Неведомому Богу. Луна зашла - Джон Стейнбек

Джозеф, через дверной проём сарая увидевший это сборище, вышел наружу поразмяться. Завидев его, старик снял свою рваную шляпу.

— Buenas tardes, senor, — сказал он.

— Tardes, — сказал Джозеф.

Коробейник крайне смущённо улыбался.

— Вы меня не помните, сеньор?

Джозеф пристально всмотрелся в загорелое продолговатое лицо.

— Думаю, что нет.

— Как-то раз, — сказал старик, — вы ехали по дороге в Нуэстра-Сеньора. Я подумал, что вы собираетесь на охоту, и попросил кусочек оленины.

— Да-да, — медленно промолвил Джозеф. — Теперь вспоминаю. Ты — Старый Хуан.

Коробейник, как старая птица, дёрнул головой.

— А потом, сеньор, потом мы говорили о фиесте. Я обошёл всю округу от Сан-Луис-Обиспо. Вы уже устраивали фиесту, сеньор?

Глаза Джозефа радостно расширились.

— Her, но я собираюсь. Когда для этого будет подходящее время, Старый Хуан?

Сознавая, какая большая честь ему выпала, коробейник развёл руками и вытянул шею.

— Здесь, сеньор, любое время — подходящее. Но есть дни, когда это сделать лучше всего — Natividad, Рождество.

— Нет, — сказал Джозеф, — слишком скоро. Времени не хватит.

— Тогда на Новый год, сеньор. Это лучшее время, потому что тогда все счастливы и ждут фиесты.

— Годится! — воскликнул Джозеф. — На Новый год мы её и устроим.

— Мой зять играет на гитаре, сеньор.

— Пусть тоже приходит. Кого мне пригласить, Старый Хуан?

— Пригласить? — взгляд старика был полон изумления. — Никого не надо «приглашать», сеньор. Когда я буду возвращаться в Нуэстра-Сеньора, я скажу, что на Новый год вы устраиваете фиесту, и люди придут. Может быть, приедет священник, он привезёт алтарь в перемётных сумах и отслужит мессу. Вот будет здорово!

Посмотрев на дерево, Джозеф рассмеялся.

— И от этого трава будет лучше расти, — сказал он.

16

На следующий день после Рождества Марта, старшая из девочек Рамы, сильно напугала других детей.

— На фиесту будет дождь, — сообщила она, а поскольку она была старше остальных, ребёнком вдумчивым и нелегкомысленным, использовавшим в отношениях с другими детьми свой возраст и свою серьёзность, как кнут, все поверили ей, и не думали о фиесте ничего хорошего.

Трава росла всё гуще. За то недолгое время, пока стояла тёплая погода, её новые ростки возникали с небывалой быстротой, а на полях появилось несметное количество грибов, включая дождевики и поганки. Дети приносили грибы корзинами, и Рама жарила их на сковородке, куда клала серебряную ложку, чтобы проверить, не ядовиты ли они. Она утверждала, что серебро потемнеет, если попадётся поганка.

За два дня до Нового года на дороге появился Старый Хуан со своим зятем, бесхитростно улыбающимся парнем-мексиканцем, шагавшим за ним след-в-след, ибо зятю, Мануэлю, не хотелось даже утруждать себя мыслями о том, как обойти канаву. Оба они остановились перед крыльцом Джозефа, прижав к груди свои шляпы. Подобно тому, как щенок подражает всем движениям взрослой собаки, Мануэль повторял всё, что делал Старый Хуан.

— Он играет на гитаре, — сказал Старый Хуан, и в доказательство его слов Мануэль передвинул из-за спины разбитый инструмент и с гордостью продемонстрировал его.

— Я рассказал про фиесту, — продолжал Старый Хуан. — Люди придут, будет не меньше четырёх гитар, сеньор, придёт отец Анхело и (в этом-то и заключалось самое главное) отслужит мессу прямо здесь! А я, — сказал он с гордостью, — должен буду собрать алтарь. Так сказал отец Анхело.

Глаза Бартона померкли.

— Джозеф, тебе ведь не нужно этого, ни из-за нашего ранчо, ни ради той репутации, которую мы всегда должны хранить?

Но Джозеф улыбался вполне довольно.

— Они — наши соседи, Бартон, и я не собираюсь обращать их в другую веру.

— Я на такое смотреть не останусь! — сердито воскликнул Бартон. — Папе Римскому здесь делать нечего.

Томас хмыкнул.

— Тогда оставайся дома, Бартон. Мы с Джо не боимся, что нас обратят в другую веру, и посмотрим фиесту.

