Записки ружейного охотника Оренбургской губернии - Сергей Аксаков

Без сомнения, они имеют скрытые на дне родники, и весьма сильные, которые вознаграждают убыль, производимую испарением воды во время летних жаров и засух, убыль, которая в них бывает мало заметна. Присутствие родников в озерах доказывается и тем, что в некоторых местах и на известной глубине вода в них бывает гораздо холоднее. В Оренбургской губернии много таких озер; мне короче знакомы два чудесные озера, находящиеся в недальнем расстоянии одно от другого, в Белебеевском уезде: Кандры и Каратабынь; каждое из них имеет по нескольку десятков верст в окружности. Степные озера отличаются невероятною прозрачностью, превосходящею даже прозрачность омутов степных речек; и в последних вода бывает так чиста, что глубина в четыре и пять аршин кажется не глубже двух аршин; но в озерах Кандры и Каратабынь глубина до трех сажен кажется трех– или четырехаршинною; далее глубь начнет синеть, дна уже не видно, и на глубине шести или семи сажен все становится страшно темно! Преломление света в водах этих озер до того обманчиво, что во время купанья, идя от берега и постепенно погружаясь в глубину, кажется идешь на гору, и при каждом шаге поднимаешь ногу выше. Прелестные степные луга, оживляемые близостью огромной массы воды, окружают Кандры; глубина в десять сажен находится ближе к одной, несколько гористой стороне; посредине озера точно всплыл из воды небольшой, возвышенный, лесистый, зеленый островок: приют и место вывода детей для бесчисленных и разнообразных пород чаек. Две противоположные стороны – ровная степь, а четвертая сторона камышиста, и есть признак (длинная паточина по небольшому долочку), что тут был когда-то проток. Башкирцы сказывали мне, что старики их помнят, когда этим протоком Кандры соединялось с Каратабынью. Нынче и весной нет этого соединенья. У башкирцев даже есть какая-то легенда насчет будущего соединения этих озер, но я не мог достать ее. Впрочем, прибыль полой воды в степных озерах незначительна. Болотною и водяною дичью они не богаты; только позднею осенью отлетная птица в больших стаях гостит на них короткое время, как будто на прощанье; зато всякая рыба бель, кроме красной, то есть осетра, севрюги, стерляди и проч., водится в степных озерах в изобилии и отличается необыкновенным вкусом.

Нельзя не упомянуть об озерах искусственных – прудах, о которых я сказал только мимоходом, но которые будут часто упоминаться в описании водяной дичи. Пруды бывают двух родов: проточные и копаные. Первые запружаются на реках, речках и ручьях, а вторые выкапываются предпочтительно на местах мокрых и низменных. Впрочем, около Москвы, где грунт по преимуществу глиняный, выкопать яму где угодно, даже на горе, – снеговая и дождевая вода будет стоять в ней круглый год, как в фаянсовой чашке. Есть средство устраивать пруды особенным способом, захватив полую воду, текущую обыкновенно весной по какому-нибудь оврагу или долочку, в которых летом не бывает капли воды; в это летнее время перегораживают поперек овраг или долочек – выкопав его, если надобно, поглубже – крепкою плотиною с прочно устроенным спуском, а иногда и без спуска, для стока полой воды; весною она наполнит овраг или выкопанный дол, а излишняя вода пойдет стороною, или через верх, или в поднятые затворы спуска, который запирается наглухо, когда станет сходить водополье. Такие пруды бывают иногда очень глубоки; их нельзя назвать совершенно стоячими, глухими: хотя один раз в году, а все же вода в них переменяется, но относительно к птице о них не стоит говорит. Пруды проточные на порядочных реках, поднимающих мельницы от четырех до восьми поставов, с широкими, всегда камышистыми разливами, сквозь проросшие, по мелководью, разными водяными травами и цветами, имеющие в протяжении несколько верст, – вот истинное раздолье для всякой водяной птицы, которая сваливается на такие пруды со всех сторон. Сытно и безопасно в камышах утиным выводкам всех пород, а также цыплятам речных водяных кур, или лысух. В камышах не проглотит утенка жадная щука, не унесет цыпленка коршун или скопа, которую называют водяным орлом и которая преимущественно питается рыбою. Хищной птице нужен свет и простор, а в камыше тесно и темно.

Напрасно скопа, балабан (род сокола) вместе с коршунами и канюками по целым часам то плавают в небесах широкими кругами, то неподвижно висят над прудом.

Они слышат пискотню молодых и покрякиванье маток, слышат шелест камыша, даже видят, как колеблются его верхушки от множества пробирающихся в тростнике утят, а нельзя поживиться добычей: «глаз видит, да зуб неймет!» Хищные птицы не бросаются за добычей в высокую траву или кусты: вероятно, по инстинкту, боясь наткнуться на что-нибудь жесткое и острое или опасаясь помять правильные перья. Но если какой-нибудь глупенький, отбившийся от выводки и матери утенок или цыпленок, услыша издалека зов ее, вздумает переплыть материк или не заросшую травой заводь, то гибель ждет его и сверху и снизу: в воде широкое горло щуки или сома, на поверхности – длинные когти хищных птиц.

