Прекрасные создания - Кэми Гарсия

— Я вообще ничего не вижу, — сказала тетя Грейс, прищурившись.

— Здесь инициалы двоих людей, вот, прямо здесь, — сказал я, показывая гравировку на металле. — ИКУ и ЖКД. А если вы опустите крышку, то увидите дату: 11 февраля 1865 года.

— Очень знакомая дата, — произнесла тетя Пруденс. — Мерси, что случилось в тот день?

— А разве это не дата твоей свадьбы, Грейс?

— Здесь 1865, а не 1965 год, — поправила ее тетя Грейс. Их слух был ненамного лучше их зрения. — 11 февраля 1865 года…

— В том году федераты чуть ли не сожгли Гатлин дотла, — сказала тетя Грейс. — Наш прадедушка потерял из-за пожара все свое имущество. Помните эту историю, девочки? Генерал Шерман и союзная армия шли через Юг, сжигая все на своем пути, и Гатлин не стал исключением. Они называли это Великим сожжением. Даже немного, но пострадали все плантации в Гатлине, кроме Равенвуда. Мой дедушка говорил, что, должно быть, Абрахам Равенвуд заключил сделку с дьяволом той ночью.

— Что ты имеешь в виду?

— Это единственное объяснение, почему плантация устояла. Федераты сжигали плантации одну за другой, идя вдоль реки, пока не дошли до Равенвуда. Так мимо нее они просто прошагали мимо, словно на ее месте ничего и не было.

— Дедуля говаривал, что не только это было странным той ночью, — сказала тетя Прю, скармливая Харлону Джеймсу кусочек бекона. — У Абрахама был брат, который жил вместе с ним и исчез той же ночью. Больше никто и никогда его не видел.

— Но в этом нет ничего странного. Может быть, его убили солдаты северян, или он оказался в ловушке в одном из горящих домов, — произнес я.

Тетя Грейс изогнула бровь:

— Или случилось что-то еще, раз тела так и не нашли.

Я уже понял, что многие поколения сплетничали о Равенвудах, и все это началось отнюдь не с Мэйкона Равенвуда. Но мне было интересно, что же еще знали Сестры.

— А что с Мэйконом Равенвудом? Что вы о нем знаете?

— Этот мальчик никогда бы не смог считаться законнорожденным.

Быть незаконнорожденным в Гатлине — все равно, что быть коммунистом или атеистом.

— Его отец, Сайлас, встретил мать Мэйкона после того, как его первая жена ушла от него. Она была симпатичной девушкой, кажется, из Нового Орлеана. Потом, вскоре, родился Мэйкон и его брат. Но Сайлас так никогда на ней и не женился, а потом она тоже от него сбежала…

Но тут ее перебила тетя Прю:

— Грейс Энн, ты совершенно не умеешь рассказывать подобные истории. Сайлас Равенвуд был очень странным и злым, как черт. А в его доме постоянно происходили какие-то жуткие вещи. По ночам в доме горел свет, а временами в окрестностях видели какого-то мужчину в огромной черной шляпе.

— И о волке, расскажи ему о волке.

Вовсе не было необходимости рассказывать мне о собаке, или что там за животное было. Я сам его видел. Но это не могло быть то же самое животное. Ни собаки, ни волки не живут так долго.

— В доме жил волк. Сайлас держал его как питомца! — покачала головой тетя Мерси.

— И эти мальчики. Они мотались туда-сюда от Сайласа к матери и обратно. Сайлас ужасно с ними обращался, когда они приезжали. Все время бил их и глаз с них не спускал. Он даже не разрешал им ходить в школу.

— Может быть именно поэтому Мэйкон Равенвуд никогда не выходит из дома? — спросил я.

Тетя Мерси махнула рукой так, словно мои слова были самой большой глупостью, которую она когда-либо слышала.

— Он выходит из своего дома. Я много раз видела его возле здания ДАР, как раз после ужина.

Ага, как же. Вот в этом были все Сестры — иногда они цепко держались за реальность, но все остальное время были очень от нее далеки. Я никогда не слышал, чтобы кто-то вообще видел Мэйкона Равенвуда, так что сомневаюсь, что он слонялся возле ДАР, разглядывая лепнину и болтая с миссис Линкольн.

Тетя Грейс принялась тщательно рассматривать медальон, повернув его к свету.

— Одно скажу вам точно: платок принадлежал Сулле Тредо, Сулле — Провидице, как ее называли. Люди говорили, что она могла предсказывать будущее по картам

— Картам Таро? — спросил я.

— А ты другие знаешь?

— Ну есть еще игральные карты, визитные карточки и банкетные карточки… — бубнила тетя Мерси.

— А почему вы решили, что это именно ее платок?

— Ее инициалы вышиты здесь, с краю, видишь? — спросила она, показывая маленькую птичку, вышитую под инициалами. — Это ее метка.

— Ее метка?

— У большинства гадалок были тогда свои метки. Они отмечали ими свои колоды, чтобы никто не мог подменить им карты. Вся сила гадалки в ее колоде. Это я точно знаю, — сказала Тельма, со снайперской меткостью плюнув в маленькую урну в углу комнаты.

Тредо. Это фамилия Аммы.

— А она имела какое-то отношение к Амме?

— Конечно. Она была прапрабабушкой Аммы.

— А инициалы на медальоне? ИКУ и ЖКД? Вы знаете что-нибудь о них?

Это было рискованной ставкой. На моей памяти такого долгого момента просветления у Сестер давно не было.

— Ты смеешься над пожилой женщиной, Итан Уэйт?

— Нет, мэм.

— И.К.У. — это Итан Картер Уэйт. Он был твоим двоюродным прапрадедушкой или прапрапрадедушкой?

— Ты всегда была не в ладах с арифметикой, — перебила ее тетя Пруденс.

— В общем, он был родным братом твоего прапрапрадедушки Эллиса.

— Брата Эллиса звали Лоусоном, меня назвали в его честь.

— У Эллиса Уэйта было два брата: Итан и Лоусон. Тебя назвали в честь их обоих: Итан Лоусон Уэйт.

Я вспоминал изображение свое генеалогического древа. Я видел его много раз, если что южане и знают на зубок, так это свою родословную. Но на экземпляре, висевшем в нашей гостиной, не было никакого Итана Картера Уэйта. Похоже, я переоценил здравость рассудка тети Грейс.

Должно быть, у меня был слишком недоверчивый вид, потому что мгновенье спустя тетя Прю встала со своего кресла.

— У меня есть семейное древо Уэйтов в моей генеалогической книге. Я отслеживаю происхождение для «Сестер Конфедерации».

Сестры Конфедерации были мини-версией ДАР, но не менее пугающей, это было что-то вроде кружка по вышиванию, образовавшегося во время гражданской войны. В наши дни члены этого сообщества основную часть времени проводили за отслеживанием своих корней со времен Гражданской войны для документальных фильмов и коротких сериалов вроде «Синие и Серые».

— Вот она.

Тетя Пруденс вернулась на кухню с огромным фотоальбомом в кожаном переплете с пожелтевшими листами бумаги и старыми фотографиями, торчавшими из-под обложки. Она принялась рыться в бумаге, рассыпая листки и газетные вырезки по всему полу.

— Вы только взгляните… Бартон Фри, мой третий муж. Неправда ли, он был самым красивым из всех моих мужей? — спросила она, показывая потрепанную фотографию всем нам.