Мастерская чудес - Валери Тонг Куонг

— Проходите, — говорю. — Очень рад.

— Я вот подумала, неплохо бы нам с вами поговорить по душам. Мы же теперь коллеги, — прощебетала с дежурной улыбочкой.

Ногти ярко-красные, так и горят. В руках бутылка. И не просто пойло, а дорогое сухое красное. Я присвистнул. Она торопливо объяснила:

— Нам в «Мастерскую» целый ящик прислали. Часто дарят то шоколад, то вино, то еще что-нибудь. Жан и оделяет сотрудников.

Разговор по душам не понадобился. Сказала только, что не замужем, что у Жана работает уже десять лет, а живет неподалеку, в квартирке под самой крышей. Потом спросила, в каких я странах побывал, пока служил. Я стал перечислять, а она не дослушала. Прыгнула вдруг ко мне на колени и поцеловала, да так умело, страстно — я прям восхитился. Разделась. Не красавица, но чертовски мила. Кругленькая, горячая, аппетитная. Так и съел бы. Попка пышная в родинках. Мне давно ничего не перепадало по этой части. Поэтому я мигом пришел в боевую готовность. Сотрудничество осуществилось при полном взаимопонимании. Иначе и быть не могло.

Одевалась она, беззаботно посвистывая, будто мы с ней просто в картишки перекинулись. Весело покрутила лифчиком над головой, как лассо. Попкой помаячила, втискиваясь в юбчонку. Я валялся на кровати и наблюдал за ней. Наклонилась ко мне. Чмоки-чмоки в обе щеки, по-дружески. Подмигнула: «Пока, мистер Майк! До завтра!»

Признаться: удивила! Обычно, если переспишь с девчонкой — не о профи, конечно, речь, — изволь потом час рассказывать, какая она зашибенная. Клянись, что тебе с ней было замечательно, что вы непременно снова увидитесь, что она раскрасавица и все в таком духе. «Нет, я действительно тебе нравлюсь? Я не толстая?»

Сильви ничего не требовала. Сама все знала, все умела: где поцеловать, где погладить. Двигалась быстро и легко, дышала ровно. Поцелуйчик и: «До скорого, привет!» На пороге обернулась. Но не про любовь спросила, про другое:

— Мы ведь никому об этом не скажем, да?

Была у ней, видно, слабенькая надежда на то, что в один прекрасный день Жан обратит на нее внимание как на женщину. Она мечтала стать его любовницей, а не просто соратницей, сотрудницей, бухгалтершей-секретаршей. Понятное дело, я Сильви успокоил, кивнул. Мне тоже слухи о наших шашнях ни на кой не сдались. Я боялся Малютку спугнуть. Старый дурак, балбес! Ей-то все равно, с кем я путаюсь. Она об этом и думать не станет. Для нее я приятель, сосед. На большее и рассчитывать нельзя. Мои девки ее не касаются.

Сильви пришла снова, потом еще и еще. Повадилась. Затем пригласила в гости, мол, у нее безопасней, не нужно прислушиваться к шагам в коридоре, можно стонать, кричать, стучать, включить музыку. Ну и накормит она меня, если проголодаюсь после спорта этого. Я ответил: «Идет!»

Обстановка у ней оказалась, точь-в-точь как я представлял. Бабе тридцать пять, а спаленка будто у подростка. Рюшечки, цветочки, кружева. На тумбочке лампа под кремовым абажуром. Всюду подушки. Розовые и цвета пармской фиалки. Прежде я о таком цвете и не слыхал. Натали, наоборот, признавала только черное и белое. Обожала повторять: «Ультрамодный графический минимализм». Слова-то какие! Мрачно, странно, однако после слепящих желтых песков, надоедливой зеленки и бурых пятен крови на носилках я отдыхал душой. Мне и самому неясно, что нелепей: дурацкие пестрые цветочки или черно-белое пижонство моей бывшей.

Мы с Сильви встречались все чаще. Я бы, может, попридержал коней. Однако грех жаловаться. Любви слишком много не бывает. К тому же это меня ни к чему не обязывало. Никаких обещаний и клятв я не давал. В ней уживались два разных человека. Бесшабашная девчонка, которой все нипочем, и сестра милосердия, что жертвует собой ради ближнего и свято исполняет свой долг. Ни та, ни другая мне особо не нравилась. Но выбирать и капризничать не приходилось. Жри, что дают.

Иногда она заговаривала о работе, обсуждала со мной нуждающихся. Зельда интересовала ее больше других, Сильви следила за ней с особым вниманием. Всем было любопытно, долго ли продержится девчонка одна в пустоте, вернется ли к ней память и, если вернется, какую картину соберет из осколков. Я-то не сомневался: Малютка когда-нибудь вспомнит своих родных, друзей, жениха (у такой красавицы как не быть жениху!) и бросится к ним со всех ног, а меня мгновенно вычеркнет из списка, как когда-то сделали все остальные. Девочка с болезнью старушки. Хрупкий лучик во тьме. Вот будет весело! Катастрофа! Землетрясение!

