Скала - Питер Мэй

— Повезло мне! Полиция доставит прямо к дому!

Небо стало темно-синим, солнце исчезло за тучами цвета олова, что собрались на западном горизонте. С середины августа ночи быстро удлиняются, и все же на улице было светлее, чем бывает в Лондоне даже в разгар лета. Начался отлив, и лодки опустились ниже пристани. Через пару часов, чтобы попасть на них, понадобятся лестницы.

Автомобилем Артэра оказался плохо покрашенный «воксхолл-астра». В его салоне пахло, как от старых кроссовок, забытых под дождем. На зеркале заднего вида висел старый освежитель воздуха в форме сосны, но он давно выдохся и не справлялся с задачей. Обивка сидений была вытерта и порвана, спидометр готовился пойти на второй круг отсчета пробега. Фин не мог не отметить иронию в том, как они с бывшим другом поменялись местами. Отец Артэра был учителем, имел неплохой доход, принадлежал к среднему классу и водил сверкающий «хиллман-авенджер». Родители Фина перебивались скудными доходами с фермы и пособием по безработице, их семейной машиной был старый «форд-англия». Теперь Артэр сам работал на заводе в Сторновэе и водил машину, которая не пройдет следующий техосмотр. А Фин стал офицером полиции и водил «мицубиси-сегун». Он взял на заметку: ни в коем случае нельзя говорить Артэру, что за машина у него самого.

Фин сел за руль, пристегнулся и повернул ключ зажигания в замке. Мотор кашлянул, прошипел пару раз и заглох.

— Черт! Ему бы не помешал мой ингалятор. Тут есть маленький трюк: дави на газ и сцепление изо всех сил. Как только мотор заведется, отпускай педали, и все будет отлично. А что ты сейчас водишь, Фин?

Тот сосредоточился на «маленьком трюке», а когда машина завелась, сказал небрежно:

— «Форд-эскорт». В городе редко нужна машина. — Ложь оставила во рту неприятный привкус.

Фин выехал на Кромвель-стрит и повернул на север, к Бейхед. Движения на улицах практически не было. В сумерках фары были почти бесполезны, и он едва не пропустил «лежачего полицейского» на дороге у детского парка. Машина миновала неровность слишком быстро и жалобно задребезжала.

— Эй, осторожно! Мне на этой старушке еще ездить, — Артэр глубоко вздохнул, салон наполнился запахом виски. — Ты так и не сказал, зачем приехал.

— Ты не спрашивал.

Он наградил Фина взглядом, которого тот старательно избегал.

— Теперь спрашиваю.

— Меня подключили к расследованию смерти Ангела Макритчи.

Артэр повернулся на сиденье и уставился на него с интересом:

— Шутишь?! Я думал, ты служишь в Глазго.

— В Эдинбурге.

— Тогда почему тебя вызвали сюда? Потому что ты знал убитого?

Фин кивнул.

— В Эдинбурге я расследовал дело, которое… Похоже на это убийство. У преступника тот же modus operandi, то есть…

— Почерк. Я знаю. Я читаю детективы, знаешь ли! — Артэр хмыкнул. — Смешно! Ты приехал расследовать убийство парня, который в детстве колотил нас всех. — Тут ему в голову пришла новая мысль: — А ты его видел? Ты был на этой… как ее… аутопсии?

— На вскрытии? Да.

— И как…

— Ты не хочешь этого знать.

— А может, хочу! Я никогда не любил Ангела Макритчи, — он помолчал немного перед тем, как выдать окончательное мнение: — Ублюдок! Тот, кто это сделал, заслужил медаль.

Фин вел машину по дороге через болото на Барвас. На западе небо окрасилось в тускло-розовый и темный пурпурно-серый, а на востоке почернело. Над морем, словно клубящийся дым, собирались тучи. К тому времени, как машина миновала хижину с зеленой крышей, ее уже почти не было видно. Фин наконец заметил, что Артэр похрапывает на сиденье. В Барвасе горели фонари. Полицейский свернул на север, в сторону Несса. Пьяный Артэр что-то бормотал во сне, и у Фина оставалось двадцать минут, чтобы подумать. Двадцать минут, чтобы представить, как он окажется лицом к лицу с Маршели впервые после похорон своей тетки. Впервые за восемнадцать лет. Фин не знал, чего ожидать. Раз даже Артэр так изменился… Сможет ли он узнать ту девочку с голубыми бантами в косичках?

Деревенские улицы были пустынны, только в окнах домов горел желтый свет. Откуда-то с лаем выскочила собака, пришлось ее объехать. Запах торфяного дыма проникал в салон машины через систему вентиляции. Фин вспомнил долгие поездки на автобусе, когда они с Артэром возвращались в свои школьные общежития в Сторновэй. В свете фонарей было видно, что рот спящего приоткрылся, из угла губ стекала струйка слюны. Пьяное бегство от мира… Фин освободился физически, уехав с острова. Его друг нашел другой путь к свободе.

