При дворе последнего императора - Александр Мосолов

Привожу этот разговор, потому что убежден, что при докладах графа Витте государь именно ежился и потому всячески их укорачивал, уделяя больше внимания и времени докладам отдельных министров.

Несколько слов о Ванновском. Александр III, критически относившийся к последним годам царствования своего отца, высказывал особое возмущение назначениями по армии по происхождению, связям и протекциям. Назначая Ванновского военным министром, государь ему дал простое и категорическое указание: назначения только по старшинству.

И надо отдать справедливость генералу Ванновскому, что он следовал этой директиве неуклонно, чем, правду сказать, восстановил против себя двор и влиятельные круги.

Несколько прямолинейная справедливость Ванновского завоевала ему популярность в широких армейских кругах, но имела то печальное последствие, что к моменту решительных военных событий (русско-японская война) наша армия была совершенно лишена подготовленных кандидатов на командные должности. А те генералы, которые эти должности занимали и к ним были подготовлены, по своей предельной старости вряд ли оказывались на что-либо годными.

Возвращаясь к воспоминаниям об отношениях государя к Витте, я должен с полной уверенностью сказать, что царь не только не доверял своему премьеру, но видел в нем соперника во влияний и популярности. Пассивно сопротивляясь законодательной деятельности премьера тем, что не давал хода всем его проектам, государь тем не менее не решался расстаться с ним до водворения нормального порядка и выборов в Думу. В многочисленные комиссии, рассматривавшие законопроекты социально-экономического порядка, государем были введены лица, явно враждебные Витте, как например граф Алексей П. Игнатьев, всячески тормозивший дело. Успешности работы мешали и разногласия и интриги между самими министрами. Уделяя больше внимания отдельным министрам, чем председателю комиссии, и таким образом его изолируя, царь не способствовал единению и коллегиальной работе. И даже тогда, когда Витте при его невероятной настойчивости удалось протащить законопроект через все инстанции, он оставался лежать у государя без решающей его судьбу резолюции.

А в то же время мне доподлинно известно, что Витте являлся к власти с детально разработанной программой, в которой были предусмотрены финансовые реформы, крестьянское землеустройство, рабочее законодательство и т. п.

Прекрасно сознавая, что он пришел к власти только ввиду общей растерянности и отсутствия соперников, С. Ю. предполагал быстрыми и решительными мерами ввести оздоровление в жизнь страны, завоевать себе популярность в широких общественных кругах и поддержку со стороны прессы. Тем самым Витте думал сделать свою личность незаменимой для государя, поставив его в невозможность уволить в отставку и таким образом получить свободу действий.

Этот план ни в какой степени не удался.

В заключение я приведу мнение о Витте такого наблюдательного и опытного государственного деятеля, как князь Бюлов.

За ужином «á deux» в ресторане Борхардта Бюлов сказал Витте, что, по его мнению, он был хорошим министром при Александре III, был бы еще более на месте при Николае I. Николаю II он был также полезен, пока царь был самодержцем хотя бы только по званию. Но у Витте нет ни одного из качеств, нужных для исполнения обязанностей премьера при парламентарном режиме.

Витте обиженно ответил, что он настроен либерально и сумеет сотрудничать с парламентом, который думает приручить. Бюлов сказал, что, не отрицая его либерализма и европейской культуры, считает, что способ мышления Витте русский, старой школы. Поэтому открытые шлюзы русского парламентаризма его первого и смоют.

Впоследствии, после свидания в Норденей, Бюлов писал, что Витте внешне очень напорист, но под этой напористостью не кроется настоящей непоколебимой энергии.

Невольно напрашивается сравнение таких выдающихся государственных деятелей, как Бюлов и Витте. Оба в своих мемуарах обвиняют монархов. Если Бюлов, жалуясь на неожиданность поступков Вильгельма, его самостоятельность и стремление к деспотизму, делает это в корректной и скрытой форме, то Витте с нескрываемой желчью и озлоблением упрекает государя в бесхарактерности, трусости и двуличности.

Разница в изложении и чувствах объясняется тем, что в то время как князь Бюлов и его супруга были любимцами и баловнями берлинского двора, Витте при дворе терпели по необходимости, супругу его, как я уже говорил выше, совсем не принимали. Постоянные уколы личного самолюбия, вполне понятно, озлобили супругов Витте. Я часто слышал в окружении императрицы, да и в дипломатических кругах, что демонстративно пышные приемы, устраивающиеся в особняке Витте, на которых бывал весь свет и многие великие князья, делались с целью подчеркнуть алчность и беспринципность высших кругов петербургского общества.

Лично приписываю устройство графинею этих вечеров лишь тщеславному ее желанию выявлять свою популярность в высших кругах нашей знати.

После кончины Витте в начале войны государю было угодно поручить генерал-адъютанту К. К. Максимовичу совместно со мною разобрать оставшиеся после С. Ю. бумаги, находившиеся в его доме на Каменноостровском. Между немногочисленными найденными нами делами ничего не оказалось политически интересного. Мы, разумеется, старались найти дневник С. Ю., о котором столь много говорилось. Однако нашлось только отчасти рукою графа писанное, подробное оглавление «Воспоминаний». На наши вопросы, где находится дневник, Матильда Ивановна нам заявила, что ничего не знает; в чем и дала подписку. По докладу Максимовича царю о результатах возложенного на нас поручения государь подробно прочел оглавление и выразил сожаление, что нам не удалось разыскать самый дневник, прибавив: «Могу себе представить, что он там только про меня не писал».

ЧАСТЬ III

ЛИЧНОСТЬ ЦАРЯ

Несколько слов насчет родителей Николая II.

Александр III, сын Александра II и императрицы Марии Александровны, принцессы Гессен-Дармштадтской, получил воспитание домашнее, как это тогда водилось. От отца и деда он приял чувство громадного могущества русских императоров, которое вызывало, как логическое последствие, необходимость всячески поддерживать престиж царской власти. В этом отношении традиция, восходившая к целому ряду весьма властных государей, оставалась неприкосновенною и грандиозною. Будущему императору не переставали повторять, что русские цари поставлены самим Богом, что русские цари, как защитники и носители национального духа страны, должны являться для народа последним оплотом отеческой доброты и бесконечной справедливости.