Генерал Зима - Александр Тюрин

В отсеке также имеется красный рычаг сброса мусора. Видимо, он применяется при ремонтных работах техническим персоналом, облаченным в нормальные скафандры. В этом случае разгерметизация будет более плавной.

Стоп. Куда устремились мои мысли, к полному безумию, мягко выражаясь, к параноидальной шизофрении… Если я даже натяну на себя десять герметических пакетов, то воздуха и тепла мне хватит на три-четыре минуты, а за бортом я все равно маневрировать не смогу. И если даже ухитрюсь доплыть до другого модуля, у меня не будет кода доступа, чтобы открыть внешний люк.

Я еще раз обошел мусорную камеру. В левом дальнем углу виднелось сплетение трубок. Здесь проходит водопровод или канализация, или система охлаждения.

Я порылся по пакетам с мусором — в одном нашлось что-то типа пневматической отвертки. Поднес к трубе, нажал кнопку на ручке отвертки… и отлетел. Металлический стержень пробил трубу, и противодействие отшвырнуло меня. Из трубы что-то пошло — с хорошим напором, паром и брызгами. Ага, теперь «ледяные орки» поневоле откроют отсек и выпустят меня наружу.

Но вместе этого лишь зажглась алая панель с надписью «аварийный выброс». Это что, это как? То ли орки нажали кнопку, чтобы со мной не возиться, то ли сработала автоматика. В любом случае, меня сейчас выбросит в открытый космос. А я еще не готов. Я мог бы пожить еще часок, прекрасный замечательный час с такими замечательно-долгими минутами, которых целых шестьдесят. Тут, в мусоре, наверное, и выпить, и закусить бы нашлось. И журналы «Playboy» c ядреными голографическими девками, наверняка, здесь зарыты. Как без них на орбите-то? И курево, хотя бы на уровне хабариков, непременно имеется.

На панели неумолимо нарисовался отсчет времени. «Тридцать… двадцать девять…». Я застучал в переборки, во внутренний люк — отворите гады. Куда там — эти «гады» довольны, избавились от меня без непосредственного пролития крови.

Что делать, забиться в панике, устроить конвульсиум раньше времени? Нет, профессионалы играют до последней секунды. Где мои шайбы, клюшки?

Я бросился натягивать на себя пакеты, а вокруг меня туман, даже плохо видно, и хочется кашлять-чихать. Источником этого тумана была пробитая труба. Испарения сильно вонючие оказались — канализационная, что ли, труба?

Я посмотрел на отяжелевшие вдруг руки — облеплены снегом, белым волокнистым снегом с коричневыми прожилками. Снег, порожденный канализационной трубой, быстро превращал меня в снеговика. Весело, весело встретим Новый Год. Не хватает еще морковки на место носа. А каунтдаун идет — но я почти не вижу панели. Неужели осталось пять секунд? Снег облепляет голову, совсем ничего не вижу, и уже не пошевелить ни членом. Я в снежном коконе, и только «змейка» из мундштука вдувает мне в легкие кислород!

А потом случился толчок и внутри меня все перемешалось. Мои внутренности плеснуло, как суп как из упавшей кастрюли. Но спустя пару минут определилось, что, хотя меня выворачивает по страшному, я живу! Я — внутри кокона и лечу под действием недавно приложенной силы, притом ничего не вижу, не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Да и боюсь пошевелить. Вдруг кокон развалится и я окажусь прямо в вакууме.

Спустя несколько минут подскафандр проткнул кокон зондами-иголками и стал передавать картинку окружающего пространства на мои линзы-экраны. Теперь видно, что я лечу рядом с кольцом в сторону лифтового модуля номер семь. И мне почему-то не холодно, как будто этот лед заменяет мне скафандр.

Нет, мимо лечу, неизвестно куда. У меня новый приступ паники. Бояться не грешно, грешно отдаваться боязни полностью. Наверное все-таки во мне остался какой-то «капитан на мостике». Он позволил мне смотреть и анализировать.

Космос был такой яркий, и я уже столь удалился от платформы. Она была у меня словно на ладони. Рой светлячков, пять колец, и посередине гвоздик. Так, ничего особенно на фоне великого Космического Змея. Его пестрый геосинхронный хвост, украшенный бусинками космических курортов и жемчужинками орбитальных городов, был похож на корону для планеты Земля. А она, раскрашенная рекламными стратосферными аэрозолями, напоминала пузатую языческую богиню. В верхних слоях атмосферы выделялась реклама генноинженерной фирмы, занимавшая всю восьмидесятую параллель: «Оживим мамонта, снежного человека, мумию Нефертити — всё для вашей вечеринки». Богиню Землю украшали и стартующие в высоких широтах челноки — их голубовато-пенистые следы напоминали пряди волос. Эскадрилья стратосферных штурмовиков «поднималась» по пятидесятой долготе — они напоминали головастиков, благодаря перистым «хвостикам» и сферической плазменной защите.

