Сочинения — Том II - Евгений Тарле

Эти каменоломни, расположенные в окрестностях Парижа, еще при старом режиме сдавались «предпринимателю», который и отчитывался перед администрацией в израсходованных на эксплуатацию суммах. Каменоломни находились в ведении д’Анживилье («директора королевских зданий») и под непосредственным надзором Гильомо, контролера и главного инспектора этих каменоломен. В период, нас занимающий, между рабочими и подрядчиком шла упорная борьба из-за того самого вопроса, который, как мы только что видели, волновал и рабочих св. Женевьевы. Дело заключалось в следующем.

Еще в 1776 г. подрядчиком стал Дюпон, который установил высокие, вполне удовлетворившие рабочих размеры вознаграждения [59]: приказчикам — по 3 ливра в день, каменоломам — 55 су, обыкновенным каменщикам — 38 су, землекопам — 32 су и самой низшей категории, начинающим рабочим, — 30 су.

Но уже в 1777 г. новый подрядчик Кеффье, сменивший Дюпона, сильно понизил эту расценку: приказчики стали получать в шесть раз меньше — 50 су в день (вместо 3 ливров), рабочие первой категории — 30 су (вместо 55), второй категории — 24 су (вместо 38), третьей — 20 су (вместо 32) и четвертой — тоже 20 су (вместо 30). Уже в 1784 г. рабочие потребовали, чтобы им платили по расценке прежнего подрядчика, Дюпона. Но администрация стала на сторону Кеффье, «на рабочих посмотрели как на бунтовщиков и засадили нескольких из них в тюрьму» [60], — и протест кончился ничем. Кеффье стал самовластным распорядителем судеб рабочих [61]. Так шло до самой революции. В 1790 г. они опять заволновались и потребовали, чтобы им платили по расценке Дюпона, и мало того, чтобы им уплатили все то, что они получили бы с самого 1777 г., если бы Кеффье не понизил плату. Дело в том, что рабочие упорно считали Кеффье только как бы чиновником, обязанным уплачивать им раз навсегда определенное от казны жалованье; так они его в своих петициях и называют: «le sieur Coeffier chargé de payer les ouvriers» [62].

На самом же деле, не только сам Кеффье считал себя подрядчиком, но таковым его считала и администрация как при старом режиме, так и в революционное время, а также и суд, куда в конце концов обратились рабочие. Его поверенный пишет в поданной суду бумаге, что Кеффье был «предприниматель» и, следовательно, только ему принадлежало право нанимать рабочих и сговариваться с ними о цене (слово entrepreneur гораздо точнее соответствует в данном и аналогичных случаях понятию «подрядчик», чем понятию «предприниматель»): он брал на себя казенную работу, тратил свои деньги на материалы и рабочих и, получая условленную сумму от казны, зарабатывал на разнице между этой суммой и той, которую сам он в действительности затратил [63]. Рабочие стояли на своем и (в июне 1790 г.) собрались толпой около мэрии. Об этом «восстании» (insurrection) мы знаем из официальной бумаги д’Анживилье, который писал со слов Гильомо, явно желавшего раздуть это дело с целью представить рабочих бунтовщиками и нарушителями общественного порядка [64]; между прочим, в этой бумаге говорится, что толпа состояла из 400 человек, тогда как всего было занято на каменоломнях 163 человека, и из них самое большее 35 человек присутствовало среди толпы. Эти показаний принимать на веру трудно вследствие слишком уже явной пристрастности писавшего и слишком очевидной его цели — побудить муниципальные власти к принятию суровых мер. Но для нас важно, что тут всецело отрицается, будто когда-либо были установленные цены, от которых подрядчик не имел права уклоняться; напротив, свобода его в договорах с рабочими была полнейшая. Под влиянием этой бумаги полицейский трибунал обнародовал даже прокламацию, направленную против претензий рабочих [65].

Продолжая борьбу против Кеффье, рабочие (уже в июле 1791 г.) подали через своего поверенного «мемуар» в Учредительное собрание [*6], где уличали Кеффье в мошенничестве, в том, что он уплачивал рабочим меньше, нежели заявлял о том администрации, и настаивали, что они соглашались получать от Кеффье низкую плату только вследствие его уверений, что он дает им именно столько, сколько отпускает на это денег правительство [66]. В конце концов они добились лучшей расценки, но, к сожалению, у нас нет документа, который бы непреложно свидетельствовал цифровыми данными о точных размерах новой расцепки. Есть два показания, сопоставляя которые, можно, правда, прийти к известному предположению насчет этого; рабочие через своего поверенного сообщают Учредительному собранию, что они согласны были бы всегда только на такую расценку: 2 ливра и 15 су — для каменоломов, 36 су — для каменщиков и 32 су — для землекопов [67]; с другой стороны в петиции, которую спустя несколько лет рабочие подали в Государственный совет [68], излагая всю историю своих пререканий с подрядчиком, рабочие пишут о том моменте, который нас интересует, что «время переменилось… жалованье было восстановлено» (le traitement rétabli), и, словом, неудовлетворенной осталась лишь их претензия относительно получения якобы незаконно недоданной им за 12 лет платы. Сличая эти два документа, мы и можем высказать предположение, что в конце периода, который нас тут занимает, рабочие каменоломен добились расценки в только что указанных размерах. Если так, то нужно отметить, что ни в благотворительных мастерских, ни на «общественных работах», каких бы то ни было, подобной платы, как 2 ливра 15 су, рабочие не получали. Это объясняется тем, что каменоломни окупали себя [69] и не требовали от казны затрат. Этот факт, заметим кстати, косвенно, но весьма существенно подкрепляет мнение, высказанное Жоресом, относительно строительной горячки, имевшей место в Париже в первые годы революции. Но то, чего добились рабочие, было уступкой, которую администрация нашла своевременным сделать, а вовсе не восстановлением законных прав, как они полагали: когда обратились в суд за суммой, незаконно, по их мнению, недоданной им за 12 лет, то после долголетнего процесса они совершенно проиграли дело. Кеффье был признан совершенно правым в своих аргументах, и суд всецело согласился с ним и с администрацией, что Кеффье был «предпринимателем» и ничто решительно не регулировало размеров заработной платы, кроме личного его соглашения с рабочими [70].

