Житейские истории (Сборник рассказов) - Сергей Кузнецов

Пациент замолкает и тяжело глотает воздух. Врач срывает зеркальце и бросает на стол. "Ну, теперь видели?" -- с надеждой вопрошает мужчина, поправляя очки. "Че вы мне голову-то морочите? -- взрывается она. -- Все у вас в порядке!"

* Как в порядке? -- недоумевает пациент.

* Вот так! Все как у всех, - объясняет врач и, заметив

кислую мину на лице больного, советует. -- Радоваться

надо!

На этот словесный выпад больной никак не реагирует. Тогда она задает неожиданный вопрос: "Зарядку делаете?"

* При чем здесмь зарядка? -- не понимает пациент.

* Здоровье в порядке -- спасибо зарядке! -- смеется

своей шутке доктор.

* Да я же вам говорю: болит горло, - чуть не плачет

больной. -- У меня кровь. По утрам кровь. В раковине -- кровь.

А вы -- в порядке...

Он досадливо машет рукой.

* А кем вы работаете? -- прерывает его врач.

* Учителем, - смущенно отвечает мужчина.

- Дак тогда ясно! -- качает головой рыжая отоларинголог. -- Ясно-понятно...

В голове больного вихрем проносятся самые светлые воспоминания: обнаружение коробки конфет, перевязанной золотистой ленточкой, под новогодней елкой, раскуривание трубки мира с вождем краснокожих из соседнего двора, возложение роз под дверью квартиры старшеклассницы Эли и много-много другого. Он уже видит заметку в рамке на четвертой полосе "Учительской газеты", непременно озаглавленную так: "Жизнь, отданная школе." Он вытирает слезы рукавом пиджака.

* Щас я я выпишу вам на прием, сходите, там вас

посмотрят, - говорит врач, роясь в бумагах на столе.

* Доктор, это серъезно? -- приходит в себя учитель.

* Сходите, там все скажут, - отвечает та.

* Ну, скажите, это серъезно? -- умаляет пациент. -- Я

буду жить? Нет, скажите мне правду! Я сильный! Я должен... Я

хочу жить! ( И он рыдает в кепку-ушанку. )

Тут открывается дверь и выглядывает миловидная женщина с пепельными волосами в сиреневой блузке. Она улыбается, прикрывая рот рукой.

* Клавдия Семеновна, вы скоро?

* Скажите, чтоб не занимали! Щаса я, щаса!

Она берет бланк направления, обреченно вздыхает и начинает писать.

Мужчина ерзает на стуле, пытается заглянуть, но не может.

* Фамилия? -- спрашивает Клавдия Семеновна.

* Вереницын! -- с готовностью отвечает мужчина.

* Сколько годочков?

* Тридцать три, - жалобно тянет он.

* Такой молоденький! Моему бы тоже было, если бы не

беда, - ностальгирует Клавдия Семеновна.

Через полминуты, почесав за ухом, она протягивает учителю Вереницыну справку.

* Ну вот и все... На... вам!

Тот берет ее и читает. Справка скачет в руках. Врач трет лоб, на котором краснеет полоска от резинки.

* Это что? Что?! -- возмущается Вереницын. -- Считает,

что в гортани опухоль в течение трех лет?! К

врачу-невропатологу? Да вы что, охренели? У меня горло болит,

кровь идет, а вы? Вы меня что, дураком, что ли,

считаете?..

* Не считаю, не считаю! -- уверяет Клавдия Семеновна. -

Успокойтесь! Все нормально!

* Да как же все нормально? -- бушует учитель. -- Я плюю

-- и кровь?! В раковине кровь! Это нормально? У меня горло, а

вы? У меня кровь, понимаете, а вы... Вы не свое место

занимаете! Не свое! Ваше место не здесь! Ваше место...

* Не надо! Не надо нервничать! -- успокаивает его

Клавдия Семеновна. -- Сходите, вас посмотрят... Ничего же

страшного...

Вереницын комкает спраку и бросает ее прямо в Клавдию Семеновну. Бумажка падает на стол.

* Я же не дурак! -- раззоряется он. -- У меня горло!

Горло болит! Я целый час, целый час в очереди простоял, а

вы...Весь взмок здесь, стоял... Все на ботинки мои смотрели...

У меня нормальные ботинки!

* Чего разошлись-то? Чего? -- увещевает его Клавдия

Семеновна. -- У меня много вас! Вы аж двадцать девятый! И

каждый еще к себе чего-то требует!

И, исчерпав все доводы, кричит так, словно просит о помощи:

* Следующий!..

Однако больной не спешит капитулировать.

* Правильно мой отец говорил! Правильно! Милиция, врачи

-- вот самое худшее, - кричит он.- Не сталкивайся, говорил. И

он был прав! Как он был прав! Ведь до операции он был как

огурчик, как огурчик!..

* Если хочешь быть здоров, убивай всех докторов! -

кричит он, затем левой рукой подбрасывает кепку-ушанку, а

правой бъет по ней с такой злобой, точно перед ним лицо

министра здравоохранения.