Я курил у окошка в спальне Сильви и хмуро смотрел на небо.

— И о чем мы задумались?

— О прошлом, о настоящем, о будущем.

— Пусть будущее тебя не тревожит. Оно обеспечено раз и навсегда, ведь ты попал к нам, в «Мастерскую». Жан никогда никого не обманывает и не бросает. Если твои услуги больше не понадобятся, он найдет тебе другую работу. Только смотри, не разочаровывай его!

— В смысле?

Она рассердилась.

— Думай своей головой! Жан ждет от других лишь преданности и послушания. Выполняй добросовестно все его указания, и никаких проблем не возникнет!

Мне не понравилось раздражение в ее голосе, будто я сморозил невесть какую глупость. Ее послушать, так я должен Жану пятки лизать. Я, конечно, многим ему обязан, но гонять себя как мальчишку не позволю. Пусть зарубят себе на носу: мистер Майк — стреляный воробей и давно уже вышел из пеленок.

— Добросовестно выполнять указания мсье Харта довольно беспонтово, — озлился я в ответ. — Может, цели у него и благие, однако приходится нередко идти против совести и нарушать закон. Изворачиваться, хитрить, притворяться. А мне все это — как нож под ребра. Я потому из армии ушел, что тупо выполнять приказы задолбало.

— Из армии ты зря ушел, это ежу ясно, — вдруг отлила Сильви как последняя стерва.

Меня от ее подлости затошнило. Она поняла и мгновенно сменила тактику. Заговорила так ласково, будто малыша баюкает:

— Наверное, ты просто недостаточно доверяешь ему. Жан — провидец, пророк. Он видит то, что от нас сокрыто. Поэтому мы должны подчиняться ему без возражений и сомнений. Он вправе требовать повиновения.

— Знаешь, как мне трудно лгать Зельде?

— А зачем ты ей лжешь?

— Приходится. Ведь он велел присмотреть за ней, стать ее тенью, ангелом-хранителем, доверенным лицом, другом, на чье плечо она всегда сможет опереться. Я как разведчик, двойной агент. Вот и сочинил себе легенду. Про больную мать. Зельда думает, что мы встретились случайно. Каждый день рассказывает мне обо всем, жалуется, делится, что-то советует и у меня совета просит. Я ее обманываю и ненавижу себя за это. У бедняги и так кругом одни засады и ямы.

— Напрасно вы все носитесь с этой фифой. Не такая уж она и несчастная. Сумела из пожара выгоду извлечь. Бывают случаи и похуже. Черт! Да не лжешь ты ей, а помогаешь! Пойми это, бестолочь.

После того разговора я про Малютку ни гу-гу. Сильви сама о ней болтала, особенно как хватит лишку. Выпивка ей язык развязывала, ханжество и фальшь смывала напрочь. Не только Зельде, всем доставалось на орехи. Особенно бабам. Она готова была перемывать им кости с утра до вечера.

— Нет, мистер Майк, будь я на месте Жана, — тут Сильви тяжело вздыхала и, как всегда, укоризненно качала головой, — я бы половину его нуждающихся повыгнала. Не говорю об особых случаях. Услуга за услугу, это я понимаю…

— Что еще за услуги?

— Это я понимаю… Взять, к примеру, Мариэтту Ламбер. Стал бы он возиться с этой бледной немочью, если б нужда не заставила? Спасать богатую самку с депрессией, будто у нас других дел нет. А уж она-то хороша! Пока здесь жила, только и мечтала, как бы уединиться с Жаном в кабинете или на прогулку с ним улизнуть. Хорошо, хоть вытурили ее, идиотку…

С Сильви все ясно. Ее ревность гложет, прет изо всех щелей. Но Жану она и впрямь верно служит. Себя не щадит, сносит все его придирки, капризы, нагоняи. Слышали бы вы, как он рычит на всю «Мастерскую»: «Мер-р-ртен!» (когда недоволен чем или просто злится, всегда виноватого по фамилии зовет). Тиранит ее, изводит, а она молчит. Ему даже стыдно становится, и он при всех извиняется перед ней, вроде шутит: «Бедняжке Сильви давно уготовано место в раю. Целых десять лет она меня терпит».

Сильви гоняет своих подчиненных, Жан гоняет ее. Но она готова на любые муки, на все, что угодно, лишь бы занимать особое место при его величестве. И буквально лопается от гордости, если тот ее похвалит. Иногда Сильви разорется, а тут Жан ее позовет… Ну и картина! Прямо аджюдан-шеф, которому гранатой обе ноги оторвало на плацу, пока он солдат дрессировал.

Вот сошлись бы они, — парочка вышла бы — зашибись!

Мариэтта

Когда мы после ужина возвращались домой, Шарль съязвил:

— Ну, по крайней мере, аппетит к тебе вернулся.