Вольный стрелок - Ольга Миленина

Надо сказать, что по тем временам Димка зарабатывал бешеные деньги. Он, кроме руководства отделом, вел музыкальную полосу, на которой регулярно помещал им самим придуманные рейтинги исполнителей, альбомов и синглов — и, понятное дело, получал приличную отстежку от тех, кто в этом самом рейтинге хотел занять место повыше. И за раскрутку тоже получал — за интервью и репортажи с концертов.

Так что больше, чем Димка, в газете тогда никто не зарабатывал — еще не начались те времена, когда с журналистики стали снимать деньги, тогда все на гонорары жили. А Димка был жадный и хитрый и сам придумал схему зарабатывания, и хотя многие догадывались, что не просто так прославляет он одних и тех же, за руку поймать все равно никто не мог. А с главным он, кажется, делился — потому что у Сережи претензий к нему не было.

При этом Каверин был фантастически скуп — и даже выпить старался за чужой счет. Но со мной вдруг расщедрился — в буфете кофе угощал, а это ж целых двадцать копеек за чашку, разориться можно. Потом пирожные начал покупать, на обед приглашать в нашу столовую. И между прочим, доплачивал, если мне талонов не хватало, чтобы рассчитаться за вкуснейшие по тем временам блюда, — а у нас тогда кормили как в ресторане, столовую обеспечивала база, снабжавшая высшие партийные и комсомольские учреждения.

Димка был жутко некрасивый, полысевший преждевременно, узкоплечий — и хотя одевался по тем временам дорого и даже приобрел себе «фольксваген-гольф», такой же, как у меня сейчас, это не делало его привлекательнее. По крайней мере в моих глазах. И приставал он по-идиотски — вызывал к себе в кабинет и сидел и пялился на меня, может, думая, что его взгляд меня обжигает и пробуждает во мне желание. А мне этот взгляд казался не сальным даже, но беспомощно-жалким — как у старого импотента, который хочет, но не может, о чем сожалеет ужасно.

В общем, он только пялился и ничего не говорил — а я делала вид, что ничего не понимаю. Меня это устраивало — а его, похоже, нет. Тем более что он был в курсе, что кое с кем из редакции у меня что-то было и есть. Так что он как-то даже отважился пригласить меня в бар — а потом и в ресторан. И я бы, наверное, отдалась ему в благодарность за настойчивость — но он и там ни слова не сказал, только руку мою гладил своей вспотевшей ладонью, мялся и жался. И когда притормозил потом у моего подъезда — а я уже тогда жила одна, спасибо маме с папой, — не попросился зайти. Хотя я бы пустила. Но он не отважился — потому и уехал ни с чем.

Напрямую предложить мне заняться сексом Димка не мог, мешало что-то, — зато родил коварный план. Как бы невзначай предложив мне поехать в двухнедельный круиз вместе с музыкальной тусовкой — Греция, Италия, Испания, Франция.

Я посомневалась только для вида — на самом деле сомнений не могло возникнуть. Я никогда не была за границей, а тут сразу куча стран; я ни разу не плавала на теплоходе, а тут все по высшему разряду плюс компания известных людей. И я была готова заплатить за это двумя неделями секса — отчетливо понимая, что придется делать это каждую ночь, потому что Димка сказал, что каюта двухместная. Тем более я все равно собиралась вознаградить его за столь долгое ухаживание и за проявления столь несвойственной ему щедрости — безо всяких круизов.

Я даже не исключала, что Каверин разошелся настолько, что оплатил мою поездку — самому-то, понятно, все проплачивали герои его статей, — хотя это было очень маловероятно. Но все равно я оценила жест — и тем же вечером, когда он, устав ждать, позвонил мне домой, потому что якобы ответ был нужен срочно, сказала ему «да».

Следующие четыре недели Димка не ходил, а парил — я даже удивилась, что чувства могут так изменить человека.

Желание, точнее. Желание, которое должно было осуществиться вот-вот. И ради осуществления которого он готов был свернуть горы. Даже когда я на следующий день после данного ему согласия сообразила, что у меня нет загранпаспорта, побледневший и утративший дар речи Каверин дрожащим голосом произнес, что я срочно должна дать ему свой советский паспорт и фото — остальное не мое дело. И загранпаспорт мне таки оформили — всего за две недели, по тем временам несбыточное чудо.

Кажется, о том, что у нас намечается медовый месяц, знала вся редакция — хотя я никому не сказала ни слова, и Димка, естественно, тоже. Но по его виду можно было догадаться, что его мечта близка к осуществлению — а заранее поданные главному заявления на отпуск подтверждали догадку. Димку в редакции не очень любили, и все четыре недели он был объектом для смешков за спиной и в лицо — но похоже, их не замечал. И ко мне не приставал — хотя попроси он, так сказать, аванс, я бы пригласила его к себе в тот же день.

