по лесу. Я нес на руках девочку, закутанную в спальник, все еще прижимающую к груди свою куклу, а сзади, на импровизированных носилках, сделанных из нарубленных в лесу относительно прямых жердин, солдаты несли потерявшего сознание Ненашева. Уже привычно, как нечто само собой разумеющееся явственно слышалась канонада, и наш маленький отряд целенаправленно шел на восток, к предполагаемой линии фронта. Снова поднялся ветер и лес, как вчера, наполнился шумом, и после обеда, как дополнение к картине всеобщего уныния, пошел мокрый, неприятный снег. Остановившись на привал, разожгли небольшой костерок и, вскипятив немного воды, я заварил из пакетика чай, и мы немного согрелись, попивая ароматный напиток, который в таких условиях казался еще вкуснее. Бойцы, зная про мою ведомственную принадлежность, попивали горячий напиток, стараясь не задавать лишних вопросов, но тем не менее я ощущал на себе, точнее на моем снаряжении, заинтересованные взгляды.

Держа обеими руками горячую кружку и смотря перед собой, я медленно и устало проговорил:

— Что-то хотите спросить, товарищ боец?

Мой спутник, артиллерист, немного смутившись, прокашлялся и, набравшись смелости, ответил, точнее спросил:

— Вот смотрю на вас, товарищ майор…

— Капитан, — поправил я его.

— Да, товарищ капитан, поражаюсь вашему спокойствию и тому, как вы лихо германцев отстреливали. Ведь человек пятьдесят положили, я сам в бинокль видел…

— И что тут такого? Все мы должны так врага уничтожать. Глядишь, каждый уничтожит по пятьдесят немцев, вроде как и некому будет по нашей земле разгуливать. Разве что удобрим поля первоклассным европейским навозом…

Сижу, грею руки о кружку с горячим чаем, говорю правильные, даже пафосные вещи, а вот мысли витают где-то далеко, в другом времени, даже в другом мире. Что делать с установками, как попасть в бункер, да еще с этими антарктическими сидельцами куча проблем, и вообще, когда это все закончится. Иногда даже всплывала шальная мысль достать из кобуры «Глок» и вынести себе мозги, чтобы прекратить это хождение по мукам: как-то тяжело все идет в последнее время. С тоской вспоминалась довоенная жизнь, как ездил с семьей на море на своей навороченной иномарке, как работал в банке. Даже служба в морской пехоте, серость казарменных будней и неприятности при увольнении из рядов Збройных Сил Украины воспринимались как нечто далекое и хорошее. Как давно это все было. Мой спутник, артиллерист, которого звали рядовой Михайлов Илья Архипович, еще что-то спросил, но я пропустил мимо ушей и, встрепенувшись, удивленно посмотрел на него.

— Что?

— Да говорю, товарищ капитан, видно, давно воюете.

— С чего взял?

Он добродушно усмехнулся.

— Я еще в империалистическую повоевал и в гражданскую… Много насмотрелся. Вы, вижу, успели хлебнуть.

— Илья Архипович, вы к чему клоните?

Он неопределенно пожал плечами и все-таки спросил:

— Да так, товарищ капитан, хотел узнать, что нас ждет впереди.

Его напарник, который все больше отмалчивался и смотрел на меня и на Ненашева настороженно, прекратил жевать сухарь и тоже уставился на меня.

— Идем к линии фронта. Вариантов нет.

Учитывая мое настроение и тон, с которым я выдал свой короткий ответ, дальше меня расспрашивать ни у кого не было желания. Установилась неловкая пауза, и ее сумела разрядить Тая, которая уже давно проснулась и, все еще будучи закутанной в спальный мешок, смотрела на костер и с особым аппетитом, даже, можно сказать, с энтузиазмом грызла сладкую галету из пайкового рациона.

Я достал планшет и стал разглядывать карту района, пытаясь сориентироваться на местности и прикидывая наш дальнейший путь, давая понять таким образом, что дальше на неприятную тему нашего будущего разговаривать не намерен.

Мы шли, избегая дорог, по которым могли двигаться немцы, и к вечеру встретили небольшую группу окруженцев, в основном состоявшую из бойцов 164-й стрелковой дивизии 18-й армии. Теперь нас было около сорока человек, и я тут снова оказался самым старшим по званию, и пришлось взять на себя командование. Сразу навалилась куча насущных проблем — отсутствие боеприпасов, отсутствие продуктов, отсутствие медикаментов и, главное, отсутствие надежды. Люди были подавлены, деморализованы и уже не ждали от будущего ничего хорошего. Выслав вперед разведку, двинул наш отряд через лес в сторону аэродрома. Даже если там немцы, то, судя по карте, там рядом достаточно немаленький лесной массив, и можно будет вполне спокойно пройти дальше на восток, минуя основные дороги, по которым сейчас должны двигаться немецкие войска.

Наступившая темнота заставила остановиться на ночлег, и уставшие бойцы, как какие-то роботы, механически рубили лапник и строили некое подобие шалашей, в которых можно будет переночевать. Я смотрел на все это состояние уныния, и руки сами собой сжимались в кулаки от собственного бессилия. Разместив бойцов, снова сверился с картой: где-то в пяти километрах была обозначена небольшая деревня, и у меня было непреодолимое желание туда наведаться и попытаться немного разжиться продуктами, тем более там можно было, правда при большом везении, получить хоть какую-то информацию.

Под заинтересованными взглядами бойцов стал готовиться к выходу. Проверил оружие, попрыгал и измазал тактической краской лицо и, повернувшись к бодрствующим, коротко сказал:

— Иду в соседнюю деревню на разведку. Нужны трое добровольцев.

К моему удивлению, добровольцев нашлось больше, чем нужно, видимо, всем была охота сгонять в ближайший населенный пункт за продуктами: голод часто толкает людей на весьма отчаянные поступки. Поэтому, выбрав троих, включая моего знакомого артиллериста, который старался держаться поближе, дал команду на выдвижение к деревне.