Олег Рязанский - Алексей Хлуденёв

— Эк тебя, православный, угораздило! — сказал с легким упреком. — Что ж не уберег себя? В бою уцелел, а на игрушке сплоховал. Не Карп ли, твой друг, угостил тебя эдак?

Федот сразу опечалился:

— Нет, господин, не Карп. В бою убит Карп…

— Убит? — обескураженно переспросил князь. — О Господи! Жалко молодца. Орел! Кажется, и дите у него…

— Сироткой остался.

— Савелий, небось, убивается теперь. Взял на себя грех: вместо меньшого послал Карпа.

У Федота вдруг задрожали губы:

— Не дядя Савелий виноват… Это я не уберег друга. Он бросился защитить меня от врага — и сам напоролся на копье. Меня спас, а сам…

Олегу Ивановичу понравилось, что ратный берет вину на себя, хотя, по всей видимости, сильно преувеличивал свою вину. Понравилось — потому что настоящим виновником гибели многих рязанских воинов Олег считал себя, князя, проигравшего сражение Боброку. Он терзался сознанием своей вины и своих промахов, а этот простой ратный, того не подозревая, облегчает участь князя, беря на себя вину хотя бы за погибель одного человека. Как тут было не почувствовать в Федоте родственную себе душу?!

— Не вини одного себя, брат. Все мы проворонили победу. А более всего виновен я. Превзошел меня этот волынец. Умеет, черт, воевать.

— О том не могу судить, княже, а вот насчет погибели Карпа виновен я. Ты дал ему крест-оберегу, а моя совесть не чиста в том, что я, братаясь с Карпом, взял у него твой крест. Твой крест меня оберег, а крестовый брат мой погиб…

В подтверждение сказанного Федот отвернул ворот рубахи, показав на своей ещё не обволосатевшей груди золотой крестик-оберегу — былую принадлежность князя. В первую минуту князь был задет тем, что Карп, человек простого звания, не оценил должным образом внимания к нему великого князя и так запросто расстался с подарком в пользу товарища. Однако здравый смысл подсказывал, что разумный человек, а в разумности Карпа сомневаться не приходилось, сделал это из высших побуждений. В поступке Карпа угадывалась глубина его натуры. Он не пожалел дорогого князева подарка подарка, являвшего собой мечту любого и каждого, — ради крестового братства — может быть, высшей степени очеловечивания людских отношений.

— Ну, Федот, выздоравливай. Вижу, рана твоя, дай Бог, не смертельная и не увечная. Как выправишься — прикажу взять тебя в мою молодшую дружину. За то, что о товарище печалишься…

На вечерне князь велел жене Фросе, дочерям, сестре Настасье особо помолиться за упокой души Карпа. А теперь, посередь ночи, вновь молился за упокой душ всех погибших. И просил Господа избавить его душу от всякой скверны плоти и духа и от помышлений суетных. И помочь ему одолеть супостатов (при этом мысленно зрил перед собой Владимира Дмитрича Пронского). Итак, молясь, он то плакал, то утихал. Наконец изможденно и успокоенно прозвучало последнее слово: "Аминь".

Глава восемнадцатая. Епифан Кореев в Сарае

Епифан Кореев с тремя десятками воинов прибыл в Сарай в конце декабря, ещё не ведая, что рязанцы потерпели поражение и князь Олег бежал из Переяславля. К сожалению, мурза Салахмир в то время отсутствовал в столице. По поручению хатуни 1 Тулунбек он отлучился в дальние кочевья вербовать ей сторонников на случай, если бы кто посягнул на её трон.

А врагов у царицы было много. С тех пор, как лет пятнадцать назад был убит великий хан Джанибек, золотоордынский престол стал предметом яростных раздоров и кровопролитных междоусобиц. Джанибек был задушен руками своего сына Бердибека. Это случилось после того, как Джанибек повоевал Азербайджан. Оставив в нем наместником Бердибека, великий хан отправился в Сарай. По дороге он внезапно заболел. Один из его влиятельных приближенных тайно послал гонца к Бердибеку с вестью, что великий хан заболел и при смерти. Сын немедленно помчался следом. Прибыв в ставку отца, он вошел в его шатер и увидел, что отец хотя ещё и болен, но уже выздоравливает. Между тем, Джанибек страшно разволновался. Его насторожило, что сын прибыл без его разрешения. Джанибек выразил свое недовольство, и тогда сын, пользуясь физической слабостью отца, вместе с другими заговорщиками лишил его жизни. Чтобы избавиться от соперников на престол, Бердибек приказал убить и своих двенадцать братьев.

Однако отцеубийца сидел на троне лишь два года — был устранен одним из своих соперников. Но и тот продержался недолго. За полтора десятка лет на золотоордынском престоле поменялось пятнадцать ханов.

