Секс в искусстве и в фантастике - Михаил Бейлькин

– Нет, мистер Холл, не мистер, а мисс Эдна Мей.

– Нет, это мистер Эдна Мей.

–Не правда ли, она прелестна?

– Я хочу домой к маме.

Оба засмеялись этой реплике, причём первый засмеялся доктор.

– Мисс Эдна Мей не только прелестна, она привлекательна.

– Меня она не привлекает, – с раздражением возразил Морис.

– О, мистер Холл, какая неэлегантная реплика. Посмотрите, какие у неё очаровательные волосы.

– Мне больше нравятся короткие.

– Почему?

– Потому, что их можно ерошить…

И он заплакал. Очнулся он сидящим в кресле».

Повторный сеанс гипноза и вовсе не удался. «Доктор намеривался приступить к очередному пациенту. Его не волновал морисов тип. Он не был шокирован, как доктор Бэрри, просто ему наскучило. Больше он никогда не вспомнит о молодом извращенце».

Точность описания сцен, посвящённых общению Мориса с врачами, объясняется их автобиографичностью. Доктор Джонс верно определил природу гомосексуальности Мориса (в наше время её принято называть «ядерной»). Проведенный сеанс гипноза был вполне оправдан: врач сравнивал силу обоих потенциалов пациента, гомо– и гетеросексуального. Ошибочным было его намерение лечить гомосексуальность. Доктора можно упрекнуть и в том, что, убедившись в невозможности приобщения пациента к половой жизни с женщинами, он бросил его на произвол судьбы. Такой уж была медицинская парадигма начала ХХ века: гомосексуальность расценивалась как болезнь, а стремление «стать нормальным» считалось абсолютно естественным и не подвергалось сомнению.

Современные сексологи поумнели; гомосексуальность давно исключена из перечня психических заболеваний, но проблема лечения гомосексуалов со временем отнюдь не стала проще. По меньшей мере, каждый четвёртый гей хотел бы сменить свою сексуальную ориентацию и стать «таким, как все». В подобных случаях говорят об эго-дистонической форме девиации. Отрицание собственной нестандартной сексуальности, конечно же, объясняется тем, что гетеросексуальное большинство не терпит инакомыслия в сфере половых взаимоотношений. Представители сексуальных меньшинств в той или иной мере подвергались дискриминации во все времена. Когда гомофобные предрассудки усваиваются самими гомосексуалами, говорят об их интернализованной (усвоенной) гомофобии. Она порождает неврозы, требующие лечения.

В рамках интернализованной гомофобии возможны разные варианты.

Тот факт, что Морис именовал себя не иначе как «выродком оскаруайльдовского типа », свидетельствует о невротическом неприятии им собственной гомосексуальности. Причиной возникновения невроза стал разрыв с давним любовником Клайвом, неожиданно для него самого ставшим гетеросексуалом и разлюбившим Мориса. Вот тогда-то молодого человека обуял страх перед гомосексуальностью, вполне, впрочем, понятный: его угнетала перспектива одиночества и бездетности. Испугался он и внезапно вспыхнувшего влечения к юноше, весьма далёкому от однополого влечения. В отчаянии Морис твердит: «Я хочу быть как все остальные мужчины, а не как эти отщепенцы, с которыми никто не желает…». Всерьёз думает он о самоубийстве.

Очевидна сложная структура переживаний молодого человека: толчком к отрицанию им собственной сексуальности стала психическая травма, вызванная любовной изменой; в основу же этого отрицания легли гомофобные установки общества. Речь идёт, таким образом, об интернализованной гомофобии, вылившейся в преходящую, хотя и затяжную, невротическую реакцию.

Иная форма интернализованной гомофобии наблюдается у 25-летнего теннисиста Джима Уилларда, героя романа Гора Видала «Город и столп». У него богатый опыт гомосексуальных контактов; он мечтает о встрече со школьным другом Бобом, интимная близость с которым стала самым ярким событием в его жизни. Тем не менее, молодой человек вовсе не считает себя гомосексуалом и, как выясняется, презирает геев похлеще, чем иные представители сексуального большинства. Вот, например, позорная сценка в гей-баре: Джима «снимает» гомосексуал, разменявший четвёртый десяток, а тот играет с ним в поддавки и исподтишка издевается над ним. Всё закончилось садистским выпадом Уилларда с последующей нервной реакцией, выдавшей невротическую природу его гомофобии:

«Джим в упор поглядел на Уолтера.

– Может, ты решил, что я профи? Может, ты решил, что я куда-то пойду с таким вонючим гомиком, как ты? Или ты надумал, если я нормальный, напоить меня и оттрахать в задницу?

