Этюд в розовых тонах - Анна Данилова

Она сглотнула слезы и, чувствуя, что ее мысли еще пока слишком далеки от реального воплощения, села на постели и закрыла ладонями горячее лицо.

А что, если рассказать все Софье Андреевне? Может, она что посоветует насчет жильцов? Может, у нее есть адвокат, который в долг поможет ей? Хотя разве такие адвокаты вообще бывают?

За стенкой наступила тишина, но вскоре послышался шорох и шепот. Кто это там может находиться в столь поздний час? Мужчина, которому Софья Андреевна посулила встречу с новой девушкой? Или же это сама хозяйка принимает у себя мужчину? Любовника? А почему бы и нет.

Любопытство, сопряженное со страхом и осторожностью, взяло верх, и Аля, покинув теплую постель, подошла к двери, чуть приоткрыла ее, чтобы увидеть, что происходит в коридоре или на кухне. Но дверь на кухню была закрыта, зато именно оттуда рвался сквозь матовое стекло яркий свет и приглушенные голоса. Аля на цыпочках подошла к двери и услышала уже совсем отчетливо голос хозяйки и еще какой-то женский, грубоватый. Она постучала и замерла, ожидая, что же будет дальше.

– Алевтина, это ты? – Дверь распахнулась, и она увидела Софью Андреевну в накинутом на плечи пестром махровом халате. – Заходи. Выспалась? Чайку попьешь?

За столом напротив нее сидело существо неопределенного пола в сером свитере и черных брюках. Темные стриженые волосы, огромные черные бегающие глаза, острый нос с покрасневшим кончиком, большие розовые плоские уши.

– Это Маша. Садись с нами. Вот халва, пряники.

Пряники Аля терпеть не могла, но халвы немного попробовала. Взгляд ее остановился на маленьких, похожих на золотые, часиках, лежавших рядом с вазочкой с вареньем.

– Заметила? – довольно крякнула Софья Андреевна и широко улыбнулась. – Золотые. Настоящие. Они теперь мои. Только что купила. Недешево, правда, но зато вещь! Мало ли что в жизни случится, а золотые часы всегда выручат. И продать можно, и заложить, правильно я говорю, Маша?

Но странная Маша, вместо того чтобы согласиться или выдавить из себя хотя бы подобие улыбки, бросила на тетку лишь тяжелый насмешливый взгляд. Однако Софья Андреевна этого словно бы и не заметила. Она нацепила на руку часики и даже чмокнула их, как если бы они были живыми.

– Вот поработаешь немного у меня, мы и тебе такие же купим, правда, Маша? Слушай, что это мы все про часики. У тебя вон какая большая сумка. Наверняка в ней найдется что-нибудь и для моей Алевтины. Она же совсем раздета, пришла ко мне в чем мать родила.

У Али от этих слов запылали щеки. Меньше всего ожидала она, что про нее вот так запросто будут рассказывать первому встречному. Она едва сдержалась, чтобы не нагрубить хозяйке. Софья Андреевна же, не дожидаясь, что ей ответит Маша, сама открыла «молнию» на сумке и принялась вытаскивать на маленькую, стоящую в углу кухни кушетку какие-то вещи. Здесь были и кожаная коричневая куртка, почти новая, подбитая мехом, и джинсы, и несколько ярких пушистых кофточек, и теплый свитер.

– Алевтина, выбирай, может, тебе что и приглянется?

Аля, думая о том, что уходить отсюда рано или поздно ей все равно придется, но в своем халатике она далеко не уйдет, сразу же ткнула пальцем в теплый свитер, джинсы и куртку.

– Не хило, девонька. Но я понимаю тебя. Все-таки зима на дворе. Давай, примеряй, но я бы на твоем месте померила еще и кофточку, вот эту, красную. Она тебе пойдет, да и мужикам нравится, когда на женщине все яркое, нарядное. Ты же не станешь встречать мужчину в этом свитере. Ты в нем будешь похожа на пацанку.

Аля, никак не реагируя на ее советы и наставления, быстро надела джинсы, которые оказались ей великоватыми, натянула свитер, явно мужской и даже пахнущий мужским одеколоном, и набросила на себя куртку. И вдруг сердце ее забилось, а колени настолько ослабли, что ей пришлось сесть. Она узнала этот запах, и этот свитер, и эти джинсы. Ошибки быть не могло. Этот свитер она видела на Борисе Ефимовиче, и джинсы тоже, хотя все джинсы очень похожи, а она никогда не присматривалась особо к его вещам. Тем более что их стирала домработница. А куртка? Похоже, что и куртка тоже украдена из того же дома, а сидящая перед Алей девушка Маша не кто иная, как воровка, промышляющая мародерством и не гнушающаяся продажей краденых вещей. Но разве могла она сказать ей об этом прямо в лицо, она, Аля, находящаяся вот уже несколько часов на содержании какой-то тетки, собирающейся торговать ею, как товаром?

