Дочь палача и ведьмак - Оливер Пётч

Потом что-то свистнуло у нее за спиной, и в тот же миг ей чем-то оцарапало шею. Обожгло так, словно ее укусил овод: Магдалена схватилась за ужаленное место и почувствовала под ладонью что-то мокрое. Осмотрев руку при лунном свете, она увидела кровь.

Что произошло? Уж не стреляет ли в меня кто? Но я бы услышала выстрел…

Подумать о чем-то еще не хватило времени. Снова раздался свист, и Магдалена в последний момент бросилась на землю: над ней что-то пролетело и врезалось в дерево. Теперь Магдалена не сомневалась, что в нее стреляли. Она вскочила и, пригнувшись, бросилась бегом по тропинке. Мимо нее еще раз со свистом пронеслось что-то и отбило камешек со стены, после чего дочь палача достигла калитки. Подгоняемая животным страхом, она ринулась на площадь; ей казалось, что из-за мешков, поскрипывая и разевая пасть, вот-вот появится автомат и проглотит ее. Но, развернувшись, ничего не увидела. Лишь тьма и шелест листьев за стеной.

Она пустилась по переулку и столкнулась с Симоном.

— Магдалена! — воскликнул тот с облегчением. — Я уже начал беспокоиться. Служба давно…

Только теперь лекарь взглянул на нее внимательнее.

— Господи! — прошептал он. — У тебя кровь! Что случилось?

Магдалена схватилась за шею, еще кровоточащую. Что-то рассекло ей кожу, и рана нестерпимо болела. Ворот плаща тоже пропитался кровью.

— Автомат… он… где-то под нами… — сумела она произнести, и ноги у нее подогнулись.

Страх, потеря крови и усталость взяли свое, и Магдалена потеряла сознание. Последнее, что она увидела, это как Симон склонился над ней. Рот его беззвучно открывался, точно у куклы, и где-то потрескивали гигантские шестерни.

Потом ее окутала тьма.

6

Вторник 15 июня 1666 года от Рождества Христова, утро, на Аммерзее

Лодку с такой силой раскачивало на волнах, что Куизль с трудом удерживал внуков, чтобы те не потонули. Несмотря на ясную погоду, над Аммерзее дул сильный ветер, взбивая пенные шапки на воде и, словно мелким дождем, забрызгивая лодку. Малыши визжали от удовольствия, при каждом удобном случае пытаясь выпутаться из крепких объятий деда и выпрыгнуть за борт.

— Ну и мучители они у тебя… Внуки?

Старый паромщик скалился и покачивал корпусом в такт движению весел. Он погружал лопасти глубоко в воду, и обветренное лицо его покраснело от напряжения. Но, несмотря на это, старик засыпа́л палача вопросами. С самого начала, когда они отплыли от Дисена, гребец не умолкал ни на минуту.

— Небось собрался высадить их в Хершинге? — спросил он насмешливо. — Или всучишь там же бродячему лоточнику?

— Если так и дальше продолжится, то я подарю их монастырю вместо толстых ангелов над алтарем. Так они хоть помолчат немного.

Куизль осклабился и усадил внуков под скамью, где малыши, давясь от смеха, начали запутываться в вонючую сетку. Петер стал играть с рыбьей головой, а маленький Пауль принялся вылавливать живых раков в корзине. Так они, по крайней мере, угомонились. Но о том, чтобы спокойно покурить во время переправы, нечего было и думать.

Палач вздохнул и вытер пот со лба. Он в десятый раз уже задался вопросом, действительно ли было хорошей идеей брать внуков в Андекс. Все-таки речь шла о жизни его лучшего когда-то друга, который сидел теперь в подвале за убийство и колдовство. Что ж, по крайней мере, на Святой горе этому безумию придет конец, там Куизль сможет наконец передать малышей Магдалене. Так она хотя бы будет занята и не станет, как это часто бывало, совать нос в дела, ее не касающиеся.

Палач задумчиво оглянулся на тот берег, где стоял Дисен: монастырь становился все меньше и меньше. Колокольня казалась теперь не длиннее собственной руки, а за ней высились холмы Вессобрунна и Хоэнпайсенберг. Палач попросил на время лошадей у богатых Шреефоглей, и вместе с сыном Георгом они ранним утром выехали из Шонгау. Георг отправился с лошадьми домой, а Якоб разыскал лодку в Дисене. Старый паромщик не знал о профессии Куизля, и тем было лучше. Ни один рыбак не принял бы в лодку настоящего палача: моряки считались особенно суеверными. И провожатый Якоба, глядя, как усиливается ветер, не раз уже обращался с молитвой к святому Петру, покровителю рыбаков и мореходов.

