Мат красному королю - Адам Холл

Момент, когда можно было уладить дело тихо, прошел, и Бишоп пожалел об этом. Фюрте послал короткий, не очень точный удар, метя в подбородок Струве — лучшее, что он мог сделать в условиях ограниченного пространства, но кулак лишь скользнул по скуле, заставив голову слегка откинуться назад. Какая-то женщина вскрикнула, и разговоры стихли. В трехсекундной удивленной тишине слышно было, как щелкнули костяшки пальцев. И тут же поднялся тревожный шум. Люди стали тесниться, отступая назад. Двое или трое выронили из рук стаканы.

Бишоп почувствовал, что есть еще немного времени, чтобы вывести Струве и продолжить вечер. Если позволить ему действительно разъяриться, вечер пропадет, и пострадают многие гости. Поэтому Бишоп исхитрился и резко ударил ребром ладони по внутренней стороне руки Струве, чуть ниже плеча. Он точно попал в нужное место, рука Струве безжизненно повисла, как парализованная. Бишоп услышал его тихий всхрап, когда Фюрте заломил другую руку за спину и согнул под нужным углом.

Люди жались к стенам. Еще недавно, когда пришел Струве, комната казалась переполненной, теперь же в середине образовалось довольно большое свободное пространство. Струве что-то говорил, но Фюрте сильнее заломил ему руку, и он замолк. Они дошли до дверей; кто-то уже широко распахнул их. Фюрте и Струве вышли из комнаты, и Бишоп плотно закрыл за ними дверь. К его удивлению, американец расслабился сразу же, как только они довели его до площадки между этажами.

— Уберите руки, я не стану драться.

Струве потирал внутреннюю сторону левой руки там, куда пришелся парализовавший ее удар. Они стояли втроем в небольшой нише с окном. Здесь находились кофейный столик и три-четыре стула. Бишоп подумал, что Струве, возможно, намеревается отвлечь их разговорами, пока нервы и мышцы его руки не придут в порядок, а потом обрушить на них этот столик.

— Зачем вы оба вмешиваетесь не в свое дело? — Голос Струве был твердым, лишенным эмоций.

Фюрте кивнул Бишопу. Он большую часть жизни провел под водой и слова были не по его части. Бишоп объяснил Струве:

— Похоже, вы хотели поднять шум. А людей, которые устраивают скандалы во время званого вечера, выводят. Это старое правило.

— Я пришел поговорить с Мелоди. А о чем — не ваше дело.

Бишоп пожал плечами.

— Но ей не хотелось. Это было очевидно. Она попросила помощи. Что бы вы сделали на нашем месте?

Лицо Струве лоснилось от пота. Глаза его стали очень тихими и спокойными. Он спросил тусклым, монотонным голосом:

— А каково ваше место?

— Я сопровождаю ее в этой поездке.

Струве перевел взгляд на Фюрте.

— А вы?

— Я не вижу, что здесь, собственно, обсуждать, — сказал Доминик. — Даму эта ситуация беспокоила, и мы не хотели драки. Меня удивляет, как вы не понимаете.

— Значит, вас удивляет? Я летел на самолете, чтобы увидеть свою возлюбленную, а меня вышвыривают из ее комнаты два посторонних…

— Вы обручены с ней? — спросил Фюрте.

— Конечно.

— Она мне об этом не говорила. Ей явно… — Он подбирал верное слово, — …не доставляют удовольствия такие отношения, раз она просит вас не досаждать ей. Поэтому я думаю, что вы лжете.

Фюрте бесхитростно смотрел на соперника. Чувствовалось, как напрягся тяжелый подбородок Струве.

— В любом случае, — продолжал Доминик, — она оказала мне честь, приняв предложение развлекать ее во время пребывания в этом городе. — Он поглядел на Бишопа.

— Все верно, — сказал тот.

Струве вдруг ударил Фюрте прямо в челюсть. Доминик качнулся назад, ноги его согнулись, наткнувшись на край стола. Бишоп уже примеривался, куда ударить, когда Фюрте крикнул:

— Нет!

Он обрел равновесие и теперь шел прямо на Струве. Бишоп немного переместился влево и нажал на кнопку звонка в стене ниши. Пока Струве в отеле, неприятностей не избежать, а это создаст лишние трудности.

Струве поднял колено, но Фюрте захватил его в замок. Стол перевернулся и покатился вниз по ступеням. Бишоп поймал его и поставил подальше от двух сцепившихся мужчин. Они вдруг переместились к окну. Подоконник был низким, и Струве уперся в него задом. Фюрте опрокинул соперника, Струве ударился затылком о стекло — и осколки со звоном посыпались вниз. Фюрте тоже оказался в проеме окна. Ноги его мелькнули в воздухе. Одной он ударил Струве, но тот уже и так потерял равновесие.

