Красная комната - Август Стриндберг

Засим следовал театральный рецензент. Он получил свое образование в театральном бюро X-кепинга {59}; там же он влюбился в звезду, сиявшую только тогда, когда она выступала в X-кепинге. Так как он не был достаточно далек, чтобы различить частное суждение от общего, то с ним случилось, что он, будучи в первый раз выпущен на столбцах «Серого колпачка», совершенно развенчал первую артистку страны и утверждал, что она подражает госпоже… как там ее звали? Это создало ему имя, конечно, ненавистное, презренное имя, но все же имя, вознаградившее его за вызванное им недовольство. К его выдающимся, хотя и поздно оцененным качествам принадлежало еще и то, что он был глух. Так как прошло много лет, пока это обнаружилось, то трудно было установить, не стояло ли это в связи с одной встречей в передней оперного театра, поздно вечером, после того как был потушен газ. С тех пор он пробовал свою силу только на молодых; и кто знал обстоятельства, тот с точностью мог сказать, когда ему не везло за кулисами, ибо зазнавшийся провинциал прочел где-то, что Стокгольм — это Париж, и верил этому.

Художественный критик был старый академик, никогда не бравший в руки кисть, но принадлежавший к блестящему товариществу художников «Минерва», что давало ему возможность описывать публике произведения искусства раньше, чем они были готовы, так что читатель избавлялся от необходимости составлять себе собственное мнение. Он всегда был нежен к своим знакомым и не забывал ни одного из них, когда писал о выставке; и у него был такой долголетний опыт писать о них хорошее — а иначе он не смел,— что он мог упомянуть двадцать человек в одной колонке. Молодых же он, наоборот, не поминал вовсе, так что публика, не слышавшая десять лет никаких имен, кроме старых, начинала отчаиваться в будущих судьбах искусства. Но одно исключение он все-таки сделал, и это произошло как раз теперь и не в добрый час; поэтому «Серый колпачок» находился сегодня в возбужденном состоянии.

Вот что произошло. Селлен, если вы запомнили это имя, прибыл в последний момент на выставку со своей картиной. Когда она получила самое плохое место, какое могла получить, так как автор не имел королевской медали и не принадлежал к академии, прибыл «профессор Карл IX». Его звали так потому, что он не писал ничего, кроме сцен из жизни Карла IX {60}; это же произошло оттого, что он однажды на аукционе приобрел рюмку, скатерть и стул времен Карла IX; их-то он и писал в течение двадцати лет, то с королем, то без него. Но теперь он был профессором и кавалером высоких орденов, и нельзя было ничего поделать. На выставке он был вместе с академическим критиком, когда взгляд его упал на скромного представителя оппозиции и на его картину.

— Так вы опять здесь, сударь? — Он вскинул pince-nez.— Так это новый стиль! Гм!.. Послушайте, сударь! Послушайтесь старого человека: уберите это! Уберите это! Или я умру! И себе вы окажете этим большую услугу. Что скажешь, брат?

Брат был того мнения, что это просто бессовестно, и как друг он советует этому господину стать оформителем вывесок.

Селлен кротко, но проникновенно возразил, что ввиду того, что так много дельных людей занимаются этим ремеслом, он предпочитает живопись, в которой легче добиться чего-нибудь, как уже показал опыт.

Этот дерзкий ответ вывел из себя профессора, и он повернулся к Селлену спиной с угрозой, поддержанной обещаниями академика.

Просвещенная комиссия приобретений заседала при закрытых дверях. Когда двери открылись, шесть картин оказались приобретенными на деньги, взятые с публики для поощрения местных художников. Выдержка из протокола, напечатанная в газетах, гласила: «Союз художников приобрел вчера следующие работы: 1) „Вода с быками“. Пейзаж оптового торговца К. 2) „Густав-Адольф перед пожаром Магдебурга“. Историческая картина торговца полотном Л. 3) „Сморкающееся дитя“. Жанр лейтенанта М. 4) „Пароход "Борэ" в гавани“. Марина диспашера Н. {61} 5) „Лес с женщинами“. Пейзаж королевского секретаря О. 6) „Куры с шампиньонами“. Натюрморт актера П.».

