Шах королеве. Пастушка королевского двора - Евгений Маурин

– Раз дуэли запрещены, – сумрачно, растерянно ответил Филипп, – значит, вызов на дуэль есть противозаконное нападение!

– А, так, значит, там состоялась дуэль! Об этом вы мне не сказали раньше! Но дуэль все-таки – не нападение!

– Герцог д'Арк принудил маркиза де Варда драться с ним!

– Простите, ваше высочество, но вы пришли требовать наказания только для герцога, если же дуэль, как я вполне согласен с вами, – преступление, то в этом преступлении повинны и герцог, и маркиз. Значит, вы хотите, чтобы я наказал герцога д'Арка и маркиза де Варда за нарушение королевского запрещения поединков?

– Я вижу, что вашему величеству во что бы то ни стало хочется оправдать герцога, – ответил Филипп, от злости сам плохо понимавший, что говорит.

– Еще раз ставлю на вид вашему высочеству, что вы забываетесь! – строго заметил Людовик.

– Извините, ваше величество, но ведь в самом деле… герцог д'Арк не будет отрицать, что вызвавшей стороной был он, а не маркиз. Значит, главной виновной стороной, вынудившей маркиза переступить закон, был герцог!

– Я не знал, что маркиза де Варда так лето вынудить совершить преступление! Значит, герцог мог вынудить Варда совершить кражу? Нет, как хотите, это – не оправдание для маркиза! А, главное, ваше высочество, вы должны были бы знать, что наш державный отец,[21] издавая указы против дуэлей, хотел лишь ограничить дворян в их задоре, хотел лишь уменьшить количество глупых, вздорных, необоснованных стычек. Но едва ли вы сами будете отрицать, что бывают положения, когда вопрос чести иначе, как дуэлью, решить нельзя. Значит, в данном случае вы неправильно подходите к интересующему нас событию. Важно не то, кто кого вызвал на дуэль, а важно, кто своим поведением вызвал необходимость самой дуэли. Ни вас, ни меня там не было. Предоставим же слово одному из участников поединка. Герцог д'Арк, расскажите нам, как и почему произошла дуэль. Но, под страхом тягчайшей кары и моей немилости, приказываю вам дать самый добросовестный отчет о происшедшем, отнюдь не прикрывая себя и не искажая истины!

– В этом мне нет надобности, ваше величество, – ответил Ренэ, – и клянусь, что, если в маркизе де Варде есть хотя капля чести, он дословно подтвердит мой рассказ. Я спокойно ужинал в харчевне. Какой-то нарядный дворянин, которого именовали маркизом, все врем подтрунивал над моим костюмом. Я не обращал внимания. Тогда маркиз кинул оскорбительную фразу, обращаясь лично ко мне. Я встал и попросил маркиза назвать себя, так как не имею привычки разговаривать с незнакомыми. Маркиз ответил мне, что таких оборванцев, как я, бьют палками, но им не представляются. Я подошел к маркизу, назвал себя и прибавил, что раз теперь он знает, кто я, ему будет не трудно взять свои слова обратно, так как ясно, что подобные слова не могут относиться к герцогу д'Арку. Маркиз категорически отказался извиниться, прибавив еще новые оскорбления, и тогда я потребовал, чтобы дело было решено шпагами. Маркиз согласился и просил окружающих быть свидетелями того, как он меня проучит. С первых ударов я заметил, что маркиз совершенно неопытен в искусстве владения шпагой. Убить его мне ничего не стоило бы, но я не убиваю беззащитных. Поэтому я нанес маркизу на память совершенно неопасную рану, которая, однако, достаточно мучительна, чтобы страдания научили его на следующий раз быть не столь заносчивым и более осторожным!

– Знаете что, ваше высочество, – сказал Людовик, – а ведь, поскольку я знаю Варда, этот рассказ очень смахивает на истину! Во всяком случае не может быть и речи о наказании Арка за Варда, если только маркиз не принесет мне прямой жалобы! Вы были введены в заблуждение. Впрочем, если вы настаиваете на суде, то мы подождем выздоровления Варда и тогда допросим обоих вместе. А пока… Благодарю вас, герцог, можете уйти!

