Кусочек жизни. Рассказы, мемуары - Надежда Александровна Лохвицкая

Очень любили мы господ поругать.

А они, как гости разъедутся, тоже вкруг стола сядут и гостей ругают. И не так сели, и не так ели, и не так глядели. Весело! Иной раз так разговорятся, что и спать не идут.

Ну, я, как все время в комнатах, тоже какое словечко вверну. Иногда и привру маленько для приятности.

А утром, в самое Рождество, в церкву ездили. Ну, кучер, конечно, пьян, а как садовника выгнали, так и запрячь некому. Либо пастуха зови, либо с садовником мирись. Потому что он, хотя и выгнан, а все равно на кухне сидел и ужинал, и утром поел, и все как следует, только что ругался все время. А до церкви все-таки семь верст, пешком не сбегаешь. Крик, шум, дети ревут. Барин с сердцов принялся елку ломать, да яблоко сверху сорвалось, по лбу его треснуло, рог набило, он и успокоился. Оттянуло, значит.

За весельем да забавой время скоро бежит. Две недельки, как один денек, а там опять старшеньких в школу везти. За каникулы-то разъедятся, разленятся, в школу им не хочется. Помню, Мишенька нарочно себе в глаза чернила напустил, чтобы разболеться. Крик, шум, растерялись. Не знают, что прежде — пороть его, аль за доктором гнать. Чуть ведь не окривел. А Федю с Васенькой в конюшне поймали — хотели лошадей порохом накормить, чтобы их разорвало и не на чем было бы в город ехать. Ведь вот какие!

Вот и кончилось Рождество, пройдут празднички и вспомнить приятно. Засядешь в сугробах-то, да и вспоминаешь, новых поджидаешь. Хорошо!

Из фиолетовой тетради (I)

Вот и Новый год!

Положим, не наш, а стиль нуво.[52]

Но мы, русские, — народ сговорчивый. Мы и стиль нуво отпразднуем, и своего не забудем. Даже жалеем, что мало Новых годов. Мы бы и наш, и ваш, и ихний, и евоный, и ейный. Мы покладистые. А к тому же, надо признаться, изрядно сбились с толку. А кто виноват? Виноваты наши культурные центры, т. е. русские рестораны. Под Пасху вдруг объявление: «Пасхальный ревельон, блины всю ночь».[53]

Чувствуешь, что что-то здесь неладно, но думаешь: ведь это наши единственные ревнители старины и хранители заветов. И по русской неуверенности даже в себе усумнишься: видно, забыл, спутал, им лучше знать.

На Масленицу плакаты: «Шашлыки и молодые поросята — традиционные русские блюда».

Вспоминаешь, будто Масленица-то мясопуст, но опять-таки уверенности яркой нету. Напечатано — «традиционные». Печать ведь имеет большую силу, влияет на умы. Шестая держава. Не очень-то поспоришь.

Эх, нет у русского обывателя не только самоуверенности, но и гордости. Смотрите — француз — да он всем гордится.

Недавно, смотрю, какой-то паршивый ресторанчик огромный плакат вывесил: «Единственный парижский ресторан, в котором во время ревельона не будет музыки».

Гордится. А на самом деле, что, подумаешь, за доблесть — поскупился оркестр нанять, только и всего.

А их «специальности»!

Какая-нибудь завалящая закусочная, торгующая горлодером и рагу из копыт, оповещает о себе: «Леон! Его вино! Его грильяды!!»

А застенчивому клиенту и в голову не придет, что поставленные здесь восклицания, может быть, суть знаки не восторга, а ужаса.

Гордятся, гордятся.

Недавно на дверях маленького ресторанчика прочла гордое заявление, способное поставить на место любого знатного конкурента: «Специальность — яйца всмятку».

Скромная специальность? А вот ведь гордятся.

Сегодня, в Новый год, хочется вспомнить счастливое прошлое.

Вот так, лежишь утром в кровати, стук в дверь. Ну, конечно, вопишь не своим голосом:

— Кто там? Сколько раз говорила, чтобы не смели меня будить…

Но тут же вспоминаешь, что сегодня Новый год и что этот стук означает что-нибудь приятное: цветы, конфеты, духи…

Наверное, ландыши…

— Войдите!

Просовывается в дверь утиный нос горничной:

— Полотеры поздравляют. Те самые, что вчера лампу в гостиной…

Успокоишься, задремлешь. Тук-тук. Опять нос. Словно кукушка в часах.

— Почтальоны…

— Дворники, восемь человек…

А интересно, какое у наших беженских детей, не помнящих старой России, составилось представление о ней?

Часто, во-первых, какой-то сплошной борщ. Борщ с кашей, борщ с салом, борщ с ватрушками, борщ с ветчиной. По губерниям — где что.

Затем, в губерниях были города и пейзажи. В городах жили губернаторы. В пейзажах — пейзане или мужики.

Губернаторы были очень милостивые и приветливо улыбались.

Мужики были талантливый русский народ. Они пели народные песни и ели народные блюда.

Кроме губернаторов и мужиков были еще разные полки, в которых были офицеры. Жены этих офицеров, в количестве 80 тысяч, хлынули во время революции в Европу и Америку.

Четвертое сословие составляли в России бесы Достоевского в двух томах. Хотя они и были всего в двух томах, но сумели разложить умы и развратить нравы.

Произошел взрыв. От взрыва вылетели губернаторы и, как ни странно, половина бесов Достоевского. Вылетели в Европу.

— Что, нечистая сила, помогли тебе твои козни?

Губернаторы вылетели лицом назад, поэтому пишут воспоминания.

Бесы Достоевского — лицом вперед, поэтому принялись за журналы и газеты.

На чужбине и те и другие забыли былые схватки, покумились, выпили на «ты» и вместе едят борщ всех губерний.

— Так это, значит, я вас тогда приказал арестовать?

— Да, да, бомбу мы тогда для вас приготовляли.

— Надо отметить в мемуарах. Ом, анкор де каша. [54]

Что все это значит? Если ты не преступник, так, значит, я гнусный палач.

Эх, все мы перед борщом равны.

Только в закрытых заседаниях, где читаются мемуары о прошлом и доклады о будущем, губернаторы и бесы без всякой жалости, жестоко и порой несправедливо (э, нам не до сантиментов!) уничтожают друг друга с корнем и навсегда.

А что даст нам новый год?

Прошлогоднее мое предсказание исполнилось. Напоминать о нем не буду, потому что это будет кое-кому неприятно.

А этот год? Есть в имени его нехорошая цифра. Семерка. Топор.

Рядом с ним цифра два, безвольная, нежная, лебединого начертания — не удержать ей топора. А через нее — девять, самая старая из всех, последняя. Ей через двойку не дотянуться, да и не захочет она вмешиваться…

Только бы пошел год быстрым темпом. Есть такие года. И не в личной жизни отдельных людей, а сам по себе. Чувствуется, как он спешит, мнет события, бежит, гонит, путает. В августе хватит мороз, в январе фиалки, скорей, скорей. Добежит и рухнет в бездну.

А тягучие, нудные, как они противны! Остановился