Манифест феминистского движения России - Литагент «Ридеро»

Такая эмансипация женщин длилась недолго, в основе ее лежала не женщина как ценность, не освобождение женщины как личности, а простое переформатирование закабаления. Формально мужчин и женщин уравняли в правах, закрепили это в конституции, однако в реальности женщина получила двойную кабалу: на работе и дома. Законы о равноправии стали рассматриваться не в логике прав женщины, а в логике ее долженствования. Труд на благо социалистического отечества стал государственной повинностью, и для женщин в том числе. От идеологии свободной личности, имеющей право выбора и отвечающей за себя, произошел переход к идеологии человека, мобилизованного на строительство коммунизма, то есть права выбора не имеющего. От идеологии самостоятельного достижения эмансипации – к идеологии «дарования и получения». Этот переворот в целях, задачах и ценностях произошел сразу, как установилась новая власть. И вся феминистская идеология женщины, осознающей себя собственной освободительницей, была перечеркнута женотделами, проводящими политику правящей партии, где еще звучала риторика освобождения, но только в отношении классов и народов, а не отдельных личностей. Личность попадала в еще большее угнетение, нежели при нарождающемся в России буржуазном строе.

Труд стал повинностью, а материнство – социальной обязанностью женщины перед государством. Если в царской России государство вмешивалось в частную жизнь своих граждан, и это его право было законодательно закреплено, то при социализме политика государственного протекционизма и вмешательства в частную жизнь женщин и семьи только усилилась. Власти стали проводить политику принудительного материнства. Легализация абортов (ноябрь 1920 г.) рассматривалась советским правительством как мера вынужденная и временная. Речь о праве женщины на выбор, на распоряжение своим телом не шла. Идея осознанного материнства, которую пропагандировали сразу после революции, была оставлена за ненадобностью и со временем вытеснена из общественного сознания, в том числе женского. А принятие закона, запрещающего аборт (1936 г.) делало из женщины родильную машину, работающую на прирост народонаселения, которое власть уничтожала в лагерях.

Закрытие женотделов (1929 г.) уже было знаком свертывания процессов женской эмансипации в стране. Женщины в СССР так и не стали действующим коллективным субъектом, защищающим свои интересы и привносящим в политику свою субъективность. Им не удалось изменить культурные нормы традиционного общества, которые стояли на пути к свободной женской личности, создать условия для деятельности «новой женщины», как об этом мечтали русские феминистки. Проблема автономии, самоопределения женской личности, ее индивидуализма и ценности, вынашиваемые уже в среде первых феминисток, в революционных кругах, а затем в советских, уступили место идее общинности и нивелирования личности, приоритету функции над человеком.

Эта идея коллективизма, общинной морали, общинного сознания относилась ко всем, и к мужчинам даже в бóльшей степени, чем к женщинам. В России не было ни одного периода истории, когда у народа могло бы сформироваться правовое сознание, которое, как раз, и выделяет личность из коллектива, из общинной морали. Пока человек руководствуется подобной моралью (в крестьянской ли общине, в сословных ли цехах), он остается частью рода, частью коллектива, он не становится полноправным активным субъектом, самостоятельной единицей гражданской и политической активности. У него не развивается личная ответственность, а значит и личностное сознание. Когда человек принимает в себя закон как личное руководство к действию, как внутреннюю структуру правового сознания, лишь тогда он становится гражданином, способным не только жить по заданному извне закону, но и изменять этот закон на благо всех.

В России закон в лице государства (самодержавия или власти Компартии) всегда стоял вне общества. Лишь небольшая часть граждан могла принимать участие в формировании законодательной базы государства. Остальные были по закону отлучены от гражданских инициатив и пребывали внутри своих родовых коллективов, руководствуясь не правосознанием, а общинной моралью. Власть всегда репрессивно реагировала на любое проявление общественной инициативы, в которой традиционно видела источник подрывной силы. В России, в государстве с феодальной политической системой, всесильной бюрократией (в чьих руках находилась социальная инициатива), было невозможно формирование гражданского общества с его идеями о ценности, автономии и неприкосновенности личности, частной сферы, приоритете закона. Это было рáвно невозможно как во времена Российской империи, так и в советские времена.

