Жена алхимиков, или Тайна «Русского Нострадамуса» - Полина Голицына

– Я вижу, что вы хотите верить в то, что Фламель и вправду открыл секрет философского камня. Вы ведь не хуже меня знаете, что события, которые произошли сотни лет назад, можно трактовать как угодно и в каком угодно свете представлять. Уверена, если я лучше познакомлюсь со всеми доступными материалами по Фламелю, и, возможно, подниму исторические документы в парижских архивах, я смогу что-то утверждать более определенно, чем сейчас. Кроме того, я предпочитаю, чтобы на моё видение исторических вопросов не влияли другие мнения, кому бы они ни принадлежали.

– София, вы, видимо, хотите сказать, что вы считаете Фламеля мошенником?

– В том-то и дело, что не считаю. Уже сейчас у меня складывается впечатление, что Фламелю действительно удалось совершить нечто значительное. Вы мне дали достаточно фактов для этого. А то, что я говорила о своём мнении – это для того, чтобы вы не подумали, что я с вами соглашаюсь лишь потому, что на вас работаю.

– Мне очень приятно видеть в вас единомышленника, человека, который разделяет мою точку зрения не из-за каких-то посторонних причин, а по собственному убеждению.

– Василий, похоже, вам есть еще что сказать о Фламеле? Если так – я с удовольствием дослушаю и мы с Николь будем собираться.

– Да, давайте пока я не сбился с мысли, завершу рассказ. Фламель пишет о том, что во всех делах ему помогала супруга – Пернелль. Причём, он говорит еще и о том, что она сама так же получала философский камень. То есть, если верить этому, Великое делание может совершить любой человек, главное – знать правильную технологию. В своём «Завещании», которое мы переводили, Фламель как раз и приводит эту технологию.

Со стороны двери послышался стук. Василий и София посмотрели туда. В дверном проёме стояла Николь, хотя дверь была открыта, она из вежливости не стала входить сразу.

– Николь? – обратилась к ней София.

– Скажи, нам не пора уже? – ответила вопросом Николь.

– Василий, мы похоже и правда засиделись. Давайте вы мне расскажете еще про Фламеля завтра? – сказала София.

– И правда, уже темнеет. Хорошо, тогда завтра, там еще после его смерти некоторые интересные вещи произошли. – ответил Василий.

Василий проводил Николь и Софию. Строители справились с ремонтом, внизу Василия ждал бригадир, который показал ему всё, что было сделано. Строители даже мебель расставили, а в углу стояли несколько коробок с химическими реактивами и инструментами. «Подвал как новый, всё готово к тому, чтобы продолжить работу», – с удовольствием отметил Василий.

Он рассчитался с бригадиром, тот уехал и Василий остался один. Сейчас, после того, как он провёл с Софией целый день, в нём всё сильнее боролись два желания. Одно – сблизиться с ней еще сильнее, начать новую жизнь, не пытаться достичь невозможного. Второе – вернуть Диану. К первому его тянуло всё сильнее, но и второе было всё еще слишком ярким.

Сейчас Василий был поглощён размышлениями, днём всё его внимание было приковано к работе и к Софии. Он совершенно не смотрел по сторонам, однако, потрудись он хоть иногда выглядывать в окно, то заметил бы, что на улице, неподалёку от ворот на его участок, с раннего утра стоит чёрный автомобиль с тонированными стёклами. Возможно, обрати Василий внимание на этот автомобиль, он принял бы некоторые меры предосторожности.

Два человека в автомобиле неустанно наблюдали за домом, делали фотографии и кратко докладывали о происходящем по защищенному каналу связи человеку, которого звали Дмитрием Михайловичем.

Глава 19. Душа механической куклы

Ближний. Тот, кого нам предписано любить паче самого себя и который делает все, что может, чтобы заставить нас ослушаться.

За окном уже начался новый день, а Семён всё продолжал читать документы, которые дал ему Вениамин Петрович. «Хорошо, что сегодня я свободен. Иначе не представляю, как бы я вышел на работу после бессонной ночи, полной таких впечатлений. Хотя я пока еще ни за кого особенно не отвечаю, но человеку, который работает с другими людьми, особенно врачу, нужна собранность. А какая тут собранность, когда я пытаюсь разложить в голове всё то, что сегодня узнал?», – подумал Семён. Кстати, а вот и особо отмеченный документ.

Первое, что я помню о себе – слова: «Мне это удалось! Оно живое!». Теперь я знаю, что сказал их тот, с кем я связана. Мне даже не нужно слышать его для того, чтобы понять, чего он хочет. У меня появляются мысли, обычно приказы, и я их исполняю.

