Привидения в доме на Дорнкрацштрассе - Оллард Бибер

Все остальные страхи он давно пережил. И страх перед разговором с родителями, в котором сообщил, что его избранница русская и православная, и страх перед возможными репрессиями из-за супруги, происходящей из страны, которая давно была объявлена врагом Германии, и прочие более или менее значимые страхи. Родители-протестанты давно смирились с невесткой и даже полюбили ее, репрессивная машина нацистов никак еще не зацепила удачно свитое Анастасией семейное гнездышко, а любовь Йоганна к ней не только не ослабла, но продолжала крепнуть, да и рождение сына стало свежей струей на мельницу их отношений. Йоганн с явной опаской в голосе сказал:

– Что стряслось, Анастасия? Твой голос звучит так напряженно, как голос диктора в очередном пропагандистском "Вохеншау", с той лишь разницей, что в зрительном зале темно, а у нас за окном отличный солнечный день.

Она рассмеялась.

– Ты явно перегибаешь палку. Я хотела поговорить о некотором имуществе, доставшемся мне от покойного отца. Ты, разумеется, никогда этим не интересовался. Сейчас ситуация в стране такая, что можно ожидать все мыслимое и немыслимое.

У Йоганна отлегло от сердца. Оживившись, сказал:

– С удовольствием послушаю.

– Тут надо не слушать, а смотреть. Пойдем в комнату отца, пока Оскар спит.

Анастасия вытащила из-под стола сундук и раскрыла его. Йоганн, затаив дыхание, перебирал предметы. Сказал:

– Да тут целая коллекция.

– Ты не ошибся. Отец коллекционировал подобные вещи. Они доставались ему разными способами. Он не мог устоять почти перед любым, если вещь ему очень нравилась.

– Понимаю душу коллекционера. Я сам в детстве собирал почтовые марки.

– Ну да, что-то в этом роде, – с улыбкой сказала супруга, потом взяла в руку канделябр. – Вот этот канделябр принадлежал когда-то российскому императору.

Йоганн недоверчиво спросил:

– Самому императору?

– Самому, самому… Двух одновременно в России не было. По меньшей мере, мне об этом неизвестно.

Йоганн перевел дух.

– Это подарок твоему отцу от самого императора?

– Не совсем так, – уклончиво ответила супруга, а Йоганн сразу подумал о тех способах, которые не могли быть препятствием для широкой души коллекционера Севрюгина. Он не стал расспрашивать жену о подробностях, просто спросил:

– Анастасия, зачем ты решила посвятить меня в тайны коллекции твоего отца?

– Я просто хотела сказать, что при умелом подходе эти предметы могут принести неплохую сумму. Сегодня ты имеешь работу, а завтра нам может не хватить даже на плату за электричество. У нас растет сын. Я хотела бы хоть как-то обезопасить его будущее.

– Ничего не имею против будущего нашего Оскара. Так что ты хочешь?

– Я хочу все это куда-то спрятать, чтобы нацистские ищейки случайно не обнаружили. Никто не знает, что взбредет в их головы завтра.

Йоганн был практичным малым и сразу же спросил:

– Ты хочешь это закопать где-нибудь в саду?

– Уж и не знаю, как поступить лучше. Участок возле дома совсем небольшой, просматривается и прослушивается со всех сторон. Боюсь, соседи могут заметить и донести. Или сами отроют наше богатство.

– Анастасия, ты живешь в этом доме давно и лучше знаешь укромные места. Тебе и карты в руки.

Супруга сходила в комнату, где спал Оскар, убедилась, что младенец мирно посапывает, и вернулась к Йоганну. Понизив голос, сказала:

– Думаю, это чердак. Правда, чердаки не то место, которое вызывает отвращение у политических ищеек, но другого выхода нет. Ты должен туда слазить и подумать, как рассовать эти предметы, чтобы тяжело было их обнаружить. Разумеется, просто спрятать там сундук – дело гнилое, отыщут сразу. А так вроде иголок в стоге сена, – она немного посидела, пару раз тяжело вздохнула и добавила. – Найти, конечно, могут, где хочешь, но мой способ снижает вероятность этого.

«Великоваты однако иголки» – подумал Йоганн, но согласился и через несколько дней после скрупулезного обследования чердака затащил туда сундук. Он тщательно завернул каждый предмет в кусок материи и сверху прихватил сверток бечевкой. Потом под неусыпным надзором супруги отыскивал удобные ниши в строительных конструкциях и помещал туда отдельные предметы. Анастасия сказала:

– Послушай, Йоганн, ты так ловко все рассовал, что я уже забыла, где что. Покажи еще раз, где канделябр. Все-таки он здесь самый главный. Он показал, а она произнесла для лучшего запоминания:

– Поняла, за третьей стропильной ногой справа.

Йоганн улыбнулся.

– Если тебе так легче запомнить, пусть будет так.

Они спустились вниз и отметили это событие распитием бутылки вина. Немного захмелев, супруга сказала:

– И помни, Йоганн, никто не должен об этом знать, даже твои родственники.

Анастасия Грюневальд, в девичестве Севрюгина, не ошиблась, когда говорила мужу о том, что когда-нибудь он может потерять работу. Все это произошло достаточно скоро. В 1942 году достаточно немолодого Йоганна Грюневальда призвали в вермахт и отправили на войну, с которой он уже не вернулся.

После получения извещения о гибели Йоганна жизнь Анастасии потеряла смысл. Иногда она вспоминала о том, что когда-то была дочерью русского фабриканта, и ей казалось, что это не она, а другая девочка жила в большом уютном доме с прислугой, получала подарки на рождество и день рождения, ходила на каток с другими девочками и мальчиками из их окружения. Та жизнь осталась в далеком прошлом, и нужно было жить новую, о чем постоянно напоминал маленький Оскар, который хотел есть и о котором нужно было постоянно заботиться. Она уже начала подумывать о том, не слазить ли ей на чердак и не взять оттуда что-нибудь из коллекции отца. Только помощь родителей погибшего мужа удерживала ее пока от распродажи отцовского наследства.

Как-то раз заглянул к ней Иван с соседней улицы. Тот самый Иван, сын русских эмигрантов, который рассматривался покойным отцом как возможный претендент на руку дочери. Он долго ходил по дому, потом спросил:

– На что живешь, Анастасия? Отцово наследство проедаешь?

При этом Иван многозначительно ухмыльнулся, а Анастасия подумала, что бы его слова могли значить. Поскольку Иван далее не развил свою мысль, просто сказала:

– Какое там наследство! Слава богу, родители мужа помогают.

Иван погасил улыбку и как бы невзначай сказал:

– А ты выходила бы за меня. Все легче будет.

– Стара я для тебя, Иван. Ты себе помоложе найдешь, – отшутилась Анастасия.

Больше говорить на эту тему не стали. Потом Иван ушел, а Анастасия немного подумала над его ухмылочкой, но не пришла ни к какому выводу в отношении источника ее происхождения. Иван больше не приходил, и постепенно разговор с ним забылся. А через некоторое время до Анастасии дошли слухи, что Иван женился.

Никакая служба нацистов так и не посетила дом Анастасии. И это было, безусловно, счастьем. А там закончилась