Записки опального директора - Натан Гимельфарб

Но всё это было внешне. Мы не могли не видеть и не чувствовать глубокую разницу в отношениях Шуры к нам и своему сыну Андрею. Её глаза светились естественной материнской любовью к нему, а та видимая теплота, которая доставалась нам, была неискренней.

Со временем эти отличия стали проявляться всё отчетливее и очень болезненно воспринимались нами, особенно Полечкой. Андрей всё более открыто пользовался своими привилегиями в доме и часто злоупотреблял этим. Он постоянно приносил домой разные сладости, которые якобы ему покупали неизвестные нам тёти и дяди и демонстративно наслаждался ими один. Нередко у него появлялись новые игрушки, которые были недоступны нам. Это вызывало зависть, особено у Полечки. Ему же это доставляло удовольствие.

Только любовь к Сёме и желание сохранить спокойствие в доме придавали нам силы и терпение, и мы никому не жаловались.

Но Андрею всего этого было мало и он стал просто издеваться над Полечкой. Однажды, он сильно ударил ее в спину и она долго плакала от боли. Тут наступил предел моему терпению, я впервые применил к нему силу и предупредил, что если он посмеет ещё раз её тронуть, я расправлюсь с ним, как посчитаю нужным, не прибегая к жалобам старших.

Такой метод имел успех и Андрей долго не приставал больше к Полечке. Мы тщательно скрывали от Сёмы свои отношения с Андреем и свою неприязнь к нему. И всё же он узнал об этом после очередной стычки между нами. Это произошло помимо нашей воли и вопреки нашему желанию.

Мое предупреждение Андрею, к сожалению, подействовало только на определенное время и однажды, позабыв о нём, он вновь применил к ней силу. Упрекнув её как-то в использовании его цветных карандашей и ещё чего-то из школьных принадлежностей, он несколько раз в полную силу ударил ее линейкой по голове. Предотвратив очередной удар, я отвесил ему звонкую пощёчину. Может быть на этом наша стычка и закончилась бы, если бы на крик Андрея не вбежала Шура. Не знаю, как могли бы развернуться события дальше, но я счёл уместным увести Полечку из дома. Когда мы возвратились поздно вечером домой, Сёма устроил семейный разбор случившегося и сделал полагающиеся в таком случае нравоучения каждому из нас.

Больно и обидно было мне тогда слушать его упрёки в свой адрес. Обидно не только потому, что не считал себя виновным, а больше от того, что это был первый случай, когда Сёма отругал меня. Никогда раньше ни мои родители, ни мои старшие братья ни кто либо из наших родственников не ругали меня за поведение. У родителей для этого, видимо, не было достаточных оснований, а старшие братья и другие родственники, после их смерти, оберегали и жалели нас, как сирот. Кроме обиды за себя и малолетнюю сестрёнку, было очень больно за Сёму, мы хорошо понимали чего это ему стоило...

Правда, этот конфликт, как мне показалось, не возымел серьёзных последствий и заметно не повлиял на отношения между супругами, но наши отношения с Андреем после этого случая уже никогда не становились дружественными.

11

В такой сложной и напряженной обстановке в семье мы прожили долгих четыре года. За это время мы заметно подросли и поумнели, что помогло нам осознать необходимость нашего сосуществования. Каждый из нас, наконец, понял, что у нас нет выбора, что жить придёться вместе, а поэтому нужно как-то скрывать свою неприязнь, проявлять терпимость и сохранять относительное спокойствие в доме.

Не могу сказать, что это нам всегда удавалось. Продолжались конфликты и ссоры между Андреем и Полечкой, в которых мне приходилось участвовать, применять угрозы и делать предупреждения, но со временем они возникали всё реже, а главное - не доходили, до кулачных потасовок. Мы с Полечкой, а в

последнее время и Андрей, старались не вмешивать в наши распри Сёму и Шуру, что благоприятно сказывалось на их отношениях.

Терпимо относились мы и к нашей нужде. Правда, теперь мы уже не голодали так, как раньше. Хлеба в доме хватало, но ощущение недоедания мы чувствовали почти постоянно все довоенные годы.

Когда я был уже в восьмом классе и учился в престижной украинской средней школе, Сёма получил лучшую должность с более высокой зарплатой. Он теперь стал начальником отдела в райвоенкомате, который располагался недалеко от нашей школы. Однако, это повышение в должности не оказало заметного влияния на достаток в нашей семье, так как работал он по-прежнему один, а Шура, как и раньше, не отказывалась от частых застолий с друзьями.

Зная о моем постоянном недоедании, Сёма стал приносить мне завтраки на большую перемену в школу. Это были булочки с колбасой или сыром, яйца или пирожки, овощи и фрукты. Я теперь уже не завидовал другим ученикам, которые на переменах разворачивали свои завтраки и аппетитно ели. Особенно старались похвастать вкусной едой дети райкомовской партийной верхушки. Они приносили в школу продукты, которые даже не продавались в обычных магазинах. Такие, как сёмга, бутерброды с чёрной и красной икрой, деликатесные сорта колбас и другое.

Мне было приятно получать Сёмины завтраки, но, понимая, как трудно это ему достаётся, я постоянно отказывался от них и просил больше не носить. Было ещё обидно, что Полечка всего этого не получает. И ещё я опасался, что об этом узнают Андрей и Шура, что станет основанием для семейных скандалов.

Однако Сёма не внял моим просьбам и продолжал носить мне завтраки. Он приезжал на велосипеде и я успевал ещё покататься на большой перемене, что доставляло большое удовольствие.

Учёба и в новой школе шла успешно и по итогам учебного года Сёма, заменявший мне родителей, получил очередную благодарность директора школы и почётную грамоту, которой я был награждён за отличные показатели в учёбе.

В девятом классе меня вновь избрали в учком и трудно сказать, чем только не приходилось мне там заниматься, но больше всего времени отнимали спорт и художественная самодеятельность. Вместе со мной в новую школу пришел и мой лучший друг из дошкольного детства - Безя Зильберштейн. Мы и теперь вместе отправлялись в школу, сидели за одной партой и участвовали в спортивных секциях. Как и раньше, я заметно опережал его в учёбе, а он ещё более заметно опережал меня в росте и физическом развитии. В восьмом и особенно в девятом классе Безе очень тяжело давалась математика и мне приходилось в этом ему помогать. Но делать это становилось мне намного труднее из-за недостатка времени. Мой друг всё больше внимания стал уделять девушкам, у которых пользовался большим успехом.

Безя и меня пытался втянуть в посиделки и гулянья с девчонками, но я стеснялся и даже побаивался этого. Однажды он устроил свидание с девушкой, которая давно нравилась мне. Её звали Геней и она, наверное, догадывалась об этом. Я стеснялся ей в этом признаться и не давал никаких намёков. Когда Безя оставил нас одних в парке, я не нашел нужных слов для разговора с ней и не знал куда себя деть. Видно и я был Гене не безразличен, она попыталась мне помочь, увлекая в более темную аллею парка, но, когда она взяла меня под руку, меня словно электрическим зарядом пронзило и я немедленно отвёл руку, опасаясь допустить что то аморальное и недозволенное.