Продолжение поиска (сборник) - Владимир Караханов

— А если всерьез, ребята, — продолжаю я, — то теперь вашего гостя быстро не найдешь. Так уж получилось, что мы его с самого начала за другого приняли.

— И черт с ним, — махнул рукой Игорь. — Стоит он того, чтобы о нем до сих пор помнить. Мы и думать о краже забыли.

— Вы-то забыли, а я, к сожалению, не могу.

— Скажите, вам действительно важно его найти? Я ведь считала…

— По-моему, важно всем, — мягко возражаю я. — Другое дело, кто не нашел. Не нашли мы — милиция. Тут уж вы ни при чем.

— И мы тоже виноваты, — решительно заявляет Леля. — То есть я хочу сказать: Игорь виноват. Конечно. Это ты тогда твердил: «Дался тебе этот ворюга, скоро получу тринадцатую, и купишь себе тряпки», как будто в тряпках дело. А теперь, наверное, поздно, но я все равно расскажу.

Смысл сбивчивого Лелиного рассказа сводится к следующему. У них в подъезде, на первом этаже, живет старый инвалид Егор Тимофеевич. Он-то и видел вора, или, точнее, «слышал». Старик этот — слепой, еще с молодости. В войну он был танкистом, и ему обожгло лицо.

— В сорок четвертом, — уточнил Игорь. — Егор Тимофеевич был водителем Т-34.

— Замечательный человек, — тараторила Леля. — Живет уже много лет один. Обходится совершенно без посторонней помощи, представляете?.. Говорят, у него что-то такое с семьей получилось. То ли жена после ранения бросила, то ли сам не захотел инвалидом возвращаться. Одним словом, трагедия, но подробностей никто не знает… А так он очень общительный, любит, чтобы около него остановились, поговорили…

Он часто первым здоровается, словно по шагам узнает, — поддержал Игорь. И знаете, что удивительно? Он до последнего времени на заводе работал, авторемонтном, в сложных механизмах вслепую копался.

Я пытаюсь наконец выяснить, при каких обстоятельствах Егор Тимофеевич «слышал» вора и откуда вообще уверенность, что это был вор.

Леля с удовольствием принимается за объяснения, но я понимаю, что лучше обратиться к первоисточнику, и попросил познакомить меня с Егором Тимофеевичем. Саблины охотно согласились сделать это хоть сейчас. «А почему бы и нет? — подумал я. — Зачем откладывать? Надо только позвонить Кунгарову, сообщить о встрече в чайхане».

— Одну минуту, ребята, — сказал я и направился к будке с телефоном.

Первый же автомат сработал, везет мне сегодня и в крупном и в мелочах.

— Данные в цвет, — говорит Рат; голос у него довольный. — Ты куда сейчас?

Мне очень хотелось сообщить Рату о неожиданном свидетеле, но, во-первых, я пока знаю о нем лишь со слов Саблиных; во-вторых, свидетельство слепого уже само по себе вызывает сомнения, и Рату с его практической основательностью ничего не стоит придушить мою затею в зародыше.

— Домой, если не возражаешь, — отвечаю я и присоединяюсь к Саблиным.

Свидетель

Дверь открывает мальчуган лет двенадцати. Детские голоса доносятся и из комнаты.

— Дядя Егор! К вам! — кричит мальчуган, а нам радостно сообщает: — Я думал, мама за мной пришла.

— Детей так любит, всегда возле него копошатся, — вполголоса поясняет Леля.

В прихожую вышел хозяин. Есть старики и… старики. Одни старятся медленно, неохотно, ко волоску, по морщинке, уступая возрасту. Потом наступает критический момент, и природа мстит за упорное сопротивление разом и сокрушительно. Человек, еще вчера казавшийся молодцом, вдруг превращается в дряхлого старца. Другие становятся пожилыми вроде бы преждевременно. Зато они не дряхлеют уже до самой смерти. Они из тех, кто умирает на ногах. К этим последним я отнес мысленно и пожилого человека, стоявшего сейчас перед нами. В седых волосах не было ни одного просвета, такие же густые брови нависали над темными впадинами глаз. Шрамы давних ожогов иссечены морщинами, но кожа не кажется дряблой, словно время придало ей новый рисунок, не изменяя самой материи.

— Егор Тимофеевич, вот гостя к вам привели, — начала Леля…

— Прошу. — Шевельнулись брови, большая рука потянулась навстречу.

Рукопожатие, по-моему, заслуживает специального исследования. В нем как в почерке и походке проявляется характер личности. В данном случае подтвердилось мое давнее наблюдение: фронтовики, пожимая руку, не отдают дань условности, а словно бы приобщают тебя к бескорыстному мужскому содружеству.

Саблины ушли, а я представился хозяину. Он провел меня в комнату, безошибочно ориентируясь в пространстве. Точные движения, внешне абсолютно лишены «поискового импульса», характерного для слепых, но в их выверенной четкости угадывается тяжелый опыт.

Ребята перестали галдеть, с любопытством глядят на меня. На раздвинутом столе что-то невообразимое. Однако в хаотическом нагромождении металлических и пластмассовых деталей, пестрых клубков, расцвеченных всеми цветами радуги проводов, плоских и круглых батареек можно различить основы монтажа. Только, чем все это должно стать в будущем, я не понял.

— Как, по-вашему, что это такое? — словно угадав мои мысли, спрашивает хозяин.

Любопытство в ребячьих глазах сменяется напряженным ожиданием ответа. Я морщу лоб и отвечаю предельно серьезно:

— Скорее всего концертный рояль в разобранном виде. — И уже под хохот ребят заканчиваю: — Но, по-моему, здесь не хватает струн.

Егор Тимофеевич улыбается. Я догадываюсь об этом по излому бровей, по сбежавшимся к глазам морщинам.

— Это будет модель электромобиля, не верите? — сообщает мальчуган, открывший мне дверь.

— Верю, — говорю я. — Но сам бы ни за что не догадался.

— Поступайте в наш кружок, — предлагает Егор Тимофеевич. — А теперь, ребята, по домам. — И, будто извиняясь, добавляет: — Все равно пора, сами знаете.

Дождавшись стука захлопнувшейся двери, Егор Тимофеевич говорит:

— Иногда так увлечемся, что родители приходят о времени напомнить. Да иной раз сами застревают. Папы, конечно. Мужское дело — техника.

— Теперь и женщины с этим делом не хуже управляются.

— И напрасно, — отрезал старик. — Сколько женских ремесел есть… А техника, она разная бывает. Тяжести ворочать, да в бензине, да в копоти копаться? А при этом и детей вынянчи, и фигуру сохрани, чтоб, значит, муж к другой не сбежал. Думаю, такое равноправие никому пользы не приносит.

Шрамы на лице Егора Тимофеевича побелели: то ли от напряжения натянулись, то ли от лица кровь отлила.

Мы помолчали. Егор Тимофеевич сам заговорил о том, что интересовало меня в первую очередь.

— Встретился я тогда с человеком, что обокрал Саблиных. О краже той, правда, мне рассказали много дней спустя.