Ренэ с поклоном удалился обратно в соседнюю комнату. Филипп тоже поднялся, желая уйти, но Людовик удержал его.

– Нет, Филипп, посиди еще немного! Теперь мне придется поговорить с тобой на другую тему. Скажи пожалуйста, знаешь ли ты, о чем со смехом говорит сегодня весь Париж?

– Откуда мне знать, если я вернулся лишь поздно ночью! – мрачно ответил Филипп.

– События, о которых я говорю, произошли именно глубокой ночью и как раз после твоего возвращения, милый Филипп! – спокойно возразил Людовик. – Так ты не знаешь, что дало богатый материал для шуток парижанам? Ну, так я тебе расскажу! Один высокопоставленный муж решил уличить свою жену в измене. Для этого он прибегнул к старому, уже не раз описанному романистами всех веков и народов, способу: он сделал вид, будто уезжает на охоту, сам же тайно вернулся домой и стал ломиться к жене в спальню, требуя, чтобы она открыла ему дверь. Слыша по разговору мужа, что он отдал чрезмерную дань дарам бога Вакха, и зная, что в таком состоянии – кстати сказать, слишком частом – он бывает непомерно груб, жена, сославшись на то, что она раздета, отказалась впустить его. Тогда хмельной ревнивец собрал друзей и слуг, приказал выломать дверь и… застал жену в обществе фрейлины. Муж пригласил людей, чтобы они стали свидетелями позора жены, им же пришлось стать свидетелями весьма пикантной картины в несколько ином духе: жена градом хлестких пощечин выгнала невежу-мужа вон из своих апартаментов! Что ты скажешь, милый Филипп, относительно этого нелепого, пошлого происшествия?

– Ваше величество! – задыхаясь от бешенства, крикнул Филипп, уже при первых словах короля вскочивший с кресла. – Это – мое личное, семейное дело, которое никого…

– Совершенно верно, ваше высочество: это – ваше семейное дело, но глава семьи – я. Я не могу допустить, чтобы имена членов французской королевской семьи трепались чернью с презрением и насмешками, я не могу допустить, чтобы мой родной брат публично разыгрывал роль пошлого, балаганного шута…

– Ваше величество! – снова крикнул Филипп.

– Молчите, ваше высочество, и слушайте! – с холодной надменностью перебил его Людовик. – Или вы все еще не вытрезвились со вчерашнего дня, что решаетесь перебивать меня? Еще раз повторяю вам: как глава первой дворянской семьи во Франции, я не могу допустить подобное недостойное поведение моих ближайших родственников. Кроме того, как король, я не могу допустить поведение, грозящее прямой опасностью интересам страны. Должно быть, вы изволили забыть, что ваша супруга – сестра английского короля, государя страны, в союзе с которой Франция обретает удовлетворение своих насущнейших нужд? Я знаю, Генриетта – добрая, хорошая и рассудительная женщина. Но всякая другая на ее месте после вчерашнего скандала уехала бы в Англию и потребовала бы развода. Разве Англия простила бы нам оскорбление, нанесенное сестре ее короля? Несчастный! – Людовик тоже встал и, все возвышая голос, осыпал брата молниями искрившихся гневом взглядов. – Если вы носите рога, то это – достойный вас убор! Если Генриетта изменяет вам – вы это заслужили! Что вы такое? Пьяница, грубый солдат, невежда, ошибочно родившийся в благородной и знатной семье! Неужели вы могли хоть на минуту вообразить, что я потерплю подобное безобразие? И вы еще осмелились заявить, что это – ваше личное дело, которое никого не касается? Французского короля все касается во Франции! Франция – это я! – и с этими последними словами, при которых голос дошел до громового крика, король с такой силой ударил кулаком по маленькому, украшенному инкрустацией, резному столику, что верхняя доска лопнула и с грохотом упала на пол, увлекая за собой хрустальный кувшин с прохладительным питьем.