Седьмая жертва - Алан Джекобсон

– Какое отношение имеет мой рост…

– Уже поздно, так что давай оставим споры, иначе никто из нас сегодня домой не попадет.

Робби подошел к доске и написал «Сандра Франке, стоматолог-гигиенист».

– С этими стоматологами-гигиенистами сам черт ногу сломит. У них скользящий график, и работают они в разных кабинетах, – заметила Манетт.

Бледсоу кивнул в знак согласия.

– Это значит лишь то, что на нас ляжет дополнительная нагрузка. Син, ты установишь, с какими врачами она работала, и заодно потребуй у них список пациентов. Наш парень может вполне оказаться среди них.

– Да разве ж они дадут мне списки своих пациентов? Конфиденциальность и все такое…

– Да ладно тебе! – вмешалась Манетт. – Кто станет поднимать шум из-за пломбирования зубного канала? А если начнут выделываться, надави на них. Они – дантисты, и лишние проблемы им не нужны. Кроме того, мы же просим у них не истории болезни, а всего лишь списки пациентов. Хочешь, я сама займусь этим?

От гнева и досады у Синклера покраснела даже лысина.

– Ни к чему! Справлюсь как-нибудь.

– Отлично, – сказал Бледсоу. – Каждый из нас работает над разными ниточками, поэтому я сейчас вкратце обрисую, что происходит в целом и кто чем занимается. Эрнандес, напиши задание Сина в самом низу.

– Что ты намерен делать с сообщением, которое оставил нам преступник? – осведомилась Манетт.

Из кармана спортивного пиджака Бледсоу извлек блокнот на пружинках и принялся перелистывать страницы.

– «Это здесь, в…», – пробормотал он. Покачав головой, детектив продолжил: – Думаю, следует отнестись к этому как к очередному вещественному доказательству. Карен, у тебя не появилось никаких новых мыслей на этот счет?

– Нет. Ничего такого, с чем я была бы готова поделиться с вами.

– Послушай, я знаю, что ты не любишь играть в угадайку, но пока что у нас нет ничего. То есть вообще ничего. Так что любая догадка может дать хотя бы примерное направление поисков. Конечно, она может оказаться ошибочной, но с таким же успехом ты можешь попасть в десятку.

– У меня есть кое-что, – заявил вдруг Хэнкок.

Карен выразительно закатила глаза.

– Начинается.

– Думаю, эта надпись означает, что он играет с нами, дразнит нас, подталкивая к тому, чтобы мы искали отрубленную руку.

– И? – спросил Бледсоу. – Вы нашли ее?

– Нет еще, но…

– Подожди минуточку, Бледсоу. Вот что я скажу, если хочешь знать мое мнение, – вмешалась Карен. – В данный момент у нас слишком много предположений. Поэтому я скажу то, что подсказывает мне шестое чувство. Эта надпись значит очень многое для преступника. Он пошел на огромный риск, чтобы оставить ее нам. Не думаю, что только для того, чтобы посмеяться. На мой взгляд, он пытается что-то подсказать нам, но не напрямую. Он не хочет облегчать нам задачу. Но, повторяю, в этой фразе заложен глубокий смысл. Какой именно – не имею ни малейшего понятия, и гадать пока бесполезно. Вот Хэнкок высказал догадку, но это чушь собачья, и больше ничего.

– Пошла ты к черту, Вейл! – заорал Хэнкок. – Ты достаешь меня с той самой минуты, как я перешагнул порог дома жертвы. Что я тебе сделал?

Бледсоу недовольно покачал головой.

– Ладно, хватит! – Обернувшись к Карен, он добавил: – Он прав. Уймись, еще раз тебя прошу.

– Так тебе и надо, – злорадно ухмыльнулся Хэнкок, глядя на Карен.

– Я обратилась в ЗООП. Хочу посмотреть, нет ли в их базе похожих случаев, – продолжила она как ни в чем не бывало.

– Кто возьмет на себя работодателей погибшей женщины? – поинтересовался Синклер.

– Эрнандес, – сказал Бледсоу, – это поручение для тебя. Проверь компании, на которые работала жертва. Потом займешься их клиентами. Если всплывет хоть какая-нибудь зацепка, которая покажется тебе подозрительной, докладывай немедленно, и мы решим, что делать дальше.

– Понял, босс.

Следующие два часа они провели, распределяя первоочередные задачи и составляя списки вопросов, на которые предстоит ответить. Не обошлось и без телефонных звонков. Обычная, рутинная полицейская работа. Когда все поднялись с места, чтобы разойтись наконец по домам, Бледсоу негромко присвистнул, требуя к себе внимания.

