Компиляция. Введение в патологическую антропологию - Энди Фокстейл

«Гут!» — коротко скажет Ади и почтит похлопыванием по плечу оператора газовой камеры по имени Отто. Много позже Отто покинет лежащую в разрухе и переживающую позор поражения родину. Отто пустит корни в далекой стране и родит Ульриха. Ульрих родит Вилли. Вилли посвятит жизнь зарабатыванию билета на небеса…

Более девяноста процентов известных медицине заболеваний обусловлены недружественным влиянием конкурирующих с человеком представителей биосферы. Бактерий, вирусов, вибрионов. Сложнее организованных кожных и кишечных паразитов. Прочей подобной нечисти.

И лишь менее десяти связаны с травматизмом или же с деструктивными изменениями, инициированными самим организмом.

Человечеству ан-масс внешней заразы нахвататься негде. Все его немощи и пороки — суть собственные его порождения.

Именно поэтому лечить человечество бесполезно. Как бы печально это не звучало, оно и живо-то до сих пор только благодаря неизлечимости хворей своих. Если они исчезнут, человечеству попросту нечем станет заниматься. Воцарится скука. Которая, как известно, есть кратчайший путь к гибели. Можно допустить, что, избавившись от своих изъянов, человечество перейдет на иной, высший уровень развития. Смешное и наивное допущение… Хотя и смазливое. Веет от него некоторым простодушием. Если не сказать — идиотизмом. Кого как, а Вашего пок. слугу пессимизм мудреца обнадеживает значительно успешней, нежели оптимизм деревенского дурачка.

Даже если Вседержитель благоволит дурачью и допущение сработает, человечество в любом случае перестанет быть собой. Что радует не особо. Конец — он и есть конец. Не один ли черт, что будет после него? — Один.

Болей, мир людей! Культивируй в себе незаживающие свищи невежества, нетерпимости, необузданного хищничества и тотального подавления! Прививай себя вакцинами религиозных доктрин и светских законодательств. Вырабатывай антитела социального протеста, когда вакцина сама становится ядом. Мордуй кулакастым добром несправедливость или не противься злу насилием! Делай, что хочешь! Дерзай, короче…

Бедняжка Джил. Она до крови растерла ноги. Ей больно ходить. Она стоит посреди улицы в незнакомом квартале и тихо плачет, беспомощно озираясь по сторонам.

Что-то с ней будет дальше?… — Ассортимент допущений не ограничен. Завтра увидимся.

Джил

Лучшее средство от уныния и нежелания жить — это движение. Заставь себя оторвать задницу от той или иной хрени, к которой она норовит приклеиться при всяком удобном случае, а особенно, когда у тебя на душе муторно, и выбери дорогу. С выбором не заморачивайся. Любая подойдет. Нет никакой разницы, куда идти. Имеет значение лишь откуда. Превозмоги тугую гибельную лень и сделай шаг. Или попроси кого-нибудь придать тебе начальный импульс. С ноги. Желательно — помощнее и поболезненнее. Боль — замечательный ускоритель. Великолепная присадка для повышения октанового числа внутреннего горючего. Короче, главное — это тронуться с места. Организацию дальнейших мероприятий по возвращению тебя в стан клинических жизнелюбов предоставь дороге. Она-то уж заставит тебя жить и жизни этой радоваться, падла такая. Via est vita.

Другое дело, если в движение тебя привел страх. Желание сохранить жизнь, которая, в свете сложившихся обстоятельств, не очень-то и нужна. Любая из дорог, какую бы ты не избрал, неминуемо тебя предаст. Приведя в то место и в то время, когда и откуда бежать без мазы. Тут уж остается одно — уповать на неожиданную щербатую улыбку суки-судьбы. Вероятность которой не так уж и мала. Полста на полста. Либо улыбнется, либо нет. Это в теории. На практике же она предпочитает сохранять мину весьма кислую. А то и вовсе оскалиться, как голодная гиена на труп антилопы Уолтера. Сука.

Дорога, которую избрал сыкливый внутренний звереныш бедняжки Джил, предала ее в самом неудобном месте. Заброшенный квартал, из тех, что разрушаются сами по себе, простирался вокруг нее. Территория поджарых бродячих собак и никого не стесняющихся крыс, степенно и несуетно прохаживающихся по тротуарам. Территория скучающего ветра, забавы ради гоняющего по улицам пустые жестянки из-под напитков и консервированных сосисок, выпитых и съеденных неизвестно кем и когда. Ветра, листающего страницы позапрошлогодних газет с новостями и их героями, о которых все давно позабыли. Территория, существование которой уже не определяется наличием во Вселенной человека. Территория, от человека не зависящая. Как, впрочем, и от природы. Это — территория не-жизни. Вырождающихся во что-то анти естественное воспоминаний. Призраков, уже не похожих на людей и людей, уже похожих на призраков. Стрёмное местечко. Во всех отношениях. Откуда не взгляни.