Именно в обстановке смуты, названной русскими летописями "великой замятней", огромная Золотая Орда раскололась. Самый крупный отколовшийся улус, от Волги до Днепра, оказался в руках Мамая. Мамай был зятем хана Бердибека. При нем он занимал самую могущественную, после хана, должность в государстве — беклярибека. Ведая в этой должности армией, внешней политикой и верховным судом, Мамай, после падения тестя, бежал из столицы Золотой Орды за Волгу с войском. Это и помогло ему стать хозяином положения в правобережной Орде. Мамай быстро и легко подчинил себе мелких князьков и дерзко поглядывал в сторону Сарая. Точил нож на всякого, кто воцарялся на сарайском престоле. И уж само собой — на хатунь Тулунбек, полагая, что не женщине занимать трон, на коем сиживал полтора века назад сам великий хан Батый, а не столь давно — его тесть.

Тулунбек стала хатунью левобережной Орды после того, как был убит во время распрей её супруг. Едва добившись престола ценой потери немалой крови, он тут же и потерял его, став жертвой очередного заговора. Оставшись вдовой, хатунь сумела с помощью своих богатств и личного обаяния сплотить вокруг себя талантливых и энергичных сподвижников и взять престол. Правила она страною уже два года: дольше, чем её незадачливые предшественники, так как сумела примирить враждующие стороны и успокоить народ.

Самым главным врагом для себя она считала Мамая с его новым ставленником ханом Мухаммедом-Булаком.

Русские князья с самого начала смут в Золотой Орде заняли выжидательную позицию, не зная, кому подчиняться и платить дань. Некоторые из русских князей, видя, как Мамай умело управляет своей Ордой, в короткий срок прекратив в ней всякие смуты, предпочли давать выход1 именно Мамаю. К тому же Мамай ловко использовал противоречия между русскими князьями.

Вынудив сначала тверского князя платить ему дань, Мамай принудил к тому же и московского князя, так как, в противном случае, тот открыто встал бы на сторону Твери, и тогда судьба верховенства на Руси могла бы сложиться по-иному.

Олег Рязанский, не ссорясь с Мамаем, считал для себя более правильным признавать ханов Сарая. Эти правители, если только они по происхождению из рода Чингисхана, были законные.

Хатуни Тулунбек сразу же доложили о прибытии рязанского посла, но, согласно традиции, как царица, она не могла принять его сразу — слишком была бы велика честь. Русские послы и даже князья иногда в Сарае добивались приема целыми месяцами. Была и ещё одна причина, по которой прием оттягивался на долгий срок: во время томительного ожидания вызова в ханский дворец посольники вынуждены были одаривать приближенных хана богатыми дарами, лишь бы те поспособствовали в их деле. Таким образом шло обогащение высшей знати Орды — один из благовидных способов выкачивания средств из Руси.

Шла уже вторая неделя со дня приезда Епифана в Сарай, сундуки его тощали, связки соболей убывали, полегчал и кожаный мешочек с серебром, а дело не двигалось. Поселившись в русском квартале, где была православная церковь, Епифан по совету двух приставленных к нему татар нанял несколько человек для поисков Салахмира. Одновременно он продолжал встречаться со знатными лицами, щедро одаривая их, с благодарностью принимал их обещания помочь ему и через два-три дня с ужасом убеждался: никто ему не поможет до тех пор, пока не сжалится сама царица.

Томила его ещё и неизвестность: пришли ли московиты на Рязань? Был ли бой? Кто кого одолел? Вдруг, не дай Бог, одолели московиты? Отчаяние овладевало им, притом до такой степени, что он возненавидел столицу Золотой Орды с её роскошью и великолепием.

А Сарай был удивительный град. Большой — на коне не объехать и за полдня, с широкими улицами, красивыми базарами, множеством людей. Особенно красив центр столицы с её каменными домами татарской знати, мечетями, возносившими в небо тонкие минареты, мавзолеями, храмами православными, буддийскими, католическим костелом. Посреди этого великолепия красовался Алтын-Таша, ханский каменный дворец, отделанный мрамором, гранитом, разноцветными изразцами и достойно увенчанный золотым полумесяцем огромной величины.

Однако Епифана не радовали эти красивые постройки и площади, ему все более бросались в глаза несуразности и неудобства Сарая. Самой большой несуразностью было то, что в граде не было питьевой воды (он стоял на солончаковой почве). Ее возили в бочках и больших глиняных кувшинах от Волги, а Волга в трех верстах от града. И потому с утра до ночи туда и обратно шли повозки с бочками и кувшинами. Не было, в отличие от Переяславля Рязанского, здесь ни яблоневых, ни иных садов. Да и красив Сарай был лишь в центре, а окраины его застроены глиняными лачугами, и притом так тесно, что порой с трудом проедешь меж ними верхом на коне.