Годы испытаний. Книга 2 - Геннадий Гончаренко

- Да и не говори, - посочувствовал Еж, - раз уж так пошло, гнал бы до десяти…

Кузьма Ерофеевич почесал затылок.

- Послухай, что дальше приключилось. Пошутил сам дьявол надо мной. Жена мне как-то объявляет так ни с того ни с сего: «В положении я». А было это за год до войны. Начинаю категорически протестовать. «Долой, - говорю, - ее. Не производи на свет, и все. Не хочу на всю деревню страмиться». Принудил, освободилась она, привозят ее домой. Я к ней, а она в слезах горючих, родимая. «Наказал, - говорит, - бог нас, Кузьма. Десятый парень был». Вот оно, как случается. Как не повезет, то и не поедешь.

- Ну, Кузьма Ерофеевич, вижу я, хватил ты горя в жизни… Но куда же тебя служить определить?

- Как куда? На фронт я пришел, немца бить, на передовую. Ты не гляди, что у меня усы. Я еще телом не старый, силенки имеются.

- А что это там у тебя в мешке: золото, что ли? Чего ты сдавать его не хочешь?

- В мешке у меня, товарищ начальник, кое-что из трофеев. Бельишко старое, тряпки разные. Отошлю домой, девкам сгодятся.

- А может, тебя к лошадкам? По своей специальности будешь службу нести, - раздумывал Еж. - Постой, постой! Да ведь в нашем полку в трофейный взвод ездовые нужны. По годам в самый раз тебе. Вот так и порешим. Иди во взвод и передай командиру: «Прислал младший сержант Еж. Моя фамилия такая.

- Еж? - удивился усач, недоверчиво поглядывая на начальника.

- А чем тебе моя фамилия не нравится? Слыхал загадку: «Не портной, а всю жизнь с иголками ходит…»?

- Нет… Человек, видать, вы хороший, нашенский. Да фамилия у вас больно чудная.

- Фамилия колючая, папаша. Голой рукой не трогай…

- А я хотел повоевать еще малость, Но раз до так порешили - буду за лошадками ходить. Лошади тоже дело сурьезное, и к ним, что к людям, подход иметь надо.

Глава одиннадцатая

Едва выздоровев после тяжелого ранения, Евгений Жигуленко ушел от приютившего и лечившего его лесника вместе с тремя бойцами с заветной мыслью пробиться на восток, к своим войскам. Вел он группу одетый в командирское, обмундирование, в полном снаряжении. Он считал, что форма вселит и в бойцов полную уверенность, что они вернутся к своим. Один из них советовал ему переодеться в гражданское обмундирование и даже предлагал свои шаровары, ссылаясь; что у него есть другие.

- Пошто рисковать, товарищ старший лейтенант? Ни к чему это.

- Запомни, товарищ, что я советский командир. И с меня эту форму могут снять только с убитого. Но пока немцы на нашей земле, я не собираюсь умирать. Они уже раз отправляли меня на тот свет, но я вернулся… И теперь последнее слово за мной.

- Так-то оно так, товарищ старший, лейтенант. Но мы в окружении, в тылу у немца. Все может быть.

- Боишься?

- Да нет, не то что боюсь. Но для чего, товарищ старший лейтенант, рисковать зазря.

- Пускай они нас боятся, а нам, русским людям, боятся нечего, - сказал Жигуленко, - Мы по родной земле ходим. Понял?

- Оно-то понятно. Но все-таки в окружении мы, а не они.

- Это, дорогой, как еще воевать будем, А то и они не раз в окружение к нам попадут. Война только началась.

- Оно-то так, товарищ старший лейтенант. Правда ваша. Да только неспокойно на душе. А очень бы хотелось своими глазами поглядеть, как они бежать с нашей земли будут.

- Побольше злости надо к врагу, товарищ… Как ваша фамилия?

- Орещко я, Иван Иванович.

- Так вот, товарищ Орешко. Боевой дух не теряй и делай, что командир тебе прикажет. И если все мы выстоим в окружении, увидишь, как немцы бежать будут от нас без оглядки…

Двое других бойцов, соглашаясь, кивали головами.

- Верно, верно, товарищ старший лейтенант. Чего греха таить, сами мы больно жалостливые были к немцам. Так бы их бить, как они нас. И не ушли бы они так далеко от нашей границы.

Маленькая группка старшего лейтенанта Жигуленко медленно пробиралась на восток. Шли днем, лесами, по глубокому снегу, увязая порою по пояс. Жигуленко шел впереди, припадая на правую ногу. Делал он короткие остановки, дул на замерзшие пальцы, сверял по компасу направление. На привалах, у костра, бойцы не сводили доверчивых глаз с настойчивого и решительного командира. И опять шли за ним, затерявшись в массивах Брянского леса, - шли с одной заветной надеждой: поскорее пересечь неведомую никому из них линию фронта и влиться в состав действующей части. Жигуленко оглядывал испытующе их суровые лица, овеянные морозным ветром, их строгие глаза, и думал: «Они дойдут, дойдут непременно»…

В маленькой лесной русской деревушке они сделали большой привал. Решили отогреться, запастись продуктами и, заночевав, с утра снова продолжить путь.

Короткий декабрьский день отгорел в зимних сумерках и как бы обуглился - наступила ночь. Завьюжило. Мороз крепчал. Усталые, перемерзшие и голодные бойцы остановились в крайней избе.