* Не-на-ви-жу! Чтоб вы сдохли! Сидите здесь! Чтоб вы

сдохли!

И он выбегает из кабинета и хлопает дверью.

Врач-отоларинголог с двадцатидвухлетним стажем Клавдия Семеновна Морданова пытается успокоиться и начинает делать точечную акупунктуру лица.

* Все болезни от нервов... от нервов... от нервов,

внушает она себе, вдавливая указательный палец в переносицу. Но

внезапно багровеет и бьет кулаком по столу.

* Следующий, бляха муха!..

Продолжение следует...

"Жду ответа",- дрожащей рукой вывел Павел Григорьевич в самом низу серого листа бумаги, вырванного из школьной тетради, и тут же выронил из руки синюю тридцатипятикопеечную ручку с колпачком, обгрызенным когда-то его сыном. В глазах его помутилось. Поплыл дубовый письменный стол с неровной крышкой, сработанный еще при царе Горохе, поплыли книжные полки с аккуратно сложенными стопами пожелтевших газет "Правда" и с папками бумаг, поплыла и комната с выцветшими обоями на стенах... По морям, по волнам...

Закружилось его однокомнатное мироздание и понесло ослабевшего хозяина к кипучему водовороту, где бурлящая вода подхватила его и понесла куда-то вниз. А он и не пытался противиться, полностью отдавшись воле воды. А стихия затягивала его все глубже и глубже в воронку, пока наконец он не перестал ощущать, что же с ним происходит... Умер, решил старик.

Ан нет. Его босые ноги нетвердо ступали по мерзлой земле. Он шел в кромешной тьме, шел наугад. Сначала медленно и осторожно, боясь запнуться и упасть, затем все быстрее и быстрее, пока, наконец, отчаяние и страх перед неизвестностью не овладели им, и тогда он побежал изо всех своих сил... Он бежал, часто спотыкаясь и падая, торопливо вставая, затем снова падая и снова вставая, бежал неведомо куда...

И чудо свершилось... Прямо перед ним возникло холодное голубое свечение, и через минуту его привыкнувшие к темноте глаза ослепила ярчайшая вспышка света, а когда он наконец смог видеть, прямо перед ним посреди огромного пустынного поля стоял величественный трехэтажный особняк... Не дом, а настоящий дворец, доверху заваленный золотом, серебром и драгоценностями... С гаражом на 12 самых дорогих авто, с отделанным мрамором бассейном, с прекрасным ухоженным садом, с подъездом, обстреливаемым глазками телекамер...

Уж он-то знал, кому принадлежит этот дом. Им владела семья Добсонов, известных в городе Санта-Фе адвокатов. Но этот же самый дом стал тюрьмой для прекрасной Джоанны. Какие только муки она не вынесла в этих стенах! И за что? За любовь к мужественному Карбуччио! А ее сестра Немезида!? Какие только козни она не строила, лишь бы помешать строптивому Сириусу любовнику своей подруги! А этот Сириус оказался подонком, да-да, обычным подонком, потому что он предал свою любовь к Джоанне. И девушка сейчас оказалась в сложнейшей ситуации - от нее отрекся родной отец Добсон-Старший... Чем же закончится это неравное противостояние? Он должен узнать, он обязательно должен узнать конец этой интереснейшей истории!..

Павел Григорьевич открыл глаза и обнаружил себя лежащим на ковре посередине комнаты рядом с упавшим стулом. Болела правая нога - видимо, он ушиб ее при падении. Острая боль от сердца отзывалась по всему телу... Ага, ясно, опять... Опираясь на стул, он осторожно поднялся и, шаркая ногами по полу, пошел на кухню. Там он открыл шкафчик, порылся в коробке, нашел лекарство, проглотил таблетку и запил водой из стакана.

Затем вернулся в комнату и упал на кровать. Заскрипела металлическая сетка под тяжестью тела. Немного полегчало. Жить, он должен жить, подумал Павел Григорьевич. С каждым днем делать это становилось все труднее и труднее - каждое утро снова поднимать камень для того, чтобы вечером он проехался по тебе.

Одна радость осталась, одна отдушина... А ведь он помнил, как год и три месяца назад, когда еще только показывали первые серии, он плевался и поносил на чем свет стоит бедных латиноамериканцев и директоров телевидения: "Что показывают-то, а? Совсем одурели! Они нас, что ли, совсем дураками считают?" Но прошло совсем немного времени - месяц-другой, и Павел Григорьевич втянулся и замолчал. Теперь уже он смотрел каждую серию дважды: утром - натощак, и вечером - за чашкой чая "Бодрость", смакуя каждую деталь.

Ему определенно нравились эти смуглые люди со жгучими глазами и душами нараспашку. Он находил в них проявления чувств, с которыми не сталкивался в течение всей своей семидесятивосьмилетней жизни. Они были обуреваемы гибельными страстями - он же жил спокойно и размеренно. Заведовал кафедрой общего и частного языкознания. Про него тогда многие говорили: "Языкознание преподает? Язык у него, конечно, хорошо подвязан, и он это знает".