Прекрасная Натали - Наталья Горбачева

Наталья Пушкина».

Новоиспеченных, но уже знаменитых супругов наперебой приглашали в гости: всем хотелось поглядеть на первую красавицу Москвы и первого поэта России. Балы, театр, маскарад в Большом театре, санные катания, устроенные знакомцем Пушкина Пашковым, гости непрерывно сменяли друг друга. Это были развлечения последней перед Великим постом масленичной недели.

По-видимому, глава семейства легкомысленно отнесся к наступившему Великому посту: продолжались шумные встречи с друзьями, увеселения вкупе со столом, отнюдь не постным. Это не могло не огорчать тещу Пушкина, она пыталась как-то увещевать зятя, по словам современницы, «вздумала чересчур заботиться о спасении души своей дочери». Надо заметить, молва отвела Наталье Ивановне роль «мучительницы» Пушкина, которая только то и делала, что «постоянно попрекала его безбожием и безнравственностью, даже скупостью, тем самым ускорив отъезд молодоженов из Москвы».

Однако еще в январе, за месяц до женитьбы Пушкин писал Плетневу: «Душа моя, вот тебе план моей жизни: я женюсь в сем месяце, полгода проживу в Москве, летом приеду к вам. Я не люблю московской жизни. Здесь живи не как хочешь, а как тетки хотят». В одном из своих набросков Пушкин яснее выразился насчет московской жизни. После петербургской она действительно могла показаться унылой. «Ныне (после пожара 1812 года. — Н. Г.) в присмиревшей Москве огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным и одичалым… На всех воротах прибито объявление, что дом продается и отдается внаймы, и никто его не покупает и не нанимает. Улицы мертвы; редко по мостовой раздается шум кареты; барышни бегут к окошкам, когда едет один из полицмейстеров со своими казаками… Обеды уже даются не хлебосолами старинного покроя, в день хозяйских именин или в угоду веселых обжор, в Честь вельможи, удалившегося от двора, но обществом игроков, задумавших обобрать наверное юношу, вышедшего из-под опеки, или саратовского откупщика. Московские балы… Увы! Посмотрите на эти домашние прически, на эти белые башмачки, искусно забеленные мелом… Кавалеры набраны кое-где — и что за кавалеры…»

«В Москве остаться я никак не намерен, — докладывает Пушкин Плетневу в марте. — … Мне мочи нет хотелось бы к вам не доехать, а остановиться в Царском Селе… Лето и осень таким образом провел бы я в уединении вдохновительном, вблизи столицы, в кругу милых воспоминаний и тому подобных удобностей. А дома ныне, вероятно, там недороги: гусаров нет, двора нет — квартер пустых много. С тобой, душа моя, виделся бы я всякую неделю, с Жуковским также — Петербург под боком — жизнь дешевая, экипажа не нужно». «Мне кажется, что если все мы будем в кучке, то литература не может не согреться и чего-нибудь да не произвести: альманаха, журнала, чего доброго? и газеты!»…

Итак, причин предостаточно, чтобы переехать в Петербург, где сосредоточено то, что сердцу мило: друзья, литературные салоны, придворный, высший и блестящий круг, в котором, по расчетам Пушкина, Натали должна занять подобающее место. Недаром он писал: «Я не потерплю ни за что на свете, чтобы жена моя испытывала лишения, чтобы она не бывала там, где она призвана блистать, развлекаться. Она вправе этого требовать. Чтобы угодить ей, я согласен принести в жертву свои вкусы, все, чем я увлекался в жизни, мое вольное, полное случайностей существование. И все же не станет ли она роптать, если положение ее в свете не будет столь блестящим, как она заслуживает и как я того хотел бы?…»

Но средств для блестящего образа жизни явно не хватало. К несчастью, Пушкин продолжал играть, и игра его по большей части была несчастлива, отсюда и всегдашняя нехватка достаточных средств.

«Пушкин, получив из Опекунского Совета до 40 тысяч, сыграл свадьбу, и весною 1831 года, отъезжая в Петербург, уже нуждался в деньгах, так что Нащокин помогал ему в переговорах с закладчиком Веером». «Из полученных денег (до 40 тысяч) он заплатил долги свои и, живучи около трех месяцев в Москве, до того истратился, что пришлось ему заложить у еврея Веера женины бриллианты, которые потом и не были выкуплены» (Нащокин).

«Несмотря на свое личное пренебрежение к деньгам, когда становилось чересчур жутко и все ресурсы иссякали, Александр Сергеевич вспоминал об обещанном и невыплаченном приданом жены. Происходил обмен писем между ним и Натальей Ивановной, обыкновенно не достигавший результата и порождавший только некоторое обострение отношений.

Кончилось тем, что теща, в доказательство своей доброй воли исполнить обещание, прислала Пушкину объемистую шкатулку, наполненную бриллиантами и драгоценными парюрами, на весьма значительную сумму. Несколько дней Наталье Николаевне пришлось полюбоваться уцелевшими остатками гончаровских миллионов [3].

Муж объявил ей, что они должны быть проданы для уплаты долгов, и разрешил сохранить на память только одну из присланных вещей. Выбор ее остановился на жемчужном ожерелье, в котором она стояла перед венцом. Оно было ей особенно дорого, и, несмотря на лишения и постоянные затруднения в тяжелые годы вдовства, она сохраняла его, и только крайняя нужда наконец заставила Натали продать ожерелье графине Воронцовой-Дашковой, в ту пору выдававшей дочь замуж. Не раз вспоминала она о нем со вздохом, прибавляя:

— Промаяться бы мне тогда еще шесть месяцев! Потом я вышла замуж, острая нужда отпала навек, и не пришлось бы мне с ним расстаться» (А. П. Арапова).

Итак, в апреле Москва Пушкину «слишком надоела», единственная радость, что «женка моя прелесть не по одной наружности». Конечно же, поэту не терпелось представить свою красавицу на суд настоящих ценителей, которые — в Петербурге. И вот он взывает к главному столичному корреспонденту Плетневу: «…ради Бога, найми мне фатерку — нас будет: мы двое, 3 или 4 человека да 3 бабы. Фатерка чем дешевле, разумеется, тем лучше — но ведь 200 рублей лишних нас не разорят. Садика нам не будет нужно, ибо под боком у нас будет садище. А нужна кухня да сарай, вот и все. Ради Бога, скорее же, и тотчас давай нам и знать, что все-де готово и милости просим приезжать. А мы тебе как снег на голову!..»

И все же он чувствует себя счастливым. Мечта воплотилась в жизнь, и Пушкин шутливо констатирует: «Жена не то что невеста. Куда! Жена свой брат».) Чуть свыкнувшись со своим новым положением женатого человека, он пишет уже вполне серьезно: «Юность не имеет нужды в своем доме, зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу — тогда удались он домой».

Еще до женитьбы был написан сонет «Мадонна», посвященный невесте.