Незавершенная революция - Исаак Дойчер

Для нового же Китая этот статус-кво совершенно неприемлем. Со времени, предшествовавшего китайской революции, он был основан на ясно выраженном признании главенствующего положения США в Тихоокеанском регионе. Естественно, ни китайская революция, ни ее последствия в расчет при этом не принимались. В соответствии с этим Китай оставался вне международной дипломатии, вне Организации Объединенных Наций, подвергался блокаде со стороны американских флотов и военно-воздушных сил, был окружен военными базами и подвергался экономическому бойкоту. Москва, постоянно имея в виду угрозу ядерной войны, стремится стабилизировать этот статус-кво, готовая при необходимости молчаливо отказаться от призывов к классовой борьбе и освободительным войнам. Китай же имеет все основания поощрять в определенных пределах те силы в Азии и других странах, которых этот статус-кво не устраивает. Он не заинтересован в приостановлении классовой борьбы и освободительных войн. Здесь и кроется основное противоречие между политикой России и Китая. Отсюда и громкие споры по поводу «ревизионизма», отчасти имеющие под собой основу. Отсюда и обвинения русских в том, что при урегулировании разногласий с Западом они объединяются с американским империализмом против китайской революции и народов, все еще находящихся под гнетом империализма. Отсюда, наконец, и брошенный китайцами вызов русскому лидерству в «социалистическом лагере», и претензии Мао на руководящую роль.

Как представляется, в маоизме сочетаются два начала: одно замешено на интернационализме, другое — на чисто восточном тщеславии. Неприятие статус-кво и проводимой русскими силовой политики вынуждает маоистов занять радикальную позицию и выдвинуть направленные против Москвы лозунги революционно-пролетарского интернационализма. Однако их собственное происхождение и приобретенный опыт, глубокая связь с отсталым укладом жизни страны, недавно приобретенная — но столь старая по своим истокам — непомерная гордость своим государством-нацией, огромные успехи, достигнутые маоистами в титанической борьбе, отсутствие глубокой связи с рабочим классом и с подлинно марксистскими традициями склоняли их, подобно сталинистам, к национальной ограниченности и эгоцентризму. Поэтому они также склонны были подчинять интересы иностранных коммунистических и революционных движений интересам своего государства и своей силовой политики. Их идея социализма была подобна сталинской: это социализм в одной стране, ограниченной Великой стеной [2. Вот почему Мао, долгие годы поддерживавший дружественные дипломатические отношения с правительством генерала Сукарно, всячески настаивал на том, чтобы индонезийская компартия признала ведущую роль Сукарно и отказалась от собственной революционной деятельности в пользу коалиции с национальной буржуазией. Таким образом, позиция Мао по отношению к индонезийским коммунистам почти ничем не отличалась от позиции Сталина по отношению к китайским коммунистам в 20-е годы, однако привело все это к еще более катастрофическим последствиям].

Теперь уже очевидно, насколько сильно собственные противоречия раздирают маоизм и сколь близко подвел конфликт с Советским Союзом внутреннюю напряженность к точке взрыва. В китайском «эпицентре революции» ощущаются новые толчки, которые сотрясают все китайское общество и отзываются в Советском Союзе и во всем мире. К чему это может привести? К установлению режима, который, как утверждают те, кто стоит за спиной так называемой Красной гвардии, будет более эгалитарным, менее бюрократическим, при котором власть будет осуществляться при более непосредственном участии масс, одним словом, режима, более социалистического по своему характеру, чем тот, что был установлен в Советском Союзе? А может быть, к возрожденной «чистой» революции? А может быть, в 1965—1966 годах мы были свидетелями не поддающегося логическому объяснению гигантского потрясения — столь типичного для буржуазной революции, — когда ни люди, ни партии уже не в состоянии контролировать бешеные скачки политического маятника? А вдруг «красные гвардейцы», которые месяц за месяцем заполняли улицы и площади китайских городов, — это новые «бешеные» или диггеры и левеллеры нашего времени? Может быть, им удастся одержать наконец победу? Или же, растратив все силы в долгой отчаянной погоне за несбыточной мечтой, они уйдут со сцены, а на смену им придет спаситель закона и порядка? А может быть, исторические прецеденты не имеют ничего общего с тем, что сейчас происходит? Каков бы ни был ответ, противоречие между буржуазным и социалистическим аспектами революции до сих пор не устранено, а в Китае оно имеет более глубокие корни, чем в России. С одной стороны, в Китае очень значителен буржуазный элемент в лице крестьянства, которое составляет четыре пятых населения страны, а также еще многочисленных и влиятельных капиталистов в городах. С другой стороны, антибюрократическая, эгалитарная направленность социалистической революции проявляется намного ярче, чем в России. Антагонизмы и противоречия, захватывающие огромные массы людей, развивались временами с такой бурной стихийностью, как в России лишь в первые годы революции, что приводит на ум параллели с Парижем 1794 года, когда буйные толпы заполняли его улицы в период борьбы среди якобинцев. Неважно, как закончится этот впечатляющий спектакль, какие новые проблемы встанут перед Советским Союзом и Китаем, но один вывод из этих событий уже можно сделать: освобождение человечества не может произойти только в Китае или только в России. Событие это может иметь лишь международный характер и стать фактом только всемирной истории.