Подъехав к Кроссу, Фин понял, что не знает, где Артэр живет. Он протянул руку и потряс того за плечо. Пьяный закряхтел, открыл один глаз и вытер рот тыльной стороной ладони. Он смотрел сквозь ветровое стекло невидящим взглядом и, казалось, не понимал, где находится. Но вот он сел прямо.

— Быстро доехали!

— Я не знаю, где ты живешь.

Артэр обернулся с выражением полного недоверия на лице:

— Ты чего?.. Не мог ты этого забыть! Я там всю жизнь живу!

— А!.. — Фину не пришло в голову, что Артэр с Маршели живут в доме Макиннесов.

— Знаю, знаю. Грустно, да? До сих пор живу в доме, в котором родился, — в его голос вернулась горечь. — Я, знаешь ли, не мог сбежать.

— Твоя мать?

— Ну да.

— Она еще жива?

— Нет, я вызвал таксидермиста, набил из нее чучело и посадил в кресло перед камином — для украшения. Конечно, она жива! Иначе зачем бы я тут торчал все эти годы?! — он резко выдохнул, и салон наполнил запах перегара. — Боже мой! Я восемнадцать лет кормлю старуху с ложечки три раза в день, ношу ее в туалет, меняю ей подгузники… Простите, урологические прокладки! И знаешь, что меня больше всего бесит? Может, она и беспомощна, но говорит не хуже нас с тобой, и голова у нее варит дай бог каждому. Она просто рада, что превратила мою жизнь в кошмар!

Фин молчал, не зная, что сказать. Интересно, кто кормит и переодевает мать Артэра, пока тот работает? И тут бывший друг будто прочел его мысли:

— Вот с Маршели она хорошо ладит.

Фин представил, каково жилось его школьным друзьям все эти годы. Прикованные к дому, обязанные ухаживать за старой женщиной… Мать Артэра стала практически беспомощна после инсульта, который перенесла, когда Артэр был еще подростком. И тот снова заговорил в унисон с мыслями Фина:

— И после всех этих лет у нее не хватает совести умереть и дать нам наконец пожить нормально!

Фин повернул на однополосную дорогу, ведущую к огням Кробоста, что растянулись на полмили. Проезжая мимо церкви, он заметил свет в окнах дома священника. За холмом дорога резко поднималась к построенному на склоне бунгало Макиннесов. Свет, падавший из окон дома, освещал торфяные брикеты, аккуратно уложенные «елочкой». Казалось, их выкладывал сам отец Артэра. В паре сотен ярдов впереди Фин увидел на фоне ночного неба темные очертания родительского дома. В нем не было ни света, ни жизни.

Полицейский сбросил скорость, свернул подъездную дорогу и остановил машину перед гаражом. Лунный свет заставлял океан сверкать как расплавленное серебро. В кухне горел свет, и через окно Фин увидел женскую фигуру возле раковины. Внезапно он осознал, что это Маршели. Ее длинные светлые волосы выглядели темнее, чем он их помнил; она убрала их от лица и собрала в тугой хвост на затылке. На лице Маршели не было косметики. Она казалась бледной и усталой, синие глаза потеряли свой блеск, под ними залегли тени. Женщина услышала звук подъезжающей машины и подняла голову. Но Фин как раз погасил фары, и она увидела только свое отражение в стекле. Маршели быстро отвернулась, словно была разочарована тем, что увидела. И в этот момент Фин снова увидел ту девочку, которая так ему понравилась с их самой первой встречи.

Глава седьмая

Прошел год, прежде чем я осмелился тайком от родителей пойти в субботу в гости к Маршели.

Лгать мне приходилось нечасто, но если приходилось, я старался, чтобы ложь звучала убедительно. Я слышал, как другие ребята вешали лапшу на уши родителям и учителям; даже мне было понятно, что это вранье. И естественно, взрослые тоже все понимали — это было видно по их лицам. Поэтому важно было придумать нечто правдоподобное. А уж потом, если все получалось, можно было периодически пользоваться тем же трюком, когда того требовали обстоятельства. Поэтому мои родители ничуть не усомнились в моих словах, когда я сказал, что собираюсь идти играть к Артэру тем субботним утром. В конце концов, какой смысл шестилетнему ребенку врать?

Конечно, про Артэра я сказал по-английски, потому что на гэльском мы дома больше не говорили. Отец, без особой, правда, охоты, купил телевизор, и я часами просиживал перед ним как приклеенный. В том возрасте я впитывал информацию как губка, и выучить язык оказалось гораздо проще, чем я думал. Просто теперь для всего было два названия, тогда как раньше существовало только одно.