Жигуленко беседовал с пожилым колхозником - хозяином избы. Когда трое мужчин в гражданском с оружием в руках и один в форме старшего лейтенанта вошли к нему в избу, хозяин испугался, но, узнав, что это красноармейцы, с несвойственной его годам проворностью засуетился по хате, отдавая распоряжения жене:

- Печь подтопи малость. Картошку поставь варить. Сам он слазил в погреб, достал кусок сала и большую миску соленых огурцов. И пригласил путников раздеться, садиться за стол.

- Зараз баба печку подтопит, повечеряйте и лягайте спать, - уговаривал он разомлевших, полусонных бойцов.

От хозяина Жигуленко узнал, что немцы сюда и не заглядывали. Наезжал как-то местный полицай к своей родственнице в гости. Эти добрые вести успокоили Жигуленко. Значит, можно отдыхать спокойно. Но старик рассказал и о том, что в деревушке живут уже больше двух месяцев какие-то бойцы во главе с сержантом, и это заставило старшего лейтенанта призадуматься: «Что за группа и почему они так долго живут здесь? То ли это дезертиры, то ли такие же как и мы, попавшие в окружение по ранению».

Жигуленко решил идти к сержанту и все выяснить. И приказал бойцам, приготовившимся к ужину и жадно вдыхавшим запах картошки с жареным салом, идти с ним. Старик показал им дом, где жил сержант. Старший лейтенант постучал. Ему открыли. Он быстро вошел, а бойцов оставил в сенях на всякий случай.

Увидав старшего лейтенанта в полной форме, молодой парень в косоворотке, вероятно сержант, пораженный до крайности, вскочил, принял положение «смирно», но тут же сел, даже не поздоровавшись.

- Здравствуйте, - сказал Жигуленко, пристально вглядываясь ему в лицо. Молодая девушка, сидевшая рядом с парнем, смотрела испуганными глазами. Пожилая женщина, по-видимому ее мать, как-то вся согнулась, будто ожидала удара. Жигуленко сказал ей, улыбаясь:

- Не пугайтесь, мать, мы люди свои. Попрошу вас, пойдите в соседнюю комнату, а мы тут поговорим с сержантом.

Молодой парень в косоворотке быстро встал.

- Да ты кто такой? Зачем пришел? Чего мирных людей трогаешь?

- Спокойно, сержант, спокойно, - сделал ему знак рукой Жигуленко.

- Какой я тебе сержант?

- А это мы разберемся…

- Ты что думаешь, я дезертир? - Он резко поднял рубашку, и на животе и на правом боку сверкнули синеватые рубцы.

Не успел Жигуленко подумать, что будет дальше, как парень ловко выхватил из-за голенища ножевой штык от самозарядной винтовки и кинулся на него со словами:

- Меня жизни лишить хочешь? - и резко занес нож.

Женщины закричали и заплакали. А Жигуленко сделал шаг вправо, перекрестил над головой руки и резко развел их. И ножевой штык, блеснув в воздухе, звякнул об пол. Дверь распахнулась, и трое бойцов - один с автоматом и два с винтовками - крикнули:

- Шкура! На командира руку поднял?

- Отойдите в сторону, товарищ старший лейтенант, мы его сейчас… - и вскинули оружие.

Парень в косоворотке, дрожа, поднял руки.

- Да что вы, братцы? За что меня жизни лишать? Я же девять бойцов наших раненых из окружения веду.

- Отставить! - приказал Жигуленко своим бойцам. - Идите во взвод, ужинайте, - и подмигнул им. - А я поговорю с сержантом.

…Когда чуть забрезжил черно-синий рассвет, сержант и двенадцать бойцов во главе с Жигуленко снова тронулись в путь на восток.

2

Неделю шла группа отважных, несмотря на мороз и метели, бушевавшие вокруг. Ночевали в лесу, в снежных ямах. Разводили костры в оврагах, чтобы отогреться и сварить нехитрой солдатской похлебки.

С каждым днем идти становилось все труднее и труднее. У большинства бойцов открылись раны от тяжелого бездорожного марша и напряжения. Из-за плохой одежды появились и обмороженные. Жигуленко понял, что перейти линию фронта ему не удастся.

Силы людей были истощены до предела, оружия на всех - четыре винтовки и автомат, патронов - по две обоймы на винтовку, неполный диск - для автомата. Оставить слабых и обмороженных в какой-либо деревне тоже не выход из положения; их поодиночке переловят и перестреляют немцы или местные полицаи. «Что же делать? - думал Жигуленко. - Выход один - искать партизанский отряд». Он собрал бойцов и объявил им свое решение. Бойцы поддержали его. На другой день Жигуленко отобрал шесть наиболее сильных человек и, разбив их на пары, разослал для разведки в трех направлениях. К вечеру двое вернулись. Они побывали в ближних селах. В одном их обстреляли немцы. В другом хотя и не было немцев, но никто не сказал им, где находятся партизаны: «Не знаем…» К утру следующего дня вернулся один боец из другой пары. На нее напали местные полицаи и одного напарника убили в перестрелке, а другой, раненный в плечо и ногу, еле добрался до своих. Третья пара возвратилась через трое суток на санях с каким-то испуганным мужиком, связанным веревками. Эта пара дважды попадала под огонь немцев, но так ничего и не узнала, и вот на обратном пути…