Развитие гражданского общества приводит к формированию демократического государства. Но для развития гражданского общества необходимы граждане, свободные граждане с развитым правосознанием. Социальные, общественные движения граждан являются необходимым условием развития демократии. Многочисленные исследования доказывают, что если в обществе не могут сформироваться общественные движения, то в нем развиваются насилие, саморазрушение в масштабах личности и государства. В отсутствии общественных движений происходит огосударствление общественной и частной жизни – всё берется под контроль государства, что и происходило практически на всем протяжении истории государства Российского.

Поэтому и не сформировалась в недрах этого государства зрелая, граждански активная, политически грамотная и с развитым правосознанием личность в таких масштабах, которые бы привели к кардинально иному государственному строю. Авторитарная власть возможна только в государствах с гражданами, у которых неразвито личностное сознание. А демократия участия появляется тогда, когда рождается свободная и разносторонне развитая индивидуальность, политически сознательная личность, человек социальный вне его сословной, конфессиональной, расовой, национальной и половой принадлежности. Как писал Н. А. Бердяев, необходимо освобождение от рода, автономизация, отделение индивида от родового начала, становление свободной персоны, личности, чтобы не был возможен возврат к ситуации поглощенности лица миром и личности родом.

Появление такой личности возможно в государстве с развитой правовой базой, где права граждан определяются и охраняются законом. Закон – это записанные требования государства к гражданам, находящимся под юрисдикцией государства. Многие исследователи полагают, что от классического законодательства обществ-до-модерна закон модерна отличается тем, что он не выписывает идеальной картины мира (например, по типу религиозной или коммунистической) на страницах своих кодексов, но регулирует те социальные отношения, которые уже существуют в обществе. То есть эти три процесса идут параллельно и в связке друг с другом: развитие общества в сторону правового государства, развитие правосознания у граждан этого государства и формирование, совершенствование законодательной базы данного государства.

Формально Россия после перестройки и обретения независимости является правовым государством, в котором основными принципами общественного благоустройства являются принципы равенства, защиты личности или прав человека, свобода. Но это формально, а на деле, если посмотреть на законы и акты, которые принимаются и вступают в силу с 2012 года, можно увидеть, что они не только нарушают презумпцию равноправия граждан перед законом, но и отсылают к практике из обществ-до-модерна, когда используются неюридические термины и когда в основе законов лежат иррациональные страхи вместо рационального объяснения уже существующей реальности. Например, страх «перестать быть гетеросексуалом под воздействием внешней пропаганды» рационально объяснить достаточно тяжело, и найти в социальной реальности примеры такого обращения из гетеросексуала в гомосексуала невозможно. То есть в законе делается предположение о некой несуществующей социальной реальности, ведь сложно найти подтверждение того, что навязывание сексуальности российским школьникам действительно имеет место. Еще более иррациональные и оторванные от социальной реальности обоснования можно найти в процессе по делу Pussy Riot, когда суд обращался к постановлениям Трулльского собора 691—692 гг. Тот же иррациональный страх чувствуется и в законе о введении статуса «иностранного агента» для НКО.

Всё это говорит о том, что намерения России построить правовое государство очень далеки от реализации. Скорее наоборот, последние изменения в законах свидетельствуют о повороте назад, о движении вспять от модерна. Идеи об ущербности или неравной ценности какой-то конкретной личности (например, гомосексуала или трудового мигранта) не вписываются в логику модерна, но зато они хорошо вписываются в русло религиозной или националистской морали. Если бы правовая система России работала в рамках рационального права, уже прошедшего модернизацию, то она бы отталкивалась от социальной реальности, где, например, считают гомосексуальность вариантом нормы, следовательно, любой ребенок может иметь право получать и распространять информацию о ней, а трудовая миграция регулируется нормами международного права, где в светском суде не апеллируют к постановлениям религиозных соборов и где нельзя получить срок за оскорбление чувств верующих.