Низко над кварталом пролетел небольшой самолетик. Почти игрушечный. Но очень громкий. По реву, который он издавал, становилось понятно, что намерения у него далеко не самые добрые. Самолету явно хотелось упасть. Что он и сделал через две с половиной минуты в отдаленном районе. Бродячая собака вздрогнула и навострила уши. Нервно царапнула асфальт когтистой лапой. Успокоилась. Встряхнулась. Побрела дальше.

Джил, казалось, ничего не заметила. Она просто стояла, нелепо разведя руки по сторонам и переминалась с ноги на ногу, пытаясь понять, какая из них болит меньше. Обе две болели одинаково нестерпимо.

Со стороны заброшенного паба, на котором еще сохранилась вывеска «Олд Гуд Лондондерри», к Джил приближались двое бродяг. Есть такая порода: — широкие в кости верзилы, способные с легкостью заменить тягловую скотину. Которым раз плюнуть переобуть лопнувшее автомобильное колесо без помощи домкрата. Но которые испытывают патологическую неприязнь к любому труду. Предпочитая пробавляться попрошайничеством. Обитая на улицах. Питаясь с помоек. Эта парочка была как раз из таких.

Бродяги остановились в двух шагах от Джил и принялись бесцеремонно ее разглядывать, словно годовалую ярку на конкурсе мериносов.

— Смотри-ка, Джеф, — сказал один — Кто у нас тут! Как думаешь, может, это птица?

— Гы! — гоготнул другой — Нет.

— Может, рыба?

— Не-а.

— Тогда, может быть, это тёлка, Джеф?

— Точно. Тёлка. — подтвердил Джеф.

— Вроде, ничья, — оглядевшись по сторонам, предположил первый бродяга — Значит, будет наша. Что бы нам с ней сделать? Может, поиметь?

— Точно! — согласился Джеф — Поимеем!

— А потом?

— Еще раз поимеем!

— А как надоест? Выбросим?

— Точно. Выбросим. — кивнул Джеф.

— Нет, Джеф! Так — скучно. Глянь, тёлка-то мясистая. Может, сожрём?

— Точно! — обрадовался Джеф — Сожрём!

— Эй, ты, тёлка! — обратился к Джил разговорчивый бомж — Ну-ка, пойдем с нами!

Джил не ответила. Все так же стояла, хныкала и мелко дрожала.

— Нет, ну, точно — корова! По-человечьи не понимает. Будем хворостиной гнать. Найди хворостину, Джеф!

— Отстаньте от нее! — раздался откуда-то из-за спины Джил спокойный мужской голос.

— Чего?! — хором возмутились бродяги — Мы ее первыми увидели!

— И что с того? Она на нашей территорий и под нашей защитой. Еще вопросы?

— А в рыло? — предложил Джеф.

— Так попробуй! — в голосе послышалась пренебрежительная усмешка.

— Брось, Джеф! Ты же знаешь, их здесь целая свора. Не потянем. Ну, и договор, все-таки…

Джеф выругался и сплюнул.

— Ладно, пошли отсюда, Эйб! А тебя, тёлка, мы запомнили! Увидимся еще!

Джил почувствовала деликатное прикосновение к своему плечу. Что-то особенное было в этом прикосновении. Какая-то трепетная осторожность, сродни той, с которой энтомолог расправляет крылья пойманной бабочки перед тем, как зафиксировать их на сушильном планшете. В то же время чувствовалась в нем негромкая успокаивающая сила. Негромкая, но бескомпромиссная. Так прикасаются либо те, кто повелевает миром, либо те, кто класть хотел как на весь мир, так и на его властителей. Два полюса самодостаточности. Крыса вдруг расслабилась и задремала. А Джил вздрогнула.

— Эй, сестренка, ты в порядке? — услышала она.

Джил обернулась на голос. Человек, защитивший ее от бродяг, был невысок ростом, щупловат и сед. Как лунь. Но не стар. Самое большее, лет тридцать пять. Он приветливо улыбался, но глаза его при этом казались настороженными и цепкими. Такие глаза бывают у волка, оценивающего противника перед схваткой. Схваткой, которая состоится при любом раскладе. Пусть противник окажется хоть стократно сильнее. Благословенное волчье племя! Племя, не умеющее отступать. Племя, которому умереть — не страшно.

Джил не ответила. Нет, она, конечно, попыталась что-то прохрипеть, но гортань, от рыданий сведенная спазмом, тому воспротивилась. Джил перевела взгляд на свои ноги, решив таким образом дать понять, что ни черта она не в порядке. Совсем, черт подери, не в порядке.