В коридоре первого этажа стали открываться двери номеров; Бишоп увидел Мелоди, выходящую из комнаты, где собрались ее гости. Двое служащих отеля торопливо поднимались по лестнице; оба рослые, крепкие. Видно, кто-то вызвал их по телефону после того, как Струве вывели из комнаты.

Фюрте и Струве исчезли в проеме разбитого окна. До земли было невысоко, и Бишоп, оставив их в покое, подошел к Мелоди.

— Давай вернемся и продолжим вечер, — сказал он.

Она стояла, глядя поверх его плеча на разбитое окно, и по выражению ее лица он вдруг понял, почему она вела себя сегодня так необычно. Мелоди была довольна. Двое мужчин вывалились в окно, сражаясь из-за нее. И это доставило ей несказанное удовольствие. Бишоп вспомнил о том случае, когда ее выгнали из ночного клуба в Лондоне, об убийстве в кафе «Черная орхидея». Сейчас происходило то же самое.

— Ты легко могла бы справиться со Струве без чьей-либо помощи, — пробормотал он, — сказав ему там всего несколько слов. Разве не так?

Мелоди улыбнулась. Глаза ее сияли.

— Конечно.

— Однако интереснее, когда из-за тебя дерутся?

— Мужчины должны сражаться за своих женщин, Хьюго. В наше время чаще всего женщин просто покупают. — Ей пришлось повысить голос из-за возбужденного рокота собравшихся в нише людей. — Кроме того, Эверету не следовало приезжать сюда за мной. Пусть это будет для него уроком.

Бишоп следил за лицом Мелоди. Оно ожило, зарумянилось, глаза на миг потеряли свою холодность. Он знал, что в эти минуты она чувствовала себя счастливой. Ради нее мужчины рисковали собой. Наверное, такой счастливой Мелоди редко бывала, всего несколько раз в жизни — во время скандала в ночном клубе, во время драки в «Черной орхидее», может, еще несколько раз, о которых он не знал. А в ту ночь, когда разбился Брейн?

Струве и Фюрте только что вывалились в окно. Еще один несчастный случай? Кто-то из них мог свернуть себе шею, сломать позвоночник, разбить голову, ударившись о землю…

Бишоп стоял рядом с Мелоди в стороне от толпы. Гостей развлекло это происшествие, словно устроенное для них экспромтом. Многие вышли со стаканами, кто-то предлагал пари, ставя два к одному против американца.

— Помнишь ночной клуб, где убили директора? — спросил Бишоп Мелоди.

Она пристально посмотрела на него, потом отвела глаза и ничего не ответила.

— Думаю, помнишь, — продолжал Бишоп. — И помнишь, что случилось с Дэвидом Брейном. Если сегодня один из ребят сломал себе шею, вывалившись в окно, это будет третья смерть в твоей жизни. Может, их было много больше, и ты потеряла им счет до того, как тебе исполнилось двадцать один?

Мелоди смотрела на разбитое окно. Казалось, оно завораживало ее. Бишопу она не отвечала, а через минуту вдруг резко повернулась и ушла в свой номер. Он последовал за ней. Пластинка давно закончилась. Мелоди вытащила другую, поставила ее и включила проигрыватель. Вновь заиграла музыка. Мелоди повернулась к Бишопу и, стоя напротив него, сказала:

— Во время перерывов будут танцы.

Он двинулся с ней под музыку. Ноги их тихо и медленно ступали по толстому ковру. Повернувшись, оба увидели де Витта, прислонившегося к дверному косяку со стаканом в руке. Он тихо улыбался. Сквозь музыку донесся его голос:

— Ты не меняешься, дорогая. Тебе это никогда не надоест. Все кончается, а Мелоди продолжает жить.

Она улыбнулась ему в ответ; они с Бишопом танцевали вблизи от него.

— Жофре, ты счастливо отделался, но об этом никто никогда не узнает. Пойди, приведи всех обратно. Еще рано, и мой вечер только начинается.

Ход двенадцатый

В комнате стояла тишина. Луна сделала свой круг по небу, и теперь только у самых окон лежали бледные пятна ее света. Он задевал краешек легкой туфельки Мелоди. В комнате горел лишь торшер в углу. Он бросал теплый отсвет на потолок. Угас звучавший под ним гомон голосов.

Пепельницы из красного стекла были полны окурков. В воздухе сохранялся запах табака. Осколки битого стекла валялись на полу. Кто-то оставил меховую накидку; она лежала, забытая возле ножки кресла. На белом ковре проступило темное пятно от виски, вылившегося из разбитого стакана Струве.

Мелоди лежала на полу, устроив голову на упавшей с кресла подушке и закинув на нее руки. Белое узкое платье поднялось, открывая босые ноги. Одна туфля валялась у двери, другая — на краю бледного пятна лунного света. Мелоди сбросила их, когда ушел последний из гостей.