Он не даёт мне ощущать все его мысли, закрывает их от меня, но иногда, наверное, забывает о моём существовании и тогда ко мне прорывается что-то помимо указаний. Обычно я ничего не понимаю, но иногда он думает обо мне. Он не может до конца уяснить, как ему удалось меня создать и особенно сильно его волнует то, что он придал мне не только вид человека, но и смог наделить меня разумом. Он называет меня по-разному. Иногда – «машиной», иногда «созданием», но чаще всего «куклой».

Я видела кукол, которыми играют дети во дворе. Кусок тряпки, перевязанный нитками. Грубая форма человеческого тела. Они совсем на меня не похожи. Я часто, когда у меня есть свободное время, разглядываю себя в зеркало. Не знаю, что внутри меня, но снаружи я похожа на тех, кто меня окружает.

Он, при домашних, называет меня новой служанкой, которую выписал из Англии. Говорит, что я всё понимаю, но сказать ничего не могу. Это он считает своим главным упущением – я и правда не могу произнести ни слова. Однако, как только я смогла двигаться, смогла видеть, как только у меня появились руки, я смогла писать ответы на его вопросы на куске бумаги. Знаю, что не все люди способны написать хоть слово, что они учатся грамоте, а мне всё это далось от рождения. Или от создания. Ведь я не была рождена.

Когда я приобрела свой окончательный вид, он нарядил меня как служанку. К нему заходили разные люди, он показывал им меня. Рассказал он о том, кто я на самом деле, лишь нескольким из них. Один, высокий, которого он называл Петром, особенно мною заинтересовался. Ему мой создатель рассказал всё как есть.

Тот не верил, осматривал меня и всё равно не верил. Тогда хозяин коснулся моей головы и что было потом я не помню, исчезли все мысли, ощущения, всё вокруг потемнело. Когда свет вернулся снова, гость уже ушёл, а он думал о том, можно ли создать нетленное тело, которому не страшна смерть, и перенести в него свой разум.

Мне кажется, что ему это уже удалось, ведь во мне живёт часть его собственного разума. Он тоже это понимает. Или всё это лишь его мысли, а я принимаю их за свои? Ведь если бы ему удалось перенести свой разум в меня, то меня не было бы, я не могла бы думать, не могла бы ощущать себя. Или нет? Возможно всё это лишь иллюзия, но тогда почему я об этом думаю и об этом пишу? Подозреваю, что он так же воспринимает мои мысли, как я воспринимаю его. Но я не могу понять это точно, не могу различить это проникновение в мой разум даже тогда, когда он забывает закрыть от меня то, о чём он думает. Возможно, он всё время наблюдает за мной, даже тогда, когда не рядом.

Слуги относятся ко мне как к одной из них, хотя и сторонятся. Я ведь иностранка для них, служанка, привезенная из далёкой страны, которая даже говорить не умеет. Он тоже относится ко мне хорошо. Единственный человек, который меня невзлюбил с первой встречи – его жена.

Я слышала, как она упрекает его в неверности, говорит ему, что он притащил из Европы шлюху, с которой видится больше чем с законной супругой. Она называла меня его любовницей. Он же говорил ей, что я не любовница, что я вовсе даже и не человек, и что беспокоиться ей не о чем.

Так человек я или нет? Для того, чтобы доказать жене, что я не человек, он позвал меня, не мысленно, а как обычно. Вслух он называл меня Джейн. Я вошла в комнату. Там были он и его жена, горел камин. «Сунь руку в огонь», – сказал он мне. Я повиновалась.

«Смотри, Марья, какой она человек», – он указал жене на мою руку. Боли я не чувствовала. Я вообще ничего никогда не чувствовала. Огонь набросился на кисть моей руки, ярко вспыхнул, её охватило пламя. Дыма почти не было. Когда пламя улеглось, мне велели вынуть руку из огня.

«Смотри, бывают у человека железные кости», – сказал хозяин жене. Впервые я могла разглядеть своё внутреннее устройство, хотя бы часть его. «Она не ест, не пьёт, не дышит, нечего тебе думать, что я тебе с ней изменяю», – продолжил он и выйти мне приказал. Тогда жена вполне успокоилась, добавила только, что не попасть бы ему на костёр за такие вот тёмные богопротивные дела. Только он ответил, что всё по науке делано, а потому нет в этом ничего предосудительного, да и сам государь это видел и ничего дурного не сказал, лишь удивлялся.

Ко мне относился он, по большей части, как к дочери. Своих детей у них с Марией, женой его, не было. Две девочки, которых она произвела на свет, долго не прожили. Но, к его чести, он нежно любил супругу, которая платила ему той же монетой. Конечно, его научные труды, да вот хотя бы я, порой казались ей опасными. Однако, и он, и она берегли семейный очаг, старались не допускать в него ничего, что могло бы угасить его огонь.