Большой вопрос - Иван Неручев

— Может быть, укажешь выход из положения?

— Могу. Почему, например, нельзя хотя бы частично поручить присмотр за Вовкой тете?

— Так она и пойдет на это!

— С удовольствием пойдет. Если хочешь знать, я уже говорил с ней об этом.

Людмила задумалась.

— Признаться, я в большом затруднении, — сказала она. — В твоих словах есть доля правды, но… ты должен понять меня, Володя, — я не могу никому перепоручить воспитание нашего сына.

— Не воспитание, а присмотр.

— И этого не могу: боюсь! Когда я вынуждена оставлять Вовку… ты посмотрел бы на меня: я мечусь, как угорелая! Мне кажется, что с Вовкой стряслась беда.

— Нелепый страх.

— Понимаю, но сделать с собой ничего не могу.

— Возьми себя, Люда, в руки. Это будет на пользу и нашему мальчику, и тебе, и мне. Мы с тобой не должны быть врагами своего счастья.

— Да, да. Ты прав. Хватит об этом. — И Людмила уверенно добавила: — Мы будем счастливы по-настоящему, мой милый.

Однако прошло несколько дней, и Людмила снова решила повременить с учебой в институте до тех пор, пока не отправит Вовку в детский сад. Другого выхода нет: студенты-геологи, как никто, связаны с выездами на производственную практику в разные районы страны. С собой ребенка ведь не возьмешь.

Жаль, конечно, что она одинока в своих взглядах. Владимир их не разделяет, с ним бесполезно говорить об этом. Лучше уж молчать. Возможно, со временем Владимир поймет ее, смягчится, уступит.

Между супругами установились сухие, деловые отношения; каждый замкнулся, ушел в себя. Семейная жизнь потускнела. Владимир стал чувствовать себя каким-то бездомным мужем. Единственное спасение видел в работе, особенно в диссертации.

С Надеждой Петровной Морозовой Владимир познакомился у приятеля. Она была не молода, овдовела задолго до войны. После смерти мужа, известного ученого, поступила экскурсоводом в Русский музей, — увлеклась живописью. Она была культурной, всесторонне развитой женщиной, приятной собеседницей. Владимир и Надежда Петровна стали часто встречаться.

«Удивительно, почему он ничего не говорит о своей семье? — думала она. — Почему всегда один? Счастлив ли он?..»

Осторожно, как бы невзначай, Надежда Петровна спросила Владимира о жене и сыне. Он уклонился от откровенного разговора, но предложение Надежды Петровны — прийти в следующий раз с Людмилой — принял.

Владимир пошел на это с определенной целью — не сможет ли эта умная, с большим жизненным опытом женщина подействовать на жену. Он чувствовал сейчас, как никогда, неотступную потребность в хорошем, полезном посреднике.

— Послушай, Люда, — обратился Владимир к жене, — ты не хотела бы вступить в Общество любителей русской живописи?

— Что это еще за общество? — насторожилась Людмила.

Владимир рассказал о своей дружбе с интересным человеком, вдовой, научным сотрудником Русского музея.

Лицо Людмилы покрылось пятнами. Она оборвала мужа:

— Не пришлось бы тебе скоро переименовать это свое общество живописи в общество вдов и разведенных.

— Неужели ревнуешь?

— Упаси бог! Нисколько.

— То-то!.. Вспомни, что это низменное чувство никого не приводило к хорошему.

— Благодарю за назидание.

— Люда, мы когда-то поклялись жить на здоровых началах…

— А не ты ли первый нарушил эту клятву!.. Кроме того, я, кажется, никогда не клялась терпеть твоих безобразий!

На глазах у Людмилы показались слёзы. В душе она проклинала себя: не сдержалась, выдала себя с головой. Заметит, еще больше возгордится.

Владимир действительно заметил слёзы, но не возгордился.

— Не надо, Людмила! Перестань!.. Давай помиримся! Ни к чему всё это!

Людмила обрушила на голову мужа самые невероятные обвинения: упрекала в измене, в забвении обязанностей мужа, отца, рекомендовала перестать притворяться и немедленно переехать к той, кого любит…

— Опомнись, Люда! Кроме добрых приятельских отношений, у меня к этой женщине ничего нет и быть не может.

— Тем легче тебе с ней порвать.

— Я не верю, Люда, что ты говоришь об этом всерьез.

— Нет, нет, я самым решительным образом требую: я или она!..

— А я последний раз прошу тебя, опомнись!..

— Не то?! — вызывающе вскинула голову Людмила.

— Не то худо будет!

— Развод?

— Я об этом не говорю.