Глава 6. Выводы и прогнозы

Подходя к концу настоящего исследования полувековой истории Советского Союза, необходимо вернуться к тем вопросам, которые мы поставили в начале книги: оправдала ли революция возлагавшиеся на нее надежды? Каково значение русской революции для нашего поколения и нашего времени? На первый из этих вопросов хотелось бы дать ясный и четкий положительный ответ и на этой торжествующей ноте закончить мои заметки. К сожалению, сделать это я не могу. С другой стороны, неверно было бы делать и разочарованно-пессимистические выводы. Ведь во многих отношениях революция еще продолжается. Ее история весьма непроста. Это история побед и поражений, история несбывшихся и осуществившихся надежд — и очень сложно дать оценку и тем, и другим. Ибо где найти мерило достижений и неудач столь великой эпохи, как соотнести их друг с другом? Можно лишь говорить об огромных масштабах и неожиданном характере этих побед и поражений, их взаимосвязанности и бросающейся в глаза противоречивости. Вспомним небезызвестное высказывание Гегеля о том, что

«история не есть царство счастья», что «периоды счастья — это ее пустые страницы», ибо, «хотя в истории бывают моменты удовлетворения, происходящего от реализации великих целей, которые выше каких-либо конкретных интересов, это все-таки не равнозначно тому, что обычно называют счастьем».

Без сомнения, прошедшие 50 лет никак нельзя отнести к пустым страницам истории.

«Россия — большой корабль, которому суждено большое плавание».

В этой известной фразе поэта Александра Блока явно слышится гордость за свой народ. Любой русский, который смотрит на 50-летнюю историю Советского Союза с точки зрения национальной, который считает революцию явлением чисто русским, имел бы все основания испытывать чувство еще большей гордости. Ибо сегодняшняя Россия — это еще более крупный корабль, отправляющийся в еще более дальнее плавание. Если говорить о чисто национальной мощи страны — а многие в мире все еще придерживаются именно такого способа оценки, — то в этом отношении дела Советского Союза обстоят более чем удовлетворительно. Наши государственные и политические деятели могут ему только позавидовать. Однако мало кто из нынешнего поколения русских считает, что они могут со спокойной совестью ликовать по этому поводу, многие помнят о том, что события Октября 1917 года не были чисто русским делом; и даже те русские, кто забыл об этом, далеко не всегда считают достижение национальной мощи конечной целью истории. Большинство русских сознают и величие нынешней эпохи, и постигшие ее несчастья. Они знают о небывалых темпах экономического развития страны, на их глазах поднимаются трубы огромных сверхсовременных фабрик и заводов, растет сеть школ и других учебных заведений; они — свидетели великих достижений советской техники и космических полетов и значительного расширения сферы социальных услуг; они ощущают жизненную силу и энергию своего народа. Но они также знают, что их повседневная жизнь все еще полна серой монотонности, перед которой меркнет величие одной из сверхдержав.