Надо было сделать ещё тысячу дел. Томас, съездив на повозке в Нуэстра-Сеньора, купил баррель красного вина и бочонок виски. Vaqueros забили трёх молодых бычков, развесили мясо на деревьях, и Мануэль уселся возле них отгонять насекомых. Старый Хуан соорудил под большим дубом алтарь из досок, а Джозеф выгородил на дворе и подмёл место для танцев. Старый Хуан сновал повсюду, показывая женщинам, как приготовить в кадке salsa риrа,[12] для чего им надо было использовать консервированные томаты, острые красный и зелёный перцы, а также некоторые сушёные травы, которые Старый Хуан принёс в своих карманах. Он руководил рытьём ям для приготовления кушанья, обкладывая их края дубовыми досками, что должно было придать блюду особый вкус. Сидя под деревьями, на которых было развешано мясо, Мануэль периодически перемежал однообразное треньканье на своей гитаре зажигательными мелодиями. Дети сновали повсюду и были хорошими, ибо Рама, как известно, могла позволить плохим детям только сидеть дома и смотреть фиесту из окна — наказание, доводящее прямо до дрожи, так что дети таскали дрова для ям, где готовилось жаркое, и предлагали Мануэлю присмотреть за мясом.

Гитаристы, четверо загорелых черноволосых мужчин высокого роста с бесценными руками, прибыли в девять часов вечера накануне Нового года. День и ночь играя на гитарах, они могли проехать сорок миль, а потом, снова проехав сорок миль, вернуться домой. Через пятнадцать минут, чуть пошатываясь от усталости, они стояли у крыльца. С их появлением Мануэль заметно оживился. Он помог сгрузить их драгоценную поклажу и расстелил им одеяла на сеновале, но спали они недолго; в три часа ночи Старый Хуан разжёг в ямах костры, и гитаристы вышли, волоча свои тюки. По краям площадки для танцев они установили четыре шеста и извлекли из тюков украшения: красные и синие флажки, бумажные шарики и ленты. Работая при мерцающем свете костров, они соорудили павильон задолго до начала дня. Перед рассветом верхом на муле, в сопровождении тяжело нагруженной лошади и двух сонных мальчиков-алтарников, которые ехали на ослике, прибыл отец Анхело. Отец Анхело сразу взялся за дело. Он с усердием совершил службу на алтаре Старого Хуана, установил свечи, отшлёпал мальчиков-алтарников и послал их бегать вокруг. Сложив своё облачение под навесом для инвентаря, он, в завершение всего, вынес статуэтки. Распятие и Мадонна с Младенцем были просто изумительны. Отец Анхело сам придумал их устройство, вырезал из дерева и раскрасил. Они складывались на шарнирах так незаметно, что, когда их устанавливали, разъёма не было видно; их головы отвинчивались, и с помощью деревянного штыря, входящего в щель, Младенец оказывался прямо на руках Мадонны. Отец Анхело любил свои имевшие широкую известность фигурки. Они были в три фута высотой, но, сложенные, легко умещались в дорожной сумке. Будучи весьма интересными с точки зрения своего механического устройства, они имели разрешительное благословение архиепископа. Старый Хуан сделал для них отдельные подставки и сам принёс толстую свечу с алтаря. Незадолго до рассвета стали прибывать гости; те, что побогаче — в лёгких двухместных экипажах с украшенным бахромой верхом, остальные — на двуколках, в кабриолетах, в повозках и верхом. Белая беднота приехала со своих высокогорных ранчо в Кингс-Маунтен на санях, наполовину застеленных соломой и битком набитых детишками. Приехавшие дети сбивались в стайки и, встав поодаль, некоторое время глазели друг на друга. Незаметно появившиеся индейцы, придав своим лицам непроницаемость, отходили в сторону и смотрели на всё, но ни в чём не принимали участия.

Строгий во всем, что касалось церкви, отец Анхело в вопросах, не имеющих для церкви особого значения, проявлял себя как мягкий и не лишённый чувства юмора человек. Стоило ему взять в руки стакан вина, хорошо закусить — и не было глаз, что сверкали бы ярче. Ровно в восемь часов он зажёг свечи, подозвал мальчиков-алтарников и начал мессу. Красиво зазвучал его сильный голос. Бартон, верный своему обещанию, остался дома и вместе с женой предался молитве, но, даже напрягая голос, не смог пересилить проникновенную латынь.

Сразу после того, как месса закончилась, люди сгрудились посмотреть, как отец Анхело разберёт статуэтки Христа и Марии. Он ловко проделал всё, преклоняя колени перед каждой фигурой, прежде чем установить её и отвинтить у неё голову.

Ямы теперь были полны розоватых углей, а их стены пылали жаром. Томас, которому оказали помощь значительно большую, чем та, в которой он нуждался, выкатил бочонок вина, установил его в люльку, забив в её конец втулку, и выбил затычку. Истекая соком, огромные куски мяса висели над огнём, а угли вспыхивали белым пламенем. Мясо, которое получили от забитой на пастбище скотины и повесили жариться, было превосходным. Трое мужчин вынесли кадушку с salsa и вернулись за баком, в котором обычно кипятили бельё, полным бобов. На закуску к разливному вину женщины принесли кислого хлеба и выложили на стол горку булок с золотистым припёком. Индейцы потихоньку собрались на задворках в тесную толпу, а, когда мясной запах разлился в воздухе, у детей, которые играли, всё ещё робея, потекли слюнки.