Дом шелка. Новые приключения Шерлока Холмса - Энтони Горовиц

Джонсон передал мне мой приз.

— Спасибо, господин Холмс, — сказал он. — Ваши выводы предельно точны. Я из родовитой семьи в Сассексе и когда-то действительно мечтал о карьере пианиста. Однако она не состоялась, и я подался в сферу права, где вполне мог преуспеть, — но это ведь скука смертная! Потом как-то вечером приятель отвел меня во франко-германский клуб на Шарлотт-стрит. Едва ли он вам известен. Ничего французского либо германского в нем нет. Заправляет этим заведением еврей. Неприметная дверь с ограждающей решеткой, закрашенные окна, темная лестница ведет в залитые светом комнаты наверху… Как только я все это увидел, судьба моя была предрешена. Именно этих ярких впечатлений так не хватало в моей жизни. Я заплатил вступительный взнос в два с половиной шиллинга — и попал в мир карт, рулетки и, разумеется, игральных костей. Я обнаружил, что рабочий день стал для меня невыносимой обузой, и я ждал наступления вечера, чтобы предаться его соблазнам. Меня окружали чудесные новые друзья, все они были рады меня видеть, и все они до одного были подсадными, то есть владелец заведения платил им за то, чтобы они соблазняли меня на игру. Иногда я выигрывал. Чаще проигрывал. В один вечер просадил пять фунтов, в другой десять. Что к этому добавить? Я стал халатно относиться к работе. Вскоре меня уволили. На остатки сбережений я купил эту халупу, полагая, что новое занятие, пусть низкое и презренное, займет меня без остатка. Где там! Я и сейчас хожу туда — из вечера в вечер. Не могу удержаться, и что меня ждет впереди, известно одному Богу. Мне стыдно подумать, что могли бы сказать обо мне нынешнем мои родители. К счастью, до этого дня они не дожили. Жены или детей у меня нет. Одно меня утешает — никому в этом мире до меня нет дела. А стало быть, и стыдиться мне нечего.

Холмс заплатил ему оговоренную сумму, и мы вернулись на Бейкер-стрит. Но если я и думал, что на этот день нашим праведным трудам пришел конец, я сильно ошибался. В кебе Холмс занялся изучением брегета. Это были часы прекрасной работы, с крошечным репетиром, белым эмалированным циферблатом в золотом футляре, производитель — женевская компания «Тушон». Других имен или надписей не было, но на оборотной стороне Холмс обнаружил гравюру: на скрещенных ключах сидела птица.

— Семейный герб? — предположил я.

— Ватсон, вы блистательны, — отозвался Холмс. — Мне кажется, вы попали в точку. Будем надеяться, моя энциклопедия позволит нам проникнуть в суть вопроса.

И правда, энциклопедия нам рассказала, что ворон и два ключа — это герб семьи Рейвеншо, одного из самых старинных родов в Британском королевстве, усадьба расположена в Глостершире, неподалеку от деревни Колн-Сент-Алдвин. Лорд Рейвеншо, министр иностранных дел в нынешнем правительстве, недавно скончался в возрасте восьмидесяти двух лет. Его сын, достопочтенный Алек Рейвеншо, был единственным наследником, и теперь ему достались и титул, и родовое поместье. Холмс поверг меня в состояние легкого шока, заявив, что мы должны немедленно выехать из Лондона. Но я слишком хорошо знал его и, в частности, свойственную ему непоседливость. Понятно, что отговаривать его было бесполезно. А уж о том, чтобы отпустить его одного, не могло быть и речи. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: свои обязанности биографа я выполнял с тем же усердием, с каким он проводил очередное расследование. Возможно, именно поэтому мы так легко находили общий язык.

Я быстро собрал вещи для ночлега вне дома, и к заходу солнца мы уже оказались в симпатичной гостинице, где нас ждал ужин из бараньей ноги в мятном соусе и пинты вполне приличного кларета. О чем мы говорили за ужином — не помню. Кажется, Холмс спрашивал меня о моей врачебной практике, а я, если не путаю, рассказал ему об интересной работе Мечникова — о теории клетки. Холмс всегда проявлял острый интерес к медицине и другим наукам, но, как я уже где-то писал, старался не перегружать свой мозг сведениями, не имевшими, по его мнению, материальной ценности. Не дай вам бог завести с ним разговор о политике или философии. Десятилетний ребенок расскажет вам больше. О том вечере могу только сказать, что разговор как-то сам собой перешел на обсуждение дела, которое расследовал Холмс, и, хотя атмосфера была легкой и непринужденной — как обычно, когда мы коротали вечер вдвоем, — я понимал, что мой друг преследует определенную цель. На душе у него было неспокойно. Смерть Росса глубоко задела его и не позволяла расслабиться.