— В Андекс, наверное, путь держишь? И малышей прихватил в паломничество? — спросил старый рыбак. Не дождавшись ответа, он ничуть не смутился. — Нам каждый день следует молиться Богородице за то, то мы так близко живем от этого благословенного места! Я уже десять раз на Святой горе бывал. И поверь, реликвий видел больше, чем поместится в эту лодку.

«А люди в озере все равно тонут, — подумал Куизль. — И никакие молитвы не помогают».

Он содрогнулся, вспомнив, как несколько лет назад во время непогоды пошло ко дну судно с паломниками. В живых тогда остались только два ребенка. Люди говорили о чуде, словно могли таким образом смягчить скорбь о тридцати утопленниках.

— Самые почитаемые, конечно, — три святые облатки, — продолжал болтать рыбак, нисколько не смущаясь молчаливостью собеседника. — Их показывают всего один раз в год, на Праздник трех причастий. Но есть также крест Карла Великого, ветка из тернового венца Христа, половина его плащаницы, пояс Марии, подвенечное платье святой Елизаветы, палантин святого Николая и… — Он выдержал паузу и заговорщицки понизил голос. — Крайняя плоть Иисуса, которую проклятые евреи срезали с…

— Ты лучше греби поживее, иначе нам никакие святыни не помогут, — перебил его палач и посмотрел на небо. — А то, я смотрю, снова гроза собирается.

Паромщик вздрогнул и погрузил весла в воду. С запада на озеро и вправду надвигалась темная гряда облаков.

— Чертова непогода! — выругался старик. — Нечасто бывает, чтобы за пару недель столько проливалось. Если так и дальше будет, на полях ни одного колоса не останется. Господь гневается на нас. Знать бы только, за что…

— Может, он болтунов наказывает? — пробормотал Куизль. — Может, тебе следует еще раз в Андекс сходить? Там, по крайней мере, не потонешь.

— Зато под молнию попадешь! — Паромщик рассмеялся и сдвинул шляпу на затылок. — Можешь мне поверить, так часто молния больше никуда не бьет. Вот и пару дней назад я видел, как она в колокольню ударила. Можно подумать, башня сама молнии притягивает. Зеленым и синим сверкало, как на Страшном суде, я уж думал, гора целиком вспыхнула. Как по мне, так это все из-за нового настоятеля. Слишком он много за книжками сидит, вместо того чтобы помолиться за спасение наших душ.

Пока рыбак болтал без умолку, как старая клуша, они доплыли до бухты Хершинга по другую сторону озера. Справа от нее располагалось небольшое поселение Вартавайль, откуда паломники начинали свой нелегкий путь к монастырю.

Вода здесь была поспокойнее, и ветер дул уже не так сильно. Куизль насчитал по меньшей мере дюжину лодок, рыбаки на берегу с усталым видом чистили сети. Далее среди буковых лесов высилась Святая гора.

— И как ты собираешься подняться к монастырю с двумя сорванцами? — полюбопытствовал старик. — Дорога-то крутая.

— Уж об этом не беспокойся. Я и не таких парней на молитву за шкирку таскал.

Рыбак взглянул на него сконфуженно:

— Ты это о чем?

— Благодарю.

Куизль вложил ему в руку несколько монет и усадил хнычущего Петера в заплечную корзину, которую затем взвалил на спину. Маленького Пауля он привязал грязным платком перед животом, откуда двухлетний малыш с любопытством разглядывал покачивающиеся лодки.

— Вот, а теперь пора отнести вас к маме, — проворчал палач. — И хватит уже мазать мне рыбьей башкой по волосам!

Куизль отобрал у Петера дохлую рыбину, выбросил ее в воду и зашагал по тропе к пристани Вартавайля.

В скором времени немногочисленные дома остались позади, и палач углубился в тенистый лес, что окружал гору. Он решил идти неприметной окольной тропой, чтобы не встречаться с толпами болтливых паломников. Детям, похоже, понравилась размеренная поступь деда, и они повизгивали от удовольствия. Петер то и дело показывал на птиц или белок, что сидели по веткам у края дорожки и с любопытством смотрели на шестиногое чудище. Мальчишка тем временем выдумывал затейливые названия для зверей и тоненьким голоском напевал детскую песенку:

— Майский жук в вышине, а твой папа на войне. Мать осталась в Померани…

— И чему только тебя мамка учит! — ругнулся Куизль.

Но в скором времени он и сам начал тихонько подпевать, а маленький Пауль тем временем уснул под размеренный шаг и пение.

Стоптанная тропа начала круто забирать вверх. Куизль хрипел и обливался потом; во время подъема он все думал о том, сколько паломников уже поднялись на Святую гору прежде его. Было время, и на одну только Троицу их собиралось более сорока тысяч. Вот и на Праздник трех причастий пилигримов ожидались целые полчища. Палач хорошо представлял себе, как мешал благочестивым делам запертый в монастыре ведьмак. Вероятно, поэтому процесс над его другом Непомуком собирались устроить уже в ближайшие дни.