Великий Преемник. Божественно Совершенная Судьба Выдающегося Товарища Ким Чен Ына - Анна Файфилд

течение 2009 г. северокорейский режим пересматривал конституцию, чтобы еще сильнее укрепить власть Верховного Вождя и четко предписать вооруженным силам охранять «сердце революции», под которым, конечно же, подразумевалось семейство Ким. Ким Чен Ын, как сообщалось, получил пост в Государственном комитете обороны. Народную армию теперь стали называть не «вооруженным отрядом Ким Чен Ира», а «вооруженным отрядом Ким Чен Ына»[62]. Парнишку, не блестяще успевавшего в школе, скоро начали титуловать «гением из гениев». А обещание продолжить революцию, произнесенное Ким Чен Ыном перед генералами, включили в брошюру, разосланную во все подразделения Народной армии.

Не прекращалось почитание его матери. По государственному телевидению показали полуторачасовой документальный фильм «Мать великой вооруженной Кореи». В фильме показаны фото и видео Ко Ён Хи, истинной патриотки режима, сделанные в 1994 г., в дни траура по Ким Ир Сену. Там же были кадры, на которых она сопровождает Ким Чен Ира, посещающего войсковые части, заводы, учреждения культуры для «руководства на местах»: снятые в 1990-х гг., они определенно нигде не демонстрировались в те дни, когда «первые леди» были совершенными невидимками[63]. В одной из сцен фильма Ко произносит тост по случаю своего 50-летия. «Однажды Генерал сказал мне: „Ты должна поведать людям, как тяжело мне пришлось в эти последние семь лет“, – рассказывает она, имея в виду годы после смерти Ким Ир Сена, когда страну душил голод. – Я своими глазами видела, какими трудными эти семь лет были для Несравненного Великого Генерала», – жеманно заканчивает она.

Эти годы не были для Великого Генерала такими уж трудными. Пока его сограждане умирали от голода, он ел икру и омаров. Два года, когда голод был особенно жестоким, вождь был крупнейшим закупщиком коньяка Hennessy Paradis, приобретая его почти на $1 млн каждый год.

Но пропагандисты писали свою версию событий: нужно было узаконить преемника.

Так и возник этот документальный фильм. Замысел прост: Ко Ён Хи становится новой «Великой Матерью» народа вслед за почитаемыми матерями Ким Ир Сена и Ким Чен Ира. Значит, неизбежно ее сын, в чьих жилах течет чистейшая пэктусанская кровь, станет следующим вождем Северной Кореи[64].

На обязательных еженедельных политзанятиях гражданам по всей стране вдалбливали в головы истории о невероятных подвигах юного гения. Там рассказывали и о стрельбе из винтовки в три года, и о езде верхом и управлении автомобилями в том возрасте, когда дети обычно начинают учить буквы.

«В такие байки поверить нельзя – мы смеялись над ними. Такое может прокатить разве что для детишек, – сказал мне господин Кан, наркоторговец из Хверёна. – Но, если бы кто-то выразил сомнение, поплатился бы жизнью».

Некоторые заявления режима, стремящегося выгодно изобразить нового вождя, даже в этом тоталитарном государстве не укладывались в границы вероятного. Одна из официально одобренных биографий под названием «Детство Любимого и Уважаемого Вождя Ким Чен Ына» утверждала, что у него абсолютный слух, в шесть лет он объезжал самых непокорных коней, а в девять дважды обошел в гонке на скутерах заезжего чемпиона Европы. Мальчик, гласит эта книга, мчался со скоростью 250 км/ч. Истории были настолько невероятны, что авторов начали шепотом обвинять в «искажении и преувеличении» ранних деяний вождя, и книгу изъяли из магазинов и библиотек. Ее переработали, добавив правдоподобия[65].

Хуже того, режиму вскоре предстояло совершить самую страшную из его ошибок, никем и ничем не спровоцированную и потрясшую всю систему до основания.

В субботу, 30 ноября 2009 г. государство внезапно объявило деноминацию национальной валюты, северокорейской воны. Новость спустили по иерархии Трудовой партии, так что первыми о деноминации узнали партийные бонзы в Пхеньяне, а последними – простые люди в глубинке.

Практически моментально наличность, попрятанная в шкафах по всей стране, превратилась в ничего не стоящую бумагу. Гражданам давалась неделя, в течение которой они могли обменять 100 000 вон, сумму, эквивалентную на тот момент примерно $30, цену 40 кг риса, на новые денежные знаки, без двух последних нулей. С момента деноминации 100 старых вон превращались в одну[66].

Страну охватили паника и хаос. Большие люди из столицы, узнавшие новость первыми, бросились закупать иностранную валюту или спешно тратить наличные воны – на еду, одежду, что угодно, пока не начался обмен.

Но ко всем прочим известие пришло слишком поздно. Семьи, работавшие до седьмого пота, чтобы выдвинуться в нарождающийся средний класс, в одночасье лишились своих сбережений.

Господин Хон был из тех северокорейцев, что превратили скудно оплачиваемую государственную службу в источник дохода, на который можно жить. Он был пограничником в городе Хесан и решил делать коммерцию на денежных переводах: используя связи по обе стороны границы, тайно переправлял гражданам КНДР деньги из внешнего мира.

Эта коммерция наносит государству немалый урон, но тем не менее на границе она идет повсеместно, ведь бежавшие в Южную Корею и в Китай северокорейцы хотят помогать деньгами родным, оставшимся дома. Упорными трудами господин Хон скопил кое-какую семейную кубышку. Он сумел накопить сумму, которой в его городе хватило бы на покупку трех приличных домов. Его жена и дочь-школьница ели мясо и рыбу каждый день, а иногда – не один раз на дню. У его семьи были все атрибуты достатка, которые много лет обещал подданным Ким Ир Сен: только вождь говорил, что принесет эти блага построение идеального коммунистического государства, а не коммерция на контрабанде наличных.

Однако денежная реформа разметала все накопленное господином Хоном, и его семья практически в один день лишилась былого благополучия. Подобная печальная участь постигла множество других северных корейцев, тайно занимавшихся предпринимательством. Именно это событие кардинально изменило мнение господина Хона и его соседей о руководстве страны. Хон понял, что государство его обворовывает. Он вспоминает, какой переполох вызвала денежная реформа в его городе и как она стала для него последней каплей. «Я думал, что Ким Чен Ир действительно заботится о народе, но, когда случилась денежная реформа и сгорели все мои сбережения, я понял, что это не так», – рассказал он мне в окраинном спальном районе Сеула, где живет теперь, бежав из КНДР в конце 2015 г.

Цена северокорейской воны на черном рынке рухнула, и правительство запретило оборот иностранных валют и установило жесткие правила, регулирующие время работы рынков и ассортимент дозволенных к продаже товаров.

Но на этом беды не закончились. Взлетела инфляция. Усугубился дефицит продовольствия. По всей стране гибли люди. Одни, потрясенные мгновенным разорением, умирали от инфаркта, другие накладывали на себя руки[67]. Осознав возможный ущерб и риск народных волнений, власти увеличили разрешенную к обмену сумму до 300 000, а потом и до 500 000 вон. В некоторых организациях подняли зарплаты или предложили выплату по старым тарифам[68].

Похоже, что идея