– Чуть не забыл. Расходы. Сохраняйте все чеки за неделю, и каждый понедельник передавайте их мне в конверте, на котором указано ваше имя. Обязательно пишите на каждом, за что вы платили. Я буду передавать их в Управление, а там уже бухгалтерия проверит их и решит, возмещать ваши расходы или нет. Поэтому заказывать обеды из трех блюд не рекомендую. А теперь все по домам, и постарайтесь отдохнуть. Встречаемся здесь каждое утро в восемь часов. Если не можете прийти, звоните мне. У нас гибкий график, но я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас злоупотреблял этим. Мы должны поймать убийцу, и каждый впустую потраченный день, час или минута означают, что смертельной опасности подвергается очередная невинная женщина. Всем понятно?

Все согласно закивали головами и разошлись. Карен подошла к Хэнкоку, который немедленно напустил на себя неприступный вид и высокомерно уставился на нее сверху вниз. Она сказала:

– Думаю, ты был прав, Хэнкок. Относительно того, что в рисунках кровью на стенах присутствует элемент художественного творчества. Просто хотела, чтобы ты знал об этом.

Хэнкок несколько мгновений помолчал, обдумывая ее слова, прежде чем ответить.

– Знаешь, Вейл, а ведь я мог оказаться на твоем месте и делать твою работу. Ведь это я мог стать психологом-криминалистом.

Карен достала из кармана пластинку и неторопливо сунула ее в рот.

– Что ты хочешь от меня услышать? Это было не мое решение.

– Тебе очень хочется так думать. Это помогает тебе избавиться от чувства вины. Но я справился, выстоял, и теперь у меня хорошая работа. Я стал главным. Больше мне не нужно подчиняться. Отныне я сам отдаю приказы.

– Я рада за тебя.

Карен повернулась к своему столику, намереваясь собрать бумаги, но Хэнкок схватил ее за руку.

– Я знаю, ты рассказывала обо мне всякие гадости. – Он говорил негромко, словно не хотел, чтобы их услышали. – Этого я тебе не забуду.

Она опасно прищурилась.

– Не угрожай мне, Хэнкок. Можешь говорить и делать, что хочешь, этим ты меня не испугаешь. А если посмеешь мешать мне, я раздавлю тебя, как навозного жука. Помни об этом.

Карен подхватила свой кожаный рюкзачок и, на ходу подмигнув Робби, направилась к двери.

…четырнадцатая

Висящие над головой грязно-серые грозовые тучи грозили пролиться дождем, но пока что на землю не упало ни капли. У Карен в десять часов была назначена встреча с адвокатом, занимавшимся разводом, но по дороге она решила заехать к Дикону. Если существовал какой-нибудь способ уладить дело об опеке полюбовно, миром – без привлечения тяжелой артиллерии в лице адвокатов, – она хотела найти его. Собственно, она ничего не имела против своего поверенного, но при этом отнюдь не горела желанием финансировать его отпуск на очередном пятизвездочном курорте.

Откровенно говоря, Карен не думала, что Дикон пойдет ей навстречу, но при этом она готова была сделать ему предложение в лучших традициях мафии… предложение, от которого он не сможет отказаться… предложение, в котором она уступит ему свои права на дом. Если и был хоть какой-нибудь способ достучаться до гранитного обломка, который Дикон некогда именовал своим сердцем, так только через его кошелек.

Карен стояла перед облупившейся серой деревянной дверью и чувствовала себя незваной гостьей. Прошло всего полтора года с тех пор, как она ушла отсюда, но ей казалось, что за это время она стала совершенно другим человеком. Человеком, который терпеть не может мужчину, владеющего домом, который она совсем недавно называла своим. Карен в задумчивости сунула руки в карманы брюк и качнулась с пятки на носок и обратно. Ей в самом деле нужно нажимать кнопку звонка? Действительно ли она хочет видеть Дикона?

Ведь она может передоверить все своему адвокату, действовать через него, и в этом случае никогда больше не увидит бывшего супруга. Но вдруг ей удастся воззвать к той стороне его натуры, которую она когда-то любила, достучаться до его доброй и трудолюбивой души, которая ныне растворилась в нетях, убедить его дать согласие…

Деревянная дверь распахнулась настежь, и перед нею предстал неухоженный и опустившийся мужчина сорока с чем-то лет, с вытянутым, обтянутым морщинистой пергаментной кожей лицом и растрепанными волосами цвета соли с перцем. Грязная белая футболка навыпуск и вылинявшие заношенные джинсы. Роста в нем было пять футов и одиннадцать дюймов, но теперь расплывшаяся фигура и обрюзгший живот делали его еще массивнее на вид. Он подошел к проволочной сетке на двери.

– Какого черта ты приперлась сюда?