Парижские тайны. Том II - Эжен Сю

В эту минуту Франсуа и Амандина услышали в коридоре, чьи-то шаги.

Марсиаль после разговора с матерью, считая, что Николя просидит под замком в погребе до утра, спокойно шел в свою комнату.

Заметив луч света, пробивавшийся сквозь полуприкрытую дверь комнаты, где спали дети, он вошел к ним.

Дети бросились к нему навстречу, он нежно их обнял.

— Как? Вы еще не улеглись, болтунишки?

— Нет, братец, мы ждали, когда вы пойдете к себе в комнату, чтобы пожелать вам доброй ночи, — ответила Амандина.

— А потом мы слышали, что внизу очень громко разговаривали… и вроде как ссорились, — прибавил Франсуа.

— Да, мы там свели кое-какие счеты с Николя… — сказал Марсиаль. — Но это пустяки… А вообще-то я доволен, что вы еще на ногах, я вам хочу сообщить хорошую новость.

— Нам, братец?

— Именно вам. Вы рады будете, если уйдете отсюда и вместе со мной поедете в другое место, далеко-далеко?

— О да, конечно, братец…

— Да, братец.

— Тем лучше! Дня через два или три мы все втроем уедем с острова.

— Как хорошо! — воскликнула Амандина, радостно захлопав в ладоши.

— А куда мы поедем? — спросил Франсуа.

— Потом узнаешь, ишь какой любопытный… да это и не важно куда именно мы поедем, главное, ты обучишься доброму ремеслу… и сразу же станешь зарабатывать себе на жизнь… Это уж как пить дать.

— И я больше не буду ходить с тобой на рыбную ловлю, братец?

— Нет, мой мальчик, я отдам тебя в учение к столяру или слесарю; ты ведь у нас ловкий и сильный; коли будешь стараться и усердно работать, уже через год сумеешь кое-что зарабатывать. Погоди, что это с тобой?.. Чего ты приуныл?

— Дело в том… братец… я…

— Ну, говори, выкладывай.

— Дело в том, что мне больше по душе не расставаться с тобой, ловить вместе с тобою рыбу… чинить твои сети, а не обучаться какому-то ремеслу.

— Ты так считаешь?

— Конечно! Сидеть весь день взаперти в мастерской, это до того уныло, а потом быть учеником так скучно…

Марсиаль молча пожал плечами.

— Стало быть, по-твоему, лучше лениться, бездельничать и шататься как бродяга? — сурово спросил он, помолчав. — А потом заделаться и вором…

— Нет, братец, но я бы хотел жить вместе с тобой где-нибудь в другом месте, но жить так, как мы живем здесь, вот и все…

— Ну да, вот именно: спать, есть, ходить для развлечения на рыбную ловлю, как богач какой-нибудь, не так ли?

— Да, это мне больше по вкусу…

— Может быть, но тебе придется полюбить другое занятие… Видишь ли, бедный ты мой Франсуа, сейчас самое время забрать тебя отсюда; а то ты и сам не заметишь, как станешь таким же прощелыгой, как все наши родичи… Мать, видно, права… Боюсь, что ты уже малость приохотился к пороку… Ну а ты что скажешь, Амандина, разве тебе не хочется научиться какому-нибудь ремеслу?

— Очень хочется, братец… Я бы охотно чему-нибудь обучилась, мне это гораздо больше по душе, чем оставаться тут. Я буду так рада уехать вместе с вами и с Франсуа!

— Но что у тебя на голове, девочка? — спросил Марсиаль, заметив пышный убор Амандины.

— Это фуляр, мне его дал Николя…

— И мне тоже он дал, — гордо похвастался Франсуа.

— А откуда взялся этот фуляр? Я бы очень удивился, если б узнал, что Николя купил эти вещицы вам в подарок.

Дети опустили головы и ничего не ответили. Мгновение спустя Франсуа, собравшись с духом, сказал:

— Николя нам дал их; а где он их взял, мы не знаем, правда, Амандина?

— Нет… нет… братец, — пролепетала Амандина, вспыхнув и не решаясь поднять глаза.

— Не лгите, — сурово сказал Марсиаль.

— А мы и не лжем, — дерзко возразил Франсуа.

— Амандина, девочка моя… скажи правду, — мягко настаивал Марсиаль.

— Ну ладно! Если по правде сказать, — робко заговорила Амандина, — эти красивые вещицы лежали в сундуке с материей, его вечером привез Николя в своей лодке.

— Значит, он украл этот сундук?

— Я думаю, что да, братец… он утащил его с галиота.

— Вот видишь, Франсуа, значит, ты солгал! — сказал Марсиаль.

Мальчик понурился я ничего не ответил.

— Дай-ка мне твою косынку, Амандина; давай и ты свой шейный платок, Франсуа.

Девочка сняла косынку с головы, в последний раз полюбовалась пышным бантом, который при этом не развязался, и подала косынку Марсиалю, подавив горестный вздох.