Она вдруг представила себе разграбленную и оскверненную квартиру Бориса Ефимовича, по которой разгуливают вот такие Маши, подбирающие с пола вещи, роющиеся в шкафах с целью поживиться чужим добром. И тут же пришла ясная мысль о том, что ничего ценного – то Маше там найти и не удалось – ведь там успел «поработать» еще один талантливый мародер, сутенер и гнуснейшая личность в одном лице, ее отец – Вениамин.

– Ну что, все велико? Подождем до следующего раза?

Аля очнулась. Нет, конечно же, она не вернет эти вещи. Пусть хотя бы они напомнят ей о хороших днях, о Борисе Ефимовиче, о другой Але…

– Нет, мне все это нравится. Я беру.

– Нет, ты слышала? – рассмеялась Софья Андреевна, подмигивая Маше. – Она берет. Это я беру для тебя, понимаешь? А ты мне потом все отработаешь. Думаешь, джинсы и куртка – это все, что требуется молодой женщине, чтобы начать работать? А приличная ночная рубашка? А помада, духи? Сигареты, шампанское… Ты и представить себе не можешь, как много всего набегает. Так что, подружка, иди-ка еще поспи, отоспись как следует, а уж вечерком начнем зарабатывать денежки. Главное, ничего не бойся и мне доверяй. А я тебя в обиду не дам. У меня есть ребята, которым я плачу за собственный покой. Они и за тобой присмотрят, чтобы ты не сбежала в чужом бельишке, и за клиентами, чтобы они не забыли расплатиться. Такие вот дела.

Аля встала, пробормотала что-то, похожее на «спасибо», и ушла к себе. Легла и сразу же уснула, обняв и прижав к груди мягкий мужской свитер.

Почти целый день она провела в постели, вставая только, чтобы поесть или сходить в туалет, а вечером Софья Андреевна принесла ей розовую ночную рубашку, шкатулку с косметикой и оставила одну – приводить себя в порядок.

Аля слышала, как в течение дня хозяйка звонила по телефону каким-то мужчинам и договаривалась о времени, а потому знала, что первый клиент придет в шесть, второй в восемь и, возможно, останется до утра.

«Аля, ты – проститутка, – сказала она своему отражению и улыбнулась, растягивая накрашенные оранжевой помадой губы и обнажая ровные зубы. – Ты – проститутка. А все проститутки должны быть бесчувственными. Иначе ты не выживешь. Вот так-то вот».

Она вздрогнула, когда в передней прозвучал тонкий, дребезжащий звонок. Это пришел, должно быть, ее первый клиент…

16. Убежище

Тамара вернулась к себе в офис, села за свое рабочее место и уставилась на цветущий кактус. Разговор с Лавровым произвел на нее довольно странное впечатление. Однако Наталья оказалась права, когда сразу же заподозрила его в продажности, свойственной, в сущности, многим людям. Лавров в тихой беседе, смысл которой сводился к тому, чтобы продать Тамаре всю информацию, касающуюся покойной Ренаты Кленовой, вел себя как паинька и даже не счел нужным играть. Две тысячи рублей, выложенных Тамарой на стол, произвели на него должное действие, и он охотно отдал ей папку с результатами работы, за которую он в свое время уже получил от Виктора немалые деньги (Тамара отметила про себя, что Лавров – парень не промах, раз оставил себе дубликат всех документов, и как оказался прав!). Там были фотографии Ренаты, снятой в момент, когда она переходила улицу, садилась в машину, рассматривала витрину магазина, кормила на площади голубей. И ни одного мужчины рядом. Ни одного снимка с мужчиной. Николай Лавров следил за Ренатой довольно долго и тщательно. Знал все ее маршруты, выучил привычки. Большую часть времени, как оказалось, Рената проводила все-таки дома. И к ней в отсутствие мужа практически никто не заходил. Ни Сулейманов, ни Бархатов, словом, никто из окружения Кленовых. Не жена, а сущий ангел, получается. Тамара нахмурила брови и прикоснулась пальцами к пышному красному цветку кактуса. Лепестки его были на редкость нежными и чуть влажноватыми. Деньги, лежащие у нее в сумочке, не давали ей покоя. Без малого три тысячи долларов. Как ей не хотелось расставаться с этими деньгами! Но что бы такое придумать, чтобы не возвращать их Наталье? Что? Позвонить и сказать, что папка с материалами о Ренате у нее и что она заплатила Лаврову три тысячи долларов? Как отнесется к этому Наталья? Поверит ли? Не станет ли проверять и вообще, не устроит ли скандала по поводу того, что Тамара провернула это дельце по-своему, даже не посоветовавшись с ней. Три тысячи долларов. Большие деньги для секретарши, привыкшей получать мизерные подачки от своих скуповатых и циничных хозяев.