Зона затопления - Роман Сенчин

Качнулась, дошла до буфета, взяла чашку с полочки… Раньше здесь было много чашек, кружек, стопками возвышались тарелки, блюдца. Теперь почти пусто. Посуда в городе. Вся квартира там в коробках, мешках, тюках. Круглый стол с расшатанными ножками, стулья один на другом, трубы ковриков, три разобранные кровати, разобранный шкаф, единственное кресло, в котором любил сидеть вечерами муж, наломавшись по хозяйству…

Вот приедет, и надо будет все расставлять, разбирать, развешивать. Гоить комнату, кухню, ванную, туалет, прихожую – эти квадратные метры. За дверью – подъезд, не ее пространство. А здесь всё ее – и двор, и стайки, баня, дровяник, огород с каждой былинкой и комком земли…

Налила заварки в чашку, открыла крышку заварника и вылила обратно. Подождала и налила снова с четверть чашки. Потом – уже доверху – кипятка из чайника. И пожалела, что заварила столько – придется выбрасывать… Обычно испитой чай высыпала в огурцы или под смородину; зимой заворачивала его в старые целлофановые пакеты, замораживала и весной разбрасывала по огороду. А теперь куда?

Еще недавно каждая мелочь шла в дело – негодного мусора не было. Одно сжигала, другое приспосабливала в хозяйстве. В квартире же столько придется бросать и бросать в ведро, таскать и таскать в контейнер во дворе. А потом этот контейнер повезут, вывалят на помойке, увеличивая мертвую территорию… Городская жизнь.

Помялась над столом и все-таки села, достала из пакета плоский сухарь, налила на него из ложечки чаю, посыпала сахаром. Откусила передними, пока еще целыми зубами, стала рассасывать сладковатый хлеб…

Вчера принялись было убирать в клубе со стола, а потом бросили. Так и оставили тарелки с едой, ополовиненную бутылку водки, недопитую бражку.

– А эт! – окликнула Зинаида уходящую Галину Логинову. – А противень-то! Добрый ведь.

Та отмахнулась:

– Да куда его… В ту плиту, в квартирную, не влезет… Пускай остается…

А в противне – целый пирог с хариусом. Лишь немного притронулись… Хороший пирог получился, сочный. Но тоже – куда его?.. Куда всё?..

Мигнула лампочка раз, другой. И – потухла.

Ирина Викторовна испуганно подняла голову, посмотрела на чернеющую дугу. Ждала, что сейчас загорится снова… Нет, больше не загорится – кончилось в их Пылёве электричество.

– Хоть чай успела, – успокоила себя.

Торопливо доела сухарь, допила чай.

– Та-ак… – Поднялась, снова постояла над столом. Добрела до порога, сняла куртку, перевязала по-новой платок. Взяла свой биотуалет – ведро с сиденьицем, вышла.

На дворе все было сырым, но не от дождя, а от растаявшей изморози. В воздухе висел густой сероватый туман.

Ступая осторожно, боясь поскользнуться, Ирина Викторовна направилась к будочке туалета. Всерьез обдумывала, что надо хорошенько помыть ведро, как-то упаковать, взять с собой. Очень оно выручает…

– Да к чему?! – опомнилась и испуганно хохотнула над собой. – Там ведь унитаз. Там другое уже.

И это «другое», как бечёвка, охватило горло, стянуло. Ирина Викторовна остановилась, стала свободной левой рукой тереть горло, освобождаясь.

Другое… В семьдесят пять лет попадать в другое… Чем, чем она будет жить? Чем переживать каждый день в этой бетонной коробке?.. К кому-то из детей переехать? Но и они тоже по таким же коробкам рассованы…

Услышала шумок на заднем дворе. Кто-то шуршал там, скребся.

По привычке защищать свое от чужого – от чужих собак, кошек, от ворон, крыс, коршунов – Ирина Викторовна поставила ведро, заспешила на шум. На всякий случай подобрала прислоненный к стене колышек.

«Сейчас дам-дам! – предвкушала с неожиданной, резко накатившей, затопившей всю ее злостью, и представляла, как увидит собачонку и как обрушит на нее колышек. – Вот тебе, пакостница! Вот, вот! Не лазь, где нельзя!» Очень хотелось ударить…

За изгородью из частых жердин металась курица: туда два-три шажка, обратно…

– Черну-ушка!.. Чернушечка, как же я про тебя забыла? – Ирина Викторовна открыла хлипкую калитку.

Курица сейчас, в холодном тумане, выглядела совсем маленькой, жалкой… Остановилась перед хозяйкой, закулюкала.

– Намерзлась… И поклевать-то тебе тут нечего… Сейчас в тепло пойдем, покормлю тебя.

С реки ударила, раскатилась по деревне сирена. Это причаливал паром. Ирина Викторовна схватила курицу и, забыв про оставленный на дорожке свой биотуалет, побежала к избе…

Металась из угла в угол, пихая в сидор все подряд; хапнула плитку, потянула, но та, немного подавшись, стала вырываться. Ирина Викторовна дергала и не могла сообразить, что шнур вставлен в розетку. Наконец дошло; отсоединила шнур, стала сворачивать… «А зачем мне плитка-то? В городе же есть… Три конфорки. – Глянула на сидор, на сумку. – И куда ее запихну?» Поставила плитку обратно.