Заодно догадалась о том, что что-то неладно, и жена Каверина — она заезжала как-то в редакцию, и я ее видела, тридцатилетнюю худосочную тетку, некрасивую и выглядящую на все сорок. Вряд ли она знала о его симпатии ко мне — и вряд ли подозревала в том, что он ей уже изменял, — но тут что-то заподозрила. Видно, витавший в эмпиреях Димка продолжал витать в них, возвращаясь из редакции домой и вызывая подозрения чересчур счастливым видом.

В итоге согласно разработанному им плану в Одессу мы должны были вылетать порознь. Я на день раньше, с нашими загранпаспортами и обмененными официально долларами на двоих — видно, Димка не хотел, чтобы супруга устроила ему обыск перед отлетом, — и в сопровождении одного певца и его жены, коим Каверин доверял и не сомневался, что на мою честь они покушаться не будут. А он должен был прилететь на день позже — перед самым отплытием.

Отплытие намечалось на десять утра, а накануне вечером Каверин в Одессе так и не появился. Я, впрочем, не особо беспокоилась — и даже, если честно, о нем забыла, тем более что приятно провела время в баре и рано легла спать. А часов в шесть утра меня разбудил телефонный звонок. И убитый Димкин голос поведал мне очень тихо — видимо, боялся, что жена может услышать, — что по независящим от него причинам в круиз он поехать не может.

Не могу сказать, что я тоже была убита, — хотя в силу порядочности какое-то время чувствовала себя неловко. Несколько часов примерно — до того момента, как вскоре после отплытия веселая круизная компания устроила грандиозную пьянку. Точнее, даже дольше — до момента, когда ко мне, скромно сидевшей за столиком в углу и наблюдавшей, как кумиры публики напиваются с фантастической быстротой, подсел высокий крепкий мужчина с сильным волевым лицом. И мне сразу стало легко и весело.

Как выяснилось позже, Каверин позвонил тем утром и тому певцу с женой, с которыми я летела в Одессу, — и слезно молил держать меня под контролем и даже, если есть возможность, поселить в своей каюте. Но они, не удержавшись, напились в первый день вместе со всеми — а утром, вспомнив Димкину просьбу, спохватились и сказали себе, что просто обязаны следить за мной и меня опекать.

Но когда этим самым утром они зашли в мою каюту, я была там не одна. Опоздали они, в общем.

По возвращении я сказала уже все знавшему от своих друзей Димке искреннее спасибо — не став добавлять, что благодарю не только за поездку, но и за фантастический теплоходный роман. Кстати, затянувшийся на пару месяцев и едва не закончившийся браком. Однако Каверин сделал вид, что меня не замечает, — и только протянутые мной доллары, которые он менял лично для себя, заставили его лицо чуть просветлеть. Но только чуть-чуть — что показало мне, что он и вправду страдает.

История, облетевшая всю редакцию, сделала Димку полным посмешищем. И только Антонова меня упрекнула — ей больно было, видите ли, оттого, что Димка переживает. А я в тот момент была жутко увлечена другим — хотя несколько месяцев спустя согласилась с тем, что Наташка была права, и пообещала себе, что если подвернется шанс, то я сделаю то, чего он так хочет. Однако больше шансов у Димки не было — или я их не замечала. А потом вовсе выкинула его из головы.

— Сучка ты, говорю, Ленская, — подвела итог моим воспоминаниям Антонова. — Столько лет мужик страдает — а тебе все до одного места. Так правда его не пустила — или все-таки было что? Мне-то можешь сказать. Ну не темни — а еще подруга называется!

— Да не было, не было, Наташ! — Болезненный интерес Антоновой порой начинал выводить меня из себя. — Одна я спала — понимаешь?

— Да ладно, одна — небось у дома-то уже мужик ждал, вот Димку и отшила.

— Слезать со своей любимой темы Наташка, похоже, не собиралась. — Уж не Вайнберг ли? А то он вчера что-то больно быстро соскочил — такой любитель махнуть, а тут часок посидел и смотал. И все на тебя косился — я видела, — а ты на него. Да ладно, Ленская, было ж у вас, все знают. Так он?

Я тяжело вдохнула, качая головой, и решительно размяла в пепельнице сигарету. А потом посмотрела на часы — показывая, что мне пора.

— Да ладно, ладно — я ж по дружбе! — Антонова поняла, кажется, что переборщила. — Ты мне не чужая — вот и спрашиваю. И девочку из себя, пожалуйста, не строй — знаю же, скольких мужиков ты тут перетрахала. Не Ленька — значит, не Ленька. Он, смотрю, на новую девку из отдела писем глаз положил — может, потому вчера и смотал быстро, что с ней в койку намылился…