Через «предпринимателя» же вели власти и самую крупную из всех затеянных в эти годы «общественных работ»; мы говорим о разборке здания Бастилии. Но тут подрядчик сам постарался быть только передаточным пунктом между администрацией и рабочими.

После 14 июля 1791 г. взятую крепость решено было разрушить. Это решение диктовалось не только соображениями сантиментально-политического характера, но и уже отмеченным нами беспокойным стремлением поскорее приискать возможно больше занятий для безработных. Работы по разборке Бастилии были поручены некоему Паллуа (Palloy), или, как его называли и как он сам себя называл (и даже иногда подписывался), «патриоту Паллуа». Но роль Паллуа действительно была менее самостоятельна, нежели роль подрядчика каменоломен, и он сам желал быть менее самостоятельным. Он был главным руководителем и распорядителем работ, но постарался такую статью расходов, как уплата рабочим, выделить из числа других и предоставить муниципалитету почти непосредственно связаться в этом отношении с рабочими [71]; каждую неделю приказчик, служивший у Паллуа, являлся с готовым и проверенным счетом и получал от казначея муниципалитета деньги, которые на другой день (в воскресенье) и выдавались рабочим в присутствии считавшихся на муниципальной службе архитекторов и инспекторов. Рабочих у него было около 800 человек [72] и потому муниципалитет относился к ним внимательнее, чем к рабочим других предприятий. Рабочие Бастилии также держали себя более решительно, чем в других местах; опоздание в плате грозило беспорядками, и Паллуа в таких случаях побаивался даже за свою жизнь, хотя он и сделал все, чтобы перенести ответственность за аккуратную выплату с себя на муниципалитет; поэтому когда задержки со стороны муниципалитета все-таки случались, то он авансом уплачивал рабочим из своих денег [73]. После первого беспокойства, вызванного брожением рабочих во второй половине июля и в августе 1789 г., к концу этого года вообще муниципальные власти старались возможно экономнее обставить все те работы, которые были тогда летом затеяны, и по возможности уменьшить число рабочих [74].

Не находя удобным задерживать плату рабочим Бастилии, муниципалитет стал требовать особого контроля за ними, ежедневных перекличек, строгого наблюдения за аккуратным пребыванием на работах и т. д. [75] Тогда же заработная плата с 36 су и день была понижена до 30 су (для высшей категории рабочих; другие категории получали от 30 до 20 су в день; к концу 1790 г. рабочих высшей категории было 180 человек из 776). Это обстоятельство сопровождалось брожением, которое, однако, серьезных последствий не имело. Муниципалитет пошел дальше: было решено сдать с публичного торга какому-нибудь предпринимателю работы по разборке Бастилии, причем так, чтобы муниципалитет был совершенно избавлен от какой бы то ни было ответственности и рабочие должны были считаться только с нанимающим их предпринимателем, т. е. муниципалитет хотел сделать именно то, чего боялся Паллуа. Тут поднялась целая буря, начались беспорядки, едва не кончившиеся печально для некоторых лиц из администрации. Представители городского округа, где была расположена Бастилия, вступили в переговоры с бунтовавшими и временно достигли умиротворения. 22 декабря с публичных торгов работы были сданы лицам, которые назвали себя представителями самих рабочих. Но ничего из этого не вышло, рабочие их не признали, выгнали их из мастерских, и уже 9 января 1790 г. было решено уничтожить состоявшийся контракт и вести дело на прежних основаниях, через Паллуа. Следует заметить, что эта история имеет в изложении Паллуа (от которого только мы ее и знаем) довольно запутанный вид: как убедится читатель из этого документа [*7], Паллуа очень глухо говорит о том, кто такие были эти «депутаты рабочих Бастилии, которые явились в качестве представителей своих товарищей»; он дальше как бы желает изобразить их самозванцами, вовсе не уполномоченными никем и чуть не поплатившимися жизнью за свою смелость, и вместе с тем не поясняет, каким образом возможна была подобная выходка на публичных торгах, как могло это обстоятельство пройти с самого начала без протеста со стороны рабочих. Так или иначе, прежний порядок, заведенный Паллуа, остался в силе, и муниципалитет уступил. Почти в то же время плата (для первой категории) была снова повышена с 30 до 36 су в день.