А потом платформа сплошь заискрила, как в новогоднюю ночь, была проткнута лазерными спицами, как на дискотеке, и изборождена факелами ракет «космос-космос», как на войне. Впрочем, это и была небольшая войнушка, локальный конфликт.

Мятежную платформу атаковали ооновские космические силы. Я видел, как она уничтожала один за одним роботов-истребителей и сжигала тучи кинетических перехватчиков.

Но в конце сражения «матка» превратилась в косматое алое облако, кольца треснули и разлетелись огнями, от роя светлячков осталось несколько мерцающих точек. Я порадовался за Ласточкина, Бреговского и двух других парней — погибли в неравном бою, с честью, геройски. Да и врагу насолили прилично.

Я успел понять, почему оставшиеся светлячки мерцают. Это там и сям летают пучки лент — остатки орбитального лифта!

А больше я ничего не успел, даже переключиться на отходной лад — что-то столкнулось со мной, швырнуло и еще раз швырнуло, заставив вращаться вокруг нескольких осей.

Несмотря на наступившую дурноту, я понял, что попал в клубок УНТ-лент. Клубок вращался и разматывался, он куда-то перемещался. Он больше не был связан с седьмым модулем платформы.

И, пусть я по-прежнему не мог пошевелить рукой и ногой, кокон прилип к ленте, как яйцеглист, простите за неаппетитное сравнение.

Но что дальше — несколько сотен километров сверхтонкой ленты были предоставлены самой себе. А я был предоставлен ей.

11. Возвращение Деда Мороза

Здоровенный кусок ленты образовывал что-то вроде лепесткового парашюта и по его колебаниями было заметно, что он входит в атмосферу. А кокон непрерывным вращением накручивал на себя ленту, создавая все более толстый слой изоляции.

Очевидно в какой-то момент я отрубился от страха, духоты, коловращения и перегрузок. А очнулся в момент удара, когда клубок УНТ-ленты шлепнулся вместе со мной в свинцовые воды северного океана.

Утопнуть после того, как пролетел почти три сотни километров с орбиты — обидно. Вот я и не утоп.

Меня, вместе с клубком, качала сильная волна. Снежный кокон растрескался, я стал карабкался вверх, рассекая ленту ножом. Спустя час или может неделю порыв свежего морского воздуха влетел мне в легкие. Я высунул голову и огляделся. Водная поверхность, насколько охватывал взгляд, была покрыта УНТ-лентами, которые образовывали внушительный кусок «зыбкой тверди». Посредине бултыхался плавучий островок диаметром в пять метров — это то немалое, что осталось от клубка. Но под ним ходила ходуном многокилометровая пучина.

Я видел, что «зыбкая твердь» исчезает, по ее краям ленты вертятся, как макароны в кипящем супе. Бурлящее море крутило их и расшвыривало, море знало свое дело и ничто не могло превзойти его в упорстве.

Зыбкая твердь исчезала быстро, однако волна захлестнула меня, когда я еще не ждал. Я сразу оказался по пояс в воде. А там и по шею. Что-то из последних сил поддерживало меня снизу, но эта поддержка слабела с каждой секундой. И с каждой секундой становилось холоднее — подскафандр иссяк, в смысле энергии.

Я стал лупить руками, пытаясь согреться и удержаться на поверхности. Беспомощные бесполезные телодвижения. Но оказалось, что я, как лягушка, попавшая в кувшин с молоком, взбил сливки.

Вокруг меня была шуга. На пять, десять, двадцать метров — снежно-ледовая смесь. А потом, насколько видел глаз, вся поверхность моря была покрыта шугой. Я не тонул, напротив что-то поднимало меня вверх — словно спина левиафана. Снег дыбился, словно под мной всплывала морское чудовище. Еще через какие-то полчаса я видел океан на несколько миль вокруг — ведь я был уже метров на пять выше поверхности воды. Края льда были где-то в миле от меня. Но было дико холодно, из-за этого я почти ничего не соображал, хотя и понимал, что жив только потому, что заполнен по самую крышку поливодой. Я двинулся вперед, слыша, как хрустит заледеневший подскафандр, а ледяная твердь все более укрепляется под моими ногами. Вместе со мной, как с новоявленным Дедом Морозом, шла зима. Так ведь и Центру хотелось «восстановления льдов в высоких широтах». Значит таков был план Любы Виноградовой? Надежный план, если подумать. Если б я свалился сюда как труп, внутри мусорного отсека, то поливода точно также бы попала на северный полюс.