<…> Уолтер ушёл, а Джим принялся хохотать. Он смеялся на весь зал несколько минут, а потом замолчал – ему захотелось плакать, выть, кричать».

Интернализованная гомофобия Джима лишает его способности любить. «Не думаю, что ты когда-нибудь сможешь полюбить мужчину, – говорит ему его любовник-бисексуал. – Поэтому, я надеюсь, ты найдёшь женщину, которая будет тебя устраивать». Но Джим неспособен на физическую близость с женщинами и, конечно же, не любит их.

Морис счастливее Джима. Любовь к Алеку, молодому егерю из усадьбы Клайва, дала ему силы не только остаться самим собой, но и подтолкнула к совершенно не принятому в те времена решению. Он счёл необходимым впредь не скрывать от общества свою гомосексуальность, открыто жить с любовником и пожертвовать своим социальным статусом, порвав с прежним окружением. Форстер – не только автор одного из первых романов, посвящённого гомосексуальности; он впервые заговорил о публичном признании геями своей сексуальной нестандартности (так называемый «coming out»), как о самом достойном способе их поведения. Правда, Морис лишь планирует совершить подобный поступок; Алек и читатели находят этот шаг совершенно излишним. Зато автор полагает, что только таким и должен быть счастливый конец романа: его герой обретает верного любовника и решается на coming out.

Так ли уж нужен геям хороший конец?

«Морис» Эдуарда Форстера, начатый в 1912 году, через год был подготовлен к печати, но автор так и не решился на публикацию. Согласно его воле, роман и рассказы, посвящённые теме однополого влечения, вышли в свет лишь спустя год после смерти писателя.

Когда, наконец, самое исповедальное детище английского классика стало доступно читателям, оно было встречено ими весьма прохладно. Андрей Куприн, переводчик Форстера, пишет: «Многие полагали, что роман безбожно устарел. Некоторые ждали более автобиографической книги, иные – более откровенных любовных сцен. <…> Интересно, что ожидали критики от романиста, действительно отличавшегося благородной сдержанностью стиля, – не иначе, как порнографии?».

Подобный приём, возможно, не удивил бы автора. Он полагал, что отвержение его книги предопределил счастливый конец романа, который, однако, был «непременным условием, иначе бы я не взялся писать вообще. Я придерживался того мнения, что хотя бы в художественной прозе двое мужчин должны влюбиться друг в друга и сохранить свою любовь на веки вечные, что художественная проза вполне позволяет <…>. Счастье – основная тональность всей вещи, и это, кстати, возымело неожиданный результат: рукопись стала вовсе непечатной. <…> Имей она несчастливый конец, болтайся парень в петле или ещё как-нибудь наложи на себя руки – вот тогда всё в порядке, ведь в ней нет ни порнографии, ни совращения малолетних».

Форстер не вполне логичен: хороший конец книги мог бы объяснить ярость представителей гомофобно настроенного «нормального» большинства, но отнюдь не разочарование читателей-гомосексуалов. Они-то должны были бы ликовать по поводу обретения героями романа «вечной» любви, такой редкой в реальной жизни геев. В то же время, и геи, и гетеросексуалы с одинаковым чувством восхищения встретили «гомосексуальные» новеллы Форстера, охотно прощая им их печаль и беспросветность.

Похоже, не хороший конец, а что-то иное снижало популярность «Мориса». Об этом свидетельствовал и успех американца Гора Видала. Конец его романа был печальным, но вовсе не пораженческим – сочетание, казалось бы, способное вызвать противоположные эмоции у геев и у представителей сексуального большинства. Написанный на тридцать лет позже, чем «Морис» Форстера, «Город и столп» был опубликован на 23 года раньше его. Книга Видала, вызвавшая поначалу протесты консервативно настроенных людей, вскоре была высоко оценена читателями и критиками вне зависимости от их сексуальной ориентации.

Этот феномен требует обсуждения, хотя бы и краткого. Герой романа Джим, даже не подозревая о собственной гомосексуальности, был влюблён, как уже говорилось, в своего школьного друга. Боб, окончивший учёбу на год раньше Джима, собирался стать моряком и оставить родной городишко. На прощанье ребята провели вместе уик-энд на лоне природы. Они купались нагишом, боролись, обсуждали планы на будущее; под вечер борьба возобновилась. «Они прильнули друг к другу. Джима переполняло чувство близости с Бобом, его телом. С минуту оба делали вид, что борются. Затем они остановились. Долго никто из них не шевелился. Их гладкие подбородки соприкасались, пот смешивался, и дышали они быстро и в унисон.