Вот как разнообразны еще не во всех видах и не в подробности описанные мною воды. На них-то плавает, ныряет, живет водяная дичь. Итак, обращаюсь к ней.

1. ЛЕБЕДЬ

Лебедь по своей величине, силе, красоте и величавой осанке давно и справедливо назван царем всей водяной, или водоплавающей, птицы. Белый как снег, с блестящими, прозрачными небольшими глазами, с черным носом и черными лапами, с длинною, гибкою и красивою шеею, он невыразимо прекрасен, когда спокойно плывет между зеленых камышей по темно-синей, гладкой поверхности воды. Но и все его движения исполнены прелести: начнет ли он пить и, зачерпнув носом воды, поднимет голову вверх и вытянет шею; начнет ли купаться, нырять и плескаться своими могучими крыльями, далеко разбрасывая брызги воды, скатывающейся с его пушистого тела; начнет ли потом охорашиваться, легко и свободно закинув дугою назад свою белоснежную шею, поправляя и чистя носом на спине, боках и в хвосте смятые или замаранные перья; распустит ли крыло по воздуху, как будто длинный косой парус, и начнет также носом перебирать в нем каждое перо, проветривая и суша его на солнце, – все живописно и великолепно в нем.

Лебеди прилетают почти всегда попарно; появляются весной довольно рано, в начале апреля, когда по большей части все еще бывает покрыто снегом.

Лебединых стай я не видывал: в тех местах Оренбургской губернии, где я постоянно охотился, лебеди бывают только пролетом, а постоянно не живут и детей не выводят, и для меня появление их не во время пролета было редкостью. Разве иногда нескольким холостым лебедям, шатающимся по большим прудам и озерам, понравится какое-нибудь привольное место у меня в соседстве, и они, если не будут отпуганы, прогостят на нем недели две или более. Я помню в молодости моей странный случай, как на наш большой камышистый пруд, середи уже жаркого лета, повадились ежедневно прилетать семеро лебедей; прилетали обыкновенно на закате солнца, ночевали и на другой день поутру, как только народ просыпался, начинал шуметь, ходить по плотине и ездить по дороге, лежащей вдоль пруда, – лебеди улетали. Откуда прилетали и куда улетали – не знаю. Так продолжалось около двух недель. Наконец, один старый охотник, зарядив свое дрянное, веревочкой связанное ружьишко за неимением свинцовой картечи железными жеребьями, то есть кусочками изрубленного железного прута, забрался в камыш прежде прилета лебедей и, стоя по пояс в воде, дождался, когда они подплыли к нему на несколько сажен, выстрелил и убил одного лебедя наповал. Разумеется, остальные сейчас улетели, но на другой день опять прилетели в урочный час, сели на середину пруда, поплавали, не приближаясь к опасному камышу, погоготали между собой, собрались в кучку, поднялись, улетели и не возвращались. Осеннего пролета лебедей я не замечал совсем. Многие охотники сказывали мне, что лебеди не только постоянно живут, но и выводят детей в разных уездах Оренбургской губернии и особенно по заливным, волжским озерам, начиная от Царицына до Астрахани; что гнезда вьют они в густых камышах; что лебедь разделяет с лебедкою все попечения о детях, что молодых у них бывает только по два (а другие уверяют, будто по три и по четыре) и что по волжским рукавам, при впадении этой реки в море, лебеди живут несчетными стадами. Ничего этого не утверждаю, а за что купил, за то и продаю. Что касается до меня, то я каждый год видал по нескольку раз лебедей, по большей части в недосягаемой вышине пролетавших надо мною; видал их и плавающих по озерам, по всегда неожиданно и в таком расстоянии, что не только гусиною дробью, но и картечью стрелять было не возможно; а иногда и стрелял, но выстрел мой скорее мог назваться почетным салютом, чем нападением врага. Впрочем, один раз в моей жизни, когда я бродил по колени в разливе реки Бугуруслана, между частыми кустами, налетел на меня лебедь довольно близко; я ударил его обыкновенною утиною дробью: лебедь покачнулся, пошел книзу, и улетел из виду. На другой день мордвин соседней деревушки нашел его мертвым за версту от того места, где я стрелял. Мясо его было так жестко, что, несмотря на предварительное двухдневное вымачиванье, его трудно было разжевать. Вкус походил на дикого гуся, но гусь гораздо мягче, сочнее и вкуснее. В зобу его не было рыбы и почти никакой пищи. Чем питаются лебеди, ничего сказать не могу, но, вероятно, одинаким кормом со всею водяною птицею.