Дела и ужасы Жени Осинкиной - Мариэтта Чудакова

Следующие дни не принесли особенного удовольствия.

— Ну что? — заискивающе спросил отец после первого тайма финального матча Бразилия — Германия.

— Немцы не решили проблему Клеберсона, — бросил через плечо Кутик и ушел на пятнадцать минут перерыва во двор играть с Зико. Так, по имени одного из лучших игроков бразильской сборной 1982-го (тогдашнее поражение Бразилии в матче с Италией, случившееся за девять лет до рождения Кутика, было его незаживающей раной), звали Кутикова пса.

Настает время поставить точки над i.

Сказать, что Кутик любил футбол, — это не сказать ничего.

Он был погружен в мир футбола так, как чемпион мира — в шахматы. И редко ему удавалось найти достойного собеседника.

Сам он играть не мог — с трех лет у него была больная коленка. А с пяти он уже начал жить футболом.

Он заставил родителей подписаться на газету «Известия», когда увидел, что там появился человек, что-то понимающий в футболе, — Игорь Порошин (потом в этой же газете объявился еще один понимающий, с фамилией в рифму — Наво́ша). Кутик не любил читать. Но статьи Порошина он прочитывал, шевеля губами, от начала до конца. Его родители не могли привыкнуть к этому. Как один и тот же человек с трудом читает детский рассказик в учебнике — и с еще большим трудом пересказывает (зато с математикой, заметим, у Кутика был полный порядок), а огромную корреспонденцию о последних футбольных событиях, напечатанную мелким шрифтом, проглатывает — и все прекрасно понимает и запоминает?!

Вот и с музыкой. Можно ли сказать, что Кутик любил музыку? Он не знал опер, не знал имен композиторов. Но достаточно было послышаться звукам Моцарта, как он бросал свои дела, садился тихо где-нибудь в уголке и слушал, всегда при этом отвернувшись к стене.

Он любил футбол, а больше всего — сборную Бразилии. Выигрывала ли она или проигрывала — он любил ее всегда, неизменно и беззаветно.

Чемпионат, удачный для Бразилии, сделал тот год для него счастливым. Гимн Бразилии, больше похожий на вальс, чем на гимн, и от этого еще больше любимый, звучал не смолкая.

Еще он любил клуб «Реал» — и сейчас те, кто не знает о нем ничего, поймут — почему, а те, кто знают, уже давно поняли.

В ту весну было не до уроков.

Флорентино Перес был выбран на должность президента королевского клуба «Реал». Долги клуба оценивались в 300 млн долларов.

Вместо того чтобы найти тихий уголок и повеситься, Флорентино что-то продал, что-то перепродал, откуда-то надыбал долларов и перекупил у «Барселоны» Фигу, а у «Ювентуса» — лучшего игрока планеты Зинедина Зидана.

Кстати говоря, ближайший друг Кутика Валера не мог запомнить его фамилию и все время говорил «Зиндан», жутко раздражая Кутика. Папа Валеры полгода служил в Чечне, в Чернокозове. И там они разных задержанных все время сажали в этот зиндан — такую яму, на дно которой опускают людям еду и воду («Если опускают», — обмолвился как-то Валерии отец, нехорошо ухмыльнувшись).

Потом Флорентино купил себе Рональдо.

Кутик знал, что всех этих игроков — вместе с Раулем и Роберто Карлосом (Кутик просил родителей, чтобы они переименовали его из Семена в Роберто Карлоса, но они не согласились) — в Мадриде называют святыми. Им установлены прижизненные памятники. Перес подумывал прикупить еще Бекхэма или Шевченко (Кутик, если денег на двоих у Переса бы не хватило, посоветовал бы все-таки Шевченко), но испанцы чуть с ума не посходили — будто он хотел ввести в команду игроков сегодняшнего «Спартака».

В последующие два года Кутик ни в коем случае не хотел бы быть на месте Висенте дель Боске.

С двух попыток «Реал» в Лиге чемпионов не смог обыграть греческий клуб, проиграл «Милану» в гостях, «Роме» — дома и сыграл вничью с «Локомотивом», пропустив на собственном поле два мяча.

Заметим, что отец Кутика — железнодорожник — болел на том матче за «Локомотив», как и почти все граждане России, но старался не очень показывать сыну свои переживания и растягивал рот до ушей за его спиной беззвучно, смеша Кутикову маму.

К внутренним матчам Кутик был почти равнодушен. Вопли болельщиков во всех домах его деревни во время игры воронежского «Факела» с владикавказской «Аланией» вызывали у него насмешливую улыбку.