Еще перед завтраком Холмс послал свою карточку в Рейвеншо-холл с просьбой об аудиенции, и ответ не заставил себя ждать. У нового лорда Рейвеншо какие-то дела, не терпящие отлагательства, но он будет рад видеть нас в десять часов. Когда церковные часы начали отбивать десять, мы шли по подъездной дорожке к шикарному особняку эпохи королевы Елизаветы, выстроенному из котсуолдского камня и окруженному сверкавшими утренним морозцем лужайками. Наш друг, орел с двумя ключами, явил себя в резном орнаменте из камня возле главных ворот, а также над притолокой входной двери. От гостиницы мы пришли пешком, совершив приятную и не слишком долгую прогулку. Уже на подходе мы заметили экипаж. Вдруг из особняка торопливой походкой вышел мужчина, сел в него и захлопнул за собой дверцу. Кучер хлестнул лошадей, и через секунду экипаж, прогромыхав мимо нас, скрылся из виду. Но я успел узнать визитера.

— Холмс, — сказал я. — Я ведь знаю этого человека?

— Разумеется, Ватсон. Это господин Тобиас Финч, верно? Старший партнер в картинной галерее «Карстерс и Финч» на Элбмарл-стрит. Занятное совпадение, вам не кажется?

— Да, это весьма странно.

— Пожалуй, обсуждая интересующий нас вопрос, следует проявить деликатность. Если лорд Рейвеншо считает необходимым распродавать семейное наследство…

— Возможно, он хочет что-то купить.

— Не исключено.

Мы позвонили. Нам открыл лакей и провел нас через вестибюль в гостиную, размер которой сделал бы честь любому барону. На стенах из деревянных панелей висели семейные портреты, а потолок уходил в такую высь, что посетитель боялся поднять голос — вдруг ответом ему будет эхо? Многостворчатые окна выходили в сад, где благоухали розы, а за ним простирался олений заповедник. Несколько стульев и диванов располагались вокруг массивного каменного камина — на его перекладине был вырезан все тот же ворон, — в пламени потрескивали зеленоватые поленья. Возле камина, согревая руки, стоял лорд Рейвеншо. Мое первое впечатление о нем было не самым благоприятным. Грива серебристых волос зачесана назад, в румяном лице что-то отталкивающее. Глаза заметно выступали из глазниц, и мне тут же пришло в голову, что у него не все в порядке со щитовидной железой. На нем были жокейская куртка и кожаные сапоги, из-под мышки торчала рукоять кнута. Мы еще не успели представиться, а он уже всем своим видом показал, что его ждут другие дела.

— Господин Шерлок Холмс, — сказал он. — Да, да, кажется, я о вас слышал. Вы детектив? Не представляю, каким образом наши интересы могут пересекаться.

— У меня есть некий предмет, лорд Рейвеншо, который, как я полагаю, принадлежит вам.

Сесть нам не предложили. Холмс достал часы и передал их владельцу поместья.

Рейвеншо взял часы. Взвесил на руке, словно пытаясь определить, действительно ли это его вещь. Постепенно выражение его лица изменилось — он вспомнил. Видимо, подумал, как эти часы попали к Холмсу. Лорд был, несомненно, рад, что его собственность нашлась. Он не произнес ни слова, но все чувства отразились на его лице так явно, что распознать их без особого труда сумел даже я.

— Что ж, я вам очень обязан, — произнес он наконец. — Я очень люблю эти часы. Мне подарила их сестра. Вот уж не рассчитывал, что увижу их снова.

— Мне хотелось бы знать, при каких обстоятельствах они пропали, лорд Рейвеншо.

— Это я помню точно, господин Холмс. Летом, в Лондоне. Я поехал в оперу.

— Месяц не вспомните?

— Июнь. Я вылез из экипажа, и в меня врезался уличный беспризорник. Лет двенадцати-тринадцати, не больше. Мне и в голову ничего не пришло, но во время антракта я решил взглянуть на часы — и только тогда понял, что меня ограбили.

— Часы очень красивые, понятно, что для вас они представляют большую ценность. Вы заявили о краже в полицию?

— Мне не очень ясен смысл ваших расспросов, господин Холмс. Откровенно говоря, меня вообще удивляет, что человек вашего положения самолично приезжает из Лондона, чтобы вернуть украденную вещь. Вы рассчитываете на вознаграждение?

— Отнюдь нет. Эти часы — улика в проводимом мною расследовании, и я надеялся, что вы сможете помочь.

— Боюсь, вынужден вас разочаровать. Больше мне ничего не известно. О краже я не заявлял, потому что воров и мошенников на улицах пруд пруди, полиция вряд ли сможет что-то сделать, а раз так, к чему тратить их время? Я очень благодарен вам, господин Холмс, за возвращенные часы и буду счастлив оплатить вам ваше время и расходы на дорогу. Думаю, это все, и я с удовольствием пожелаю вам всего наилучшего.