Свои - Валентин Черных

— Но мне фильм «Чапаев» нравится.

— Мне тоже, — подтвердил Наум. — Сработал классно, по американским рецептам. Чапаев — ковбой, который волею судьбы командует дивизией. И поступает как ковбой. Наивен, честен, храбр. Фильм для детей младшего и среднего возраста. Школьники старшего возраста рассказывают про Чапаева анекдоты. Когда персонаж становится поводом для анекдотов? Когда он наивен и прост на грани идиотизма. Как наш Брежнев.

— А вот об этом говорить не надо, — сказал Альтерман.

— Про Брежнева не надо, про Чапаева уже можно. К экзаменам мы подготовим вам самый свежий анекдот про Чапаева. Вообще вам надо иметь в запасе несколько хороших анекдотов, комиссию надо развеселить. Им скучно слушать скучные ответы.

На собеседовании произошло все, как предсказывал Наум. Я не импровизировал, четко следуя разработанной для меня схеме.

Классик и Актриса улыбались. Посмеивались сидящие сбоку, как я догадался, ассистент классика, женщина лет сорока, — я видел ее в каком-то фильме, но не мог вспомнить в каком, — и второй педагог, тридцатилетний мужчина. Мне он не понравился, — когда после очередного ответа мне предложили станцевать и я стал бить чечетку, он наклонился к женщине и негромко, но я услышал, сказал:

— Умен и хорошо натаскан.

— А может быть, даже талантлив, — ответила женщина.

— Вряд ли. Для актера слишком умен, и эмоции под абсолютным контролем.

— Я — за, — сказала женщина.

— Я не буду против, — ответил он. — Но думаю, он большая сволочь.

В личном деле куратором КГБ по Институту кинематографии было записано: «Экзамены сдал хорошо, был проинструктирован одним из ведущих киноведов о необходимых ответах на возможные вопросы, не раздражил ни правых, ни левых. Больших актерских данных не просматривается».

Организация все еще не определилась, как меня использовать в дальнейшем.

МОСКОВСКОЕ УЧЕНИЕ

Я был принят на актерский факультет, в мастерскую Классика и Актрисы. До начала занятий оставался месяц. Я работал в продмаге Альтермана-старшего на разгрузке продуктов и уборке мусора. Альтерман как-то заглянул в подсобку, вызвал меня во двор.

— Заработать хочешь?

— Сколько?

— Полтысячи за сутки.

— Хочу.

— Все предусмотрено, но могут быть случайности. А случайность может потянуть лет до трех.

— Но может и не потянуть?

— Может.

— Что делать?

— Надо отвезти две тонны колбасы в Тулу.

Я научился водить машину в армии. В полку не хватало шоферов, и при автобазе организовали курсы шоферов. Ночью я топил печи и читал, а утром шел на курсы. На сон у меня оставалось часа четыре.

Я получил права и попросил начальника штаба выделить мне старый грузовик, который собирались списывать.

— Зачем тебе эта головная боль? — спросил меня начальник штаба.

— Грузовик при штабе не помешает. Да и офицеры штаба вечно кланяются командиру автобазы. Зачем от них зависеть?

Начальник штаба ничего не ответил. Он никогда сразу не отвечал. Но через неделю он сказал мне:

— Получи в автобазе грузовик.

Я получил «ГАЗ-51», не новый, но вполне на ходу. Я возил уголь для штаба и в офицерские дома. Перевозил мебель из магазина в Спасске для офицерских квартир, мясо из местных совхозов. Я любил ездить, только плохо чувствовал себя на улицах Спасска и Владивостока: не хватало опыта езды в потоке по городским магистралям со светофорами, да и правила дорожного движения я знал еще плохо.

В Тулу мы выехали вечером, добрались за три часа, разгрузились ночью, загрузились электрическим кабелем. На обратном пути вел машину я, мой напарник сменил меня, как только мы въехали в Москву.

— В нашем деле нарушать правила движения не рекомендуется, потому что мы и так нарушили все, что могли.

Вечером Альтерман принес мне полтысячи рублей. Я отсчитал ему триста рублей, которые был должен, и сунул деньги в карман.

— Пересчитай, — сказал Альтерман. — Не пересчитывать заработанные тяжелым трудом деньги — дурной тон. Таких не уважают. Запомни это.

Я запомнил. Однажды, когда я получал постановочные за фильм в кассе «Мосфильма» — почти семь тысяч, я начал пересчитывать, хотя за мною стояла очередь, и все, естественно, хотели получить побыстрее.