Может быть, Кутик не был патриотом? Нет уж, так сказать о нем мы никому не позволим. Кутик очень любил свою страну. И не раз, читая книжки про войну, которых осталось в доме немало еще с отцовского детства, думал с холодком особого восторга, как тоже отдал бы за родину жизнь. Но Кутик был, мы бы сказали, честным и самолюбивым патриотом.

Его оскорблял заведомо иной, скажем так, чем в Европе, уровень отечественных клубов и еще более — сама порывистость побед. Эти редкие победы всегда проливались неожиданно, как весенний ливень, и никогда не закреплялись, никуда не вели, не входили, так сказать, в состав крови победивших команд. Хотя бы рывок «Спартака» в 1996 году — что он принес, кроме дохода пивоварам? Фанаты Спартака выпили огромное количество пива и превратили Георгия Ярцева в красивую легенду. И что дальше? Что дал его непонятный переход в «Динамо»? Ничего, кроме устойчивого девятого места, он ментам не принес. Для себя Кутик давно решил, что Ярцев — легенда без достижений, хотя, возможно, не формулировал свое отношение к тренеру именно этими словами. Да вполне достаточно было хотя бы последить за работой Отмара Хитцфельда с «Боруссией», чтобы раз и навсегда понять — российской сборной для побед в европейских чемпионатах нужен не российский тренер. И точка.

Кутик не видел в России тренера, который мог бы придумать, кем и как нам играть в защите. И твердо знал, что ни Газзаев, ни Дасаев, ни даже Бесков этого не придумают. И не хотел притворяться, будто верит сказкам, что без мата играть в футбол российским людям нельзя, а раз иностранные тренеры не могут правильно материться, то они нам не подходят. То-то мы с матом шибко хорошо играем!..

В этом трезвом взгляде на российский футбол, если хотите, и был патриотизм Кутика.

В общем, ко всему, что творилось на наших российских футбольных дворах, будь эти дворы даже размером с Лужники, Кутик относился с брезгливостью. Для него все это был футбол дворовых команд.

Любимой книгой его деда в детстве была «Повесть о настоящем человеке» — о летчике, который, потеряв обе ноги, сумел снова сесть за штурвал самолета.

Кутик тайно от всех писал «Повесть о настоящем бразильском человеке Роналдо».

Вот какой человек появился в это важное утро на пороге дома Мячика, среди всей честной компании.

Ради чего все собрались в доме Мячика он, конечно, знал. Знал уже и про спецовку, и про записку в ней — кто-то, кто сбегал за Кутиком, успел ввести его в суть дела.

Теперь ему коротко рассказали — в процессе быстрого уничтожения яичницы, — что произошло с Горошиной ранней весной на околице. И предъявили загадочную надпись на листке.

Как уже, конечно, понял уважаемый читатель, Кутик все на свете видел только и исключительно в отношении к футболу.

Так он взглянул и на эту надпись. И, почти не задумываясь, сказал:

— Бразилия — Италия. 2:3.

Глава 28. Курский вокзал

— Чего?! — заорал, как всегда, Мячик. — Что ты несешь? Какая тебе Бразилия?

— Не шуми, Мячик, — сказал Том, сразу что-то почувствовавший. — Так что, Кутик?

— Я же говорю — два-три.

Это был счет в злосчастном для Бразилии матче с Италией в чемпионате 1982 года.

Кассету с этим матчем Кутик смотрел не раз. Один, в своей комнате. Сократес! Зико!..

Если бы Кутика разбудили среди ночи и попросили назвать счет, которым закончился этот трагичнейший в истории человечества матч (конечно, трагедией он был для той части человечества, для которой футбол — не мячик, который мужики зачем-то катают по полю), он, не задумываясь, пробормотал бы: «2:3» и заснул снова.

Итак, в записке, которую один человек передавал другому, своему сообщнику, вне всякого сомнения, заключен был шифр.

Но какой? С какого боку к нему подступаться?

Как только Кутик взглянул на четыре цифры и три буквы, ему стало ясно: среди преступников (а кто мог сомневаться в том, что конверт Горошине передал преступник — для другого преступника?) оказался человек, так же влюбленный в бразильскую команду, как Кутик. Мало того — тот, кому адресована записка, тоже должен был мыслить так же, как писавший, — и как Кутик!..

Что же еще для всех троих могло означать «БрИ», если не Бразилия — Италия? И что могла обозначать цифра 1982, если не мрачный 1982 год?

Как жалко стало Кутику, что и писавший записку, и тот, кто должен был ее получить, но почему-то не получил, — преступники!

— А Дуга? Что же такое тогда — Дуга?