— Тогда я об этом скажу. Если ты не оставишь ее, уйду от тебя я, уйду с Вовкой куда глаза глядят.

Людмила бросилась на постель и зарыдала.

— Жестокая!.. Жестокая и неблагодарная!

— Вот-вот, наконец-то проговорился… Неблагодарная? Верно! Я всю жизнь обязана молиться на тебя, плясать под твою дудку: можно сказать, на улице подобрал, спас… в люди вывел.

— Это уж безобразие. Я тебе этого не прощу никогда. И вообще после этого жить под одной кровлей тяжко, немыслимо, недопустимо.

Людмила вскочила, вплотную подошла к Владимиру:

— Очень хорошо. Мы разойдемся. Посмотрим, кто первый об этом пожалеет.

Они порознь вошли в зал судебного заседания. Дубовые стулья, большой стол, покрытый красным сукном. В зале всего лишь одна женщина. Владимир как-то странно посмотрел на нее, как будто улыбнулся. Сел же поодаль. Людмила внимательно посмотрела на незнакомую женщину. Кто она? Строгого покроя черный костюм, гладкая прическа, волосы седые, почти белые, лоб широкий, прямой, с глубокими складками, губы плотные, взгляд пытливый. Но зачем Людмиле рассматривать эту женщину? Мало ли здесь, в суде, бывает всяких людей!..

Нет, нет, женщина имеет какое-то отношение к Владимиру. У Людмилы сжалось сердце. Возможно, это мать той особы, пришла соглядатаем. Более тяжкого оскорбления придумать нельзя!

Людмила еще пристальней всматривается в женщину. Она, несомненно, была красавицей. И дочь, наверно, у нее красива. Людмила мысленно представляет образ своей соперницы, и ее охватывает мелкая дрожь. Стало быть, всё погибло, она сама пошла опасности навстречу, ускорила гибель своей семьи.

Раздался звонок. Владимир встал. Вышел состав суда. Встали и Людмила и седая женщина в черном костюме. Председательствующий попросил присутствующих сесть. Суд приступил к рассмотрению дела по иску гражданки Телегиной Людмилы Николаевны к ее мужу Телегину Владимиру Павловичу о расторжении брака.

В составе народного суда: председательствующий — народный судья Курский и народные заседатели: старый слесарь завода Савельев и доцент университета Голубева.

Курский, словно ничего серьезного и волнующего не ожидалось, спокойно объявил, кто будет рассматривать дело, назвал себя и заседателей, а затем спросил стороны (странно прозвучало это слово — «стороны»), нет ли у них, у этих самых сторон, отвода кому-либо из состава суда.

Какие могут быть отводы? Людмила вполне доверяет составу суда. Вот если можно было бы удалить постороннюю женщину. Но этого нельзя, разбирательство открытое, могут присутствовать все, кто хочет.

Владимир тоже выразил доверие судьям. Ему безразлично, кто будет судить, лишь бы как можно скорей закончить дело. А тут еще, как назло, медлят, зачем-то у каждого из супругов судья спрашивает фамилию, имя, отчество, год рождения, профессию, месторождение, партийность. Неужели нельзя обойтись без этих анкетных данных?..

Людмила встрепенулась: что такое?! Судья вызывает седую женщину. Женщина решительно подходит к столу. Председательствующий разъясняет ей, что она, как свидетель, должна говорить суду только правду, ничего не скрывать, не утаивать, иначе по закону ей грозит лишение свободы… Женщина расписалась и по предложению судьи вышла из зала; когда нужно, ее вызовут…

— Я никаких свидетелей не приглашала, — с трудом овладевая собой, заявила Людмила. — И я протестую, чтобы какая-то совершенно незнакомая мне гражданка принимала участие…

Судья Курский мягко объяснил, что свидетельница уже допущена и суд ее допросит. Истица, а равно и ответчик, должны иметь в виду, что их семейный конфликт не только их личное дело. Нашему государству, нашему народу далеко не безразлично, каковы у нас семьи. Советскому государству нужна здоровая во всех отношениях, крепкая и дружная семья. Конечно, суд не намерен добиваться этого принуждением, но посоветовать, помочь супругам разобраться в спорных вопросах — это первостепенная обязанность народного суда. Не согласятся стороны помириться, — что ж, они могут пойти выше, в следующую инстанцию: там разрешат спор уже по существу — разведут или откажут. И еще надо иметь в виду: для развода должны быть очень серьезные основания; из-за пустяков, из-за мелких недоразумений развода не дадут.

Сделав небольшую паузу, Курский предложил истице и ответчику откровенно рассказать, что привело их сюда, почему они решили крайней мерой — развалом семьи — завершить свой спор. Сначала должна высказаться истица.