Я недосчитал ста пятидесяти рублей. Не такая уж потеря при семи тысячах. Я попросил кассира пересчитать. Кассир медленно пересчитала и сказала, что я ошибся. Я пересчитал снова. Ста пятидесяти рублей не хватало. Кассир бросила мне деньги и сказала:

— Если бы я зарабатывала такие деньги, я бы не мелочилась.

— Я эти сто пятьдесят рублей заработал тяжелым трудом. И пожалуйста, запомните: за то, что я и такие, как я, снимают фильмы, вы и получаете свою зарплату. Я вам даю работу.

— Эту зарплату мне дадут в любом месте, — выкрикнула кассирша.

— Я постараюсь, чтобы вы ее получали в другом месте, — пообещал я.

Я попросил в бухгалтерии убрать кассиршу с этой кассы. Меня стали убеждать, что она работает на «Мосфильме» двадцать лет и это первый случай. Я был начинающим режиссером, со мною еще не считались.

Я сходил в местное отделение милиции, в ОБХСС — был такой отдел по борьбе с хищением социалистической собственности. В следующую выдачу зарплаты милиция сделала контрольную проверку. Попросили десять человек, получивших зарплату, пересчитать деньги. Их обсчитали на двадцать рублей. По два рубля на человека. Уголовного дела заводить не стали, но кассиршу уволили. Этот случай обсуждал чуть ли не весь «Мосфильм». Меня называли крохобором, жлобом, гардеробщики со мною не здоровались, кассирши в столовой медленно и вслух отсчитывали мне каждую копейку сдачи. Но, как ни странно, у меня нашлись последователи. Не все, но некоторые из творцов начали пересчитывать даже запечатанные пачки.

Один раз усвоенное я усваивал навсегда. После трех рейсов в Тулу у меня впервые в жизни оказалось так много денег. Их было так много, что я купил темно-серый финский костюм за сто восемьдесят рублей, темно-синий в белую полоску немецкий костюм примерно за такую же цену, несколько рубашек и галстуков, две пары ботинок, плащ на теплой подкладке, авторучку «Паркер» в комиссионном магазине и электронные минские часы.

Первого сентября я пришел в институт в сером шерстяном костюме, малиновом галстуке, малиновых, в цвет галстука, носках и черных ботинках. В таком же костюме и малиновом галстуке был и декан актерско-режиссерского факультета. С этого дня декан меня невзлюбил.

Большинство студентов предпочитали джинсы, куртки и входящие в моду кроссовки. Проблему одежды я решал много лет. Мне хотелось одеваться модно. Конечно, мне хотелось выделяться, но Внешторг закупал большие партии, даже, наверное, не десятками, а сотнями тысяч, и так получалось, что костюм, который был на мне, обязательно оказывался на ком-то рядом. И галстуки были у всех одинаковые: или чешские, или сирийские.

Но благодаря костюмам на меня обратило внимание партийное руководство института. Меня выдвинули в институтский комитет комсомола. Молодой человек в костюме и при галстуке вызывал доверие. Перед самой демобилизацией из армии я вступил в кандидаты партии. Теперь, через год учебы, мой кандидатский срок закончился.

Одну рекомендацию мне дал комитет комсомола, одну я взял у Альтермана, другую — у преподавателя физкультуры, с которым мы подружились.

Я не буду рассказывать о своем обучении в институте: это как армейская служба, надо пройти, чтобы забыть и вспоминать как анекдот. Главное должно быть после института. Конечно, хотелось сниматься уже на первом курсе, а на втором уж обязательно. Все знали, что к некоторым известность приходила еще во время учебы. И студенты моего курса уже снимались в эпизодах. Я тоже заполнил актерскую анкету и дал свою фотографию в актерские отделы «Мосфильма» и студии имени Горького, где указал рост, цвет глаз, записал, что пою, танцую, боксирую, вожу машину.

Довольно часто на актерские этюды приходили ассистентки из киногрупп, кого-то приглашали, но меня обходили. Однажды пригласили в картину из истории гражданской войны. В костюмерной напялил шинель, надел ботинки, намотал обмотки, надел фуражку, получил винтовку со штыком. Я должен был произнести несколько реплик. Я произнес их с псковским деревенским говором, очень внятно и, как мне казалось, очень естественно. Второй режиссер, старый еврей, крикнул в мегафон:

— Уберите этого из художественной самодеятельности.

И меня завернули в массовку. Заплатили мне, правда, не три рубля, как всем из массовки, а двенадцать. Студентам ВГИКа ассистенты всегда набавляли, хотя эта сумма уже считалась первой актерской ставкой, и ее очень часто получали актеры с высшим актерским образованием.