Эти произведения искусства, стоившие тысячу крон, расхваливались потом в «Сером колпачке» на двух, трех и четырех столбцах; в этом не было ничего удивительного, но рецензент отчасти для заполнения столбцов, отчасти же для прекращения вовремя возникающего зла напал на растущее безобразие: именно на то, что молодые, неведомые искатели приключений, убежавшие из академии, стараются сбить с толку здоровое суждение публики погоней за эффектами и фокусами. Тут критик взял за ухо Селлена и так отделал его, что даже недруги его нашли, что это несправедливо. Он не удовлетворился тем, что отказал ему совершенно в таланте и что назвал его искусство шарлатанством, но задел и его личные обстоятельства, намекнул на скверные заведения, где он, должно быть, обедает, плохое платье, которое он носит, на его плохую нравственность и недостаток прилежания; и заключил тем, что во имя религии и нравственности предсказал ему будущность в общественном учреждении, если он не исправится вовремя.

Это было грязное дело, содеянное легкомыслием и корыстолюбием, и удивительно, что в тот вечер, когда вышел «Серый колпачок», не погибла душа человеческая.

Через двадцать четыре часа вышел в свет «Неподкупный». Он высказал несколько дерзких соображений о том, как деньги публики расходуются компанией; о том, что в последних приобретениях нет ни одной картины, написанной художником, что все они написаны чиновниками и промышленниками, достаточно бессовестными, чтобы конкурировать с художниками, хотя это их единственный рынок. После этого добрались и до Селлена. Его картина — единственная за десять лет, вылившаяся из души; десять лет искусство было продуктом красок и кистей; картина Селлена — честная работа, полная проникновения и самоотречения, вполне непосредственная, какую мог сделать только тот, кто видел дух природы лицом к лицу. Критик предостерегал юношу от борьбы со стариками, так как он уже перегнал их, и советовал ему верить и надеяться, так как у него истинное призвание.

«Серый колпачок» вспенился от злобы.

— Вы увидите, он будет иметь успех! — воскликнул редактор.— И какого черта надо было так нападать на него! Подумайте только, если он будет иметь успех! Вот оскандалимся-то!

Но академик поклялся, что тот не будет иметь успеха, пошел домой с враждою в душе, почитал свои книжки и написал статью, доказывавшую, что искусство Селлена — шарлатанство и что «Неподкупный» подкуплен.

И «Серый колпачок» вздохнул, но — увы! — только в ожидании нового удара.

На другой день утренние газеты возвестили, что его величество приобрел «мастерский пейзаж Селлена, уже несколько дней собирающий публику на выставке».

Ветер ударил в «Серый колпачок», и он заполоскался, как тряпка на заборе. Повернуть или продолжать? Дело шло о газете или о критике. Тогда редактор (по приказу руководящего директора) решил пожертвовать критиком и спасти газету. Но как? Вспомнили Струве, чувствовавшего себя как дома во всех лабиринтах общественного мнения; его позвали. В одно мгновение он выяснил себе положение; и он обещал, что в несколько дней спустит корабль на воду.

Чтобы знать связи Струве, надо познакомиться с важнейшими датами его биографии. Он был природным вечным студентом и только из нужды попал в литературу. Он сперва стал редактором социал-демократической газеты «Народное знамя»; потом перешел к консервативному мироеду; но, когда тот переселился в другой город, с инвентарем, типографией и редактором, он переменил свое название на «Друга крестьян», а вместе с тем и убеждения его приняли другую окраску. Потом Струве продался «Красной шапочке», где ему очень пригодилось его знакомство со всеми фокусами консерваторов; так же, как теперь в «Сером колпачке», его большим достоинством считалось знание всех тайн смертельного врага — «Красной шапочки», которым он злоупотреблял с величайшей свободой.

Струве начал очистительную работу с корреспонденции в «Народное знамя», из которой потом несколько строк, говоривших о большой посещаемости выставки, перешли в «Серый колпачок». Потом он написал письмо в редакцию «Серого колпачка», в котором нападал на академического критика; за этим письмом следовало несколько успокоительных слов, подписанных редакцией и гласивших: «Хотя мы и никогда не разделяли вполне мнение нашего уважаемого критика о заслуженно расхваливаемой картине г. Селлена, мы, с другой стороны, не можем вполне подписаться под мнением нашего уважаемого корреспондента; но так как наш принцип — открывать наши столбцы и иным мнениям, мы без колебаний поместили вышенапечатанную статью».

Теперь лед растаял. Струве, который, как говорят, писал обо всем, кроме коптских монет, написал теперь блестящую критику о картине Селлена и подписал ее характернейшим Dixi [4]. И таким образом были спасены и «Серый колпачок», и Селлен; но последнее не имело значения.