Помни о хорошем - Виктория Плэнтвик

Его глаза сверкнули.

— … изысканно… — Слово было еле слышно, его губы сомкнулись в центре ее ладони, — почти как в поцелуе.

Эвелин резко отдернула руку и вытерла ее полой блузки, но ощущение жара его прикосновения сохранилось.

Она с негодованием смотрела ему в спину, пока он вешал на крючок полотенце.

— Зачем только вы возились в гараже! Теперь придется все стирать.

— Я что-нибудь испачкал? — Он осмотрел узкие рукава светлой рубашки, заметил несколько пятнышек грязи на манжетах и воротнике и… начал расстегивать пуговицы.

— Вот уж, действительно, «непредвиденные обстоятельства». Не соблаговолите ли вы ее постирать? — Он сбросил рубашку, представив взору Эвелин мощный загорелый торс.

— Я — не прачка, — возмутилась Эвелин, отодвигаясь к двери. — Оставьте это удовольствие для миссис Морган.

— О, простите. Я думал, вы захотите воспользоваться шансом и полюбоваться моим полуобнаженным видом… мы тогда были бы в расчете, — промурлыкал Томас Айвор, придвигаясь к ней.

Только бы он не прочитал в ее глазах, что она уже представляла его и полностью обнаженным, в этой самой комнате!

— Неужели вам недостаточно всех тех неприятностей, которые ваша семья мне уже доставила? — Эвелин перешла в решительное наступление, стараясь не смотреть на Томаса. — Если из-за вас я потеряю и работу, и репутацию, то, клянусь, я подам на вас в суд. И тогда вам придется содержать меня всю оставшуюся жизнь.

Ее угроза произвела неожиданный эффект. Усмешка исчезла с лица Томаса Айвора, он выпрямился, расправил плечи, глаза угрожающе прищурились, а челюсть закаменела. Эвелин попыталась выскользнуть в коридор, но он уперся рукой в стенку, преграждая ей путь.

— Что это значит? Что этот проклятый Селдом наговорил вам?

— Что придется временно отстранить меня от работы «во избежание», пока шум не утихнет.

Он нахмурился.

— Что за чушь!

Его возмущение еще больше подстегнуло Эвелин.

— Вы думаете, я шучу? — Она коротко изложила Томасу Айвору суть разговора с Брюсом. Из гостиной доносились звуки знаменитого седьмого вальса Шопена, Сандра включила запись Глории. Это было кстати, Эвелин боялась, что Сандра их услышит. — Если события будут так развиваться, мне придется «помахать ручкой» всем моим планам. Официальное порицание будет внесено в мой послужной список, и тогда мне уже никогда не очиститься от этой грязи, а значит, и не быть педагогом. Но даже если дело не зайдет так далеко, я должна буду бороться за восстановление моей репутации.

Рука Томаса Айвора, упертая в стену, сжалась в кулак.

— Черт возьми! Я думал, вы с ним обо всем договорились.

— Я не могу, никого не компрометируя, представить доказательств невиновности, — попыталась она оправдать Брюса, предпочитая не делать скоропалительных выводов. — А он бессилен остановить сплетни.

Томас Айвор издал какой-то непонятный звук — то ли стон, то ли рычание.

— Неужели он не понимает, что своими действиями только поощряет сплетни? Это все попадет в газеты, если он не примет нужные меры.

— Может быть, проще накинуть мне на шею петлю, чем суетиться и доказывать? Впрочем, это долго. Отрубить голову — еще быстрее. — Эвелин картинно стукнула рукой по затылку и, издав театральный вздох, поникла головой.

— Не устраивайте представление, у вас это плохо получается. — Он пренебрежительно махнул рукой.

— Я могла бы все поставить на свое место, и вы знаете это, — разозлилась Эвелин, — иначе не пришли бы сюда с извинениями. И мне не нужен «законник» в модном костюме, с моим правдивым рассказом победа в суде обеспечена!

Профессиональная гордость Томаса Айвора была задета.

— Черта лысого! — не на шутку рассердился он. — Я съем вас с потрохами в суде. Вы можете вытащить из кармана сотню доказательств, пригласить знакомого судью, и вам все равно не удастся содрать с меня ни одного цента!

— Ха-ха! Кто теперь устраивает представление?!

Впервые, разговаривая с Томасом Айвором, Эвелин откровенно дразнила его, пользовалась его же оружием. Поэтому ее крайне удивило, что Томас Айвор принял ее слова всерьез.

Его глаза загорелись жестоким огнем, в его хищном взгляде не было даже намека на сочувствие к слабости своей жертвы.

— Пожалуй, не стоило сравнивать вас с вашей кузиной. Вы ведете себя еще хуже!

— Я просто требую элементарной справедливости.

— Вы занимаетесь вымогательством, грубым и прямолинейным!

— Я предпочитаю называть это компенсацией за унижения, как физические, так и моральные!

— Это — блеф, — тут же откликнулся он. — При первой же попытке вы поломаете зубы. Вы не осмелитесь. Вы блефуете!

Эвелин удивлялась собственному безрассудству, но уверенность Томаса Айвора в том, что ей не хватит мужества защищать себя, возмутила ее. Она знала, что, если сейчас отступит, то никогда себе этого не простит.

— Может быть. А может, и нет! — Эвелин скрестила руки на груди, изображая следователя. — А вы готовы рискнуть, сэр? Деньгами, общественным положением… Или вы согласны, мирно договорившись, выплатить пострадавшей определенную сумму? Что вы предпочитаете?

На мгновение Эвелин показалось, что Томас Айвор разразится громоподобным хохотом, но в этот момент звуки музыки в гостиной смолкли — вальс закончился. Айвор использовал эту тишину, чтобы вернуться к своей обычной манере и включить в работу проницательный ум. Его капитуляция, как всегда, выглядела победой, а не поражением. Он встал — так же картинно, как только что стояла Эвелин, — скрестив руки на груди, — и заговорил, подражая ее тону:

— Что ж, мы заключим сделку. Но не денежную. Забудьте о слове «суд», и я использую все свои финансовые и физические возможности, в которых вы, я надеюсь, не сомневаетесь, чтобы вернуть вам репутацию, работу и возможность перспективного роста в желательном для вас направлении…

— Вы думаете, это возможно?

— Позвольте мне закончить. В качестве оплаты вы обязуетесь заниматься воспитанием моей дочери Сандры все то время, пока она живет в моем доме. Я не знаю, насколько вы настойчивый и мудрый воспитатель, но, в любом случае, это пойдет Сандре на пользу. Кристина считает, что Сандре нужно особое внимание, которое она не сможет получить в колледже, и, поскольку сама Кристина педагог, я хочу последовать ее совету.

У Эвелин голова пошла кругом.

— Мать Сандры — учительница?

— Разве я не говорил? — небрежно спросил Томас Айвор. — Ее карьера закончилась тем, что она вступила в любовную связь с юным учеником, выпускником платной школы, где она преподавала. Ей пришлось уйти из школы, чтобы утихомирить разгоревшиеся страсти.