Франсуа медленно достал из кармана шейный платок, и, как и сестра, протянул его старшему брату.

— Завтра утром, — сказал Марсиаль, — я верну и то и другое Николя; вам не нужно было брать эти лоскуты, ребята: коли пользуешься краденым — это все равно, что сам крадешь.

— А жаль все-таки, они так красивы — косынка и шейный платок, — пробормотал Франсуа.

— Когда обучишься ремеслу и станешь зарабатывать деньги своим трудом, ты купишь себе такие же красивые вещицы. Ну ладно, а теперь пора спать, малыши.

— Вы на нас не сердитесь, братец? — робко спросила Амандина.

— Нет, нет, девочка, ведь это не ваша вина… Вы живете среди прощелыг и, сами того не понимая, поступаете как они… Когда вы окажетесь среди честных людей, вы будете тоже поступать как честные люди; и вы скоро среди них окажетесь… черт меня побери!.. Ладно, доброй ночи!

— Доброй ночи, братец! Марсиаль обнял обоих детей. Они снова остались вдвоем.

— Что это с тобой, Франсуа? У тебя такой унылый вид! — сказала Амандина.

— Еще бы! Ведь брат отобрал у меня такой красивый шейный платок! А потом, ты разве не слышала?

— Ты о чем?

— Он хочет увезти нас куда-то и отдать там в обучение ремеслу…

— А тебе это не нравится?

— Нет, не нравится…

— Тебе больше по душе оставаться здесь, где тебя всякий день колотят?

— Да, меня колотят, но я, по крайней мере, не работаю, весь день я провожу в лодке: либо рыбу ловлю, либо просто играю или катаю клиентов по реке, а те иногда мне и на чай дают, как тот колченогий верзила; и это, знаешь, куда приятнее, чем с утра до вечера сидеть взаперти в какой-нибудь мастерской и работать как лошадь.

— Но разве ты не слыхал?.. Ведь братец сказал нам, что если мы тут еще долго останемся, то станем просто прощелыгами!

— Подумаешь! А мне это все равно… ведь дети в округе и так называют нас воришками или последышами казненного… А потом, все время работать — до того скучно…

— Но, братец, нас ведь здесь каждый день бьют!

— А бьют-то нас потому, что мы слушаемся Марсиаля, а не их…

— Он с нами такой добрый!

— Добрый-то он добрый, я с этим не спорю… и я ведь его люблю… При нем с нами не смеют дурно обращаться… он нас водит гулять… все это так… но и только… он ведь нам никогда ничего не дарит…

— Конечно… Но ведь у него самого ничего нет… все, что он зарабатывает, он отдает матери за еду и кров.

— А вот у Николя, у того всегда кое-что есть… Понятное дело, коли мы слушались бы его, да и мать тоже, они бы так не портили нам жизнь… дарили б нам разные наряды, как сегодня… они бы нас не боялись… и мы были бы всегда с деньгами, как Хромуля.

— Но, господи боже, ведь для этого пришлось бы воровать, а знаешь, как это огорчило бы нашего брата Марсиаля!

— Ну и что? Тем хуже!

— Как ты можешь такое говорить, Франсуа!.. А потом, коли нас поймают, нас ведь посадят в тюрьму.

— А по мне, что в тюрьме сидеть, что в мастерской весь день торчать — все одно… А кстати, колченогий верзила говорил, что там весело… в тюрьме.

— Ну, а то, сколько мы горя принесем Марсиалю… ты об этом, видно, и не думаешь? Ведь он сюда ради нас вернулся и остается в доме; будь он один, он бы долго не раздумывал и вернулся бы в свои любимые леса, опять стал бы браконьером.

— Вот пусть и забирает нас с собой в эти леса, — заявил Франсуа, — так будет всего лучше. Я там буду вместе с ним, я ведь люблю его и не стану работать в мастерских, меня при одной мысли о них тоска берет.

Разговор между Франсуа и Амандиной внезапно прервался.

Снаружи дверь в их комнату заперли, дважды повернув ключ в замке.

— Нас заперли! — закричал Франсуа.

— Ах ты, господи… А почему это, братец? Что они собираются с нами сделать?

— Может, это Марсиаль сделал?

— Послушай… послушай… как лает его собака!.. — воскликнула Амандина, навострив слух.

Прошло несколько мгновений, и Франсуа сказал:

— По-моему, они колотят молотком по его двери… может, они хотят ее выломать?

— Да, да, а собака Марсиаля все лает и лает…

— Послушай, Франсуа! А теперь вроде как куда-то гвозди заколачивают… Боже мой! Боже мой! Мне страшно. Что же они там делают с братцем? Теперь его собака уже не лает, а громко воет.

— Амандина… а теперь ничего не слыхать… — заметил Франсуа, подходя к двери.

Дети, затаив дыхание, с тревогой прислушивались.