Вдруг пришло в голову, что надо лампочки выкрутить. Пригодятся.

Подволокла под ту, что висела на кухне, табуретку, стала взбираться. «Нет, повалюсь». Села на табуретку. Глаза нашли курицу.

Чернушка стояла возле печки. Неподвижно стояла, будто окаменела.

– В другой дом поедем, – сказала Ирина Викторовна; вскочила, налила в пиалку воды. – Попей. Дорога долгая у нас с тобой. Попей. А я сейчас…

Нашла целлофановые пакетики, вдела один в другой, поспешила в стайку. Нагребла там дроблёнки из фляги… Дроблёнки оставалось еще много – надеялась, что переезда не будет, купила месяц назад целый мешок… Зря, получилось…

Дышала глубоко, старалась запомнить этот едковатый запах куричьего жилья. Где еще его встретит… А запах огорода после первых заморозков… После полива теплым вечером… Запах, идущий от растопленной печки в холодной избе…

– Тёть Ир! – голос с улицы. – Тёть Иро-оу!

Узнала – это Леша Брюханов. Чего он?.. Побрела к воротам, обеими руками прижимая к груди пакет с дроблёнкой.

– Ну как, собрались? – как-то вымученно-бодро спросил он. – Пора идти уже…

– А… Уже? – Ирина Викторовна растерялась.

Вот… И прямо сейчас. Навсегда.

– Я свои вещи отнес. Могу помочь.

– Да что… Да, да, помоги, милый. Что ж…

Ирина Викторовна вошла на кухню и стала оглядываться, как чужая. Не сразу увидела сидор.

– Вот его… А я сумку… – Потом вспомнила о дроблёнке в руках, а вспомнив о дробленке, нашла взглядом Чернушку. Та по-прежнему стояла возле печки, не двигаясь; даже чужого человека не испугалась.

– Леша, Леша, я вот хотела… Как, избу, стайки – запирать? Не хочу, чтоб ходили тут…

– Да разве их замки остановят? Если захотят – заберутся… Пусть так, хоть ломать не станут.

Ирина Викторовна покивала. Хотела спросить еще про лампочки, но сообразила, что это совсем глупость какая-то будет – везти лампочки. И как их везти? Побьются… Запихнула в сумку мешочек с дроблёным зерном. Замерла, вспоминая, все ли взяла…

– Пойдемте, тёть Ир, – тихо сказал Леша.

– А? Ага…

Взяла сумку.

– Тёть Ир, а тут курица…

– А… – Нагнулась и подхватила Чернушку под мышку; та не сопротивлялась, даже крылом не захлопала, пытаясь удержать равновесие. Только лапки поджала.

Ирина Викторовна шла через двор, не глядя по сторонам. Видела лишь кольцо калитки, которое сейчас повернет. И калитка откроется, выпустит ее на улицу. И всё. И – отрезано.

Темные фигурки медленно двигались в дымных клубах тумана к реке. На спинах рюкзаки, руках сумки, мешки – последнее, что забирали с собой в новую жизнь…

Леша быстро отнес вещи Ирины Викторовны на пристань, побежал еще за кем-то.

Крупные мужики в одинаковых серых бушлатах и черных ушанках скатывали с парома бочки, выгружали лопаты, ломы, багры, ящики. В начале улицы ровно постукивал мотором новенький желтый бульдозер с задранным отвалом. Местные – пока еще местные – косились на него, как на опасного зверя, обходили подальше, сталпливались на краю пристани. Опускали ношу на плахи настила. Ждали.

– Руся, а это чего у тебя? – удивленно спросила Зинаида. – Ты почто курицу-то с собой взяла?

– Ну, кошки у девки нету, а надо кого-то, – мрачно пошутил стоявший рядом Чуклин.

– Чернушка это, – понимая, что объяснить, зачем везет в город живую курицу, толком не получится, ответила Ирина Викторовна. – Не смогла ее… не смогла убить.

– А-а, эт та, котора по два яичка несла. И как, в квартеру ее, что ли, поселишь?

– Не знаю, ничего не знаю пока…

– Дак оно никто ничё не знат, – вздохнул Чуклин.

– Всё-о! – крикнул особенно крупный мужик, видимо, бригадир. Посмотрел на стариков и старух, велел: – Грузимся!

Две-три старушки, по привычке, чтоб занять сиденья в каютке, рванули на паром и тут же одумались, остановились. Боялись перейти черту…

– Грузимся, говорю, некогда ждать! – стал свирепеть бригадир. – Еще три деревни впереди!

– А где Алексей Михайлыч? – спросила растерянно Зинаида.

– И Фёдоровны нету.

– Ох, не дай бог что…

Но вот появились из тумана глава сельсовета, Леша Брюханов и Фёдоровна.