На сеновал с Зевсом - Елена Логунова

— Ну, кто мог дежурить тридцать первого… В принципе Иваныч мог дежурить, — изрек наконец Семен Петрович. — Да и Никифоровна тоже в принципе могла.

— А вы сами в принципе не могли? — спросила я с надеждой.

Мне не терпелось приступить к работе со свидетелем и не хотелось откладывать столь важное дело из-за такой досадной малости, как отсутствие поблизости этого самого свидетеля.

— В принципе мог и я, — согласился Семен Петрович, прекратив буровить пытливым взглядом клетчатый бок победоносной собачки. — Но только в принципе! Потому что на самом деле я тридцать первого не дежурил. Тридцать первого я в баню ходил. В парную!

Дед мечтательно вздохнул и окончательно потерял нить беседы.

— Вот ты, Инночка, ходишь в парную?

— Зачем? Я и так вечно в пене, в мыле — столько хлопот! — пожаловалась я, быстро, но аккуратно (чтобы ненароком не гильотинироваться) вынимая голову из полудырки в стекле.

Поскольку я весьма непоседлива и нипочем не смогла бы повторить Емелин подвиг с многолетним сидением на печи, то эффективнее соображаю на бегу, чем стоя на месте. При этом мне результативнее думается, когда я молчу, а молчу я редко — в основном, когда ем. В результате наилучшим для меня мыслительным режимом является легкая трусца с карамелькой за щекой. Именно поэтому (а вовсе не потому, что я такая сладкоежка!) у меня в сумке всегда полно конфет.

Выйдя из офисного здания, я развернула шоколадный трюфель и положила его в рот, а обертку скомкала и бросила в урну у крыльца, но промахнулась — бумажка спланировала на асфальт и с легким шорохом заскользила по нему наискосок через двор. Будучи девушкой в целом культурной, я порысила следом, чтобы вернуть мусор в урну, но это оказалось не такой простой задачей. При поддержке переменчивого весеннего ветерка конфетный фантик демонстрировал чудеса проворства. Я метров десять пробежала в поясном поклоне по затейливой кривой, но так и не настигла резвую бумажку: она впорхнула под машину и там наконец угомонилась. Укладываться животом на асфальт для того, чтобы достать беглый фантик, я не стала — это было бы чересчур даже для очень культурной девушки, — ограничилась тем, что присела на корточки, с пытливостью доярки, озабоченной надоями, заглянула под автомобильное брюхо и вдруг услышала:

— Снова ищешь ямку, где прилечь?

От неожиданности я покачнулась, не удержала равновесие и позорно села на асфальт. Из открытого окна машины послышался радостный гогот. Я с ненавистью посмотрела на собственное отражение в серебристом боку «Лексуса» и даже за слоем дорожной пыли разглядела проступившую на щеках краску.

— Пардон, мадам! — Дверца авто открылась, и на асфальт ступила мужская нога в испачканном глиной ботинке. — Кажется, вы снова нуждаетесь в моей помощи!

Я в этот момент больше всего нуждалась в гранатомете, выстрелом из которого можно было бы разнести в клочья и дребезги чертов джип вместе с его хозяином, но ничего подобного у меня при себе не было (ибо редкая дамская сумочка способна вместить в себя гранатомет), поэтому пришлось пальнуть в насмешника исключительно глазами. Увы, к этому виду огнестрельного оружия Алехандро оказался нечувствителен.

— Ничего себе не отбила? — Добрый самаритянин одним могучим рывком поднял меня на ноги и слегка закрутил, заинтересованно заглядываясь на ту часть моего организма, которая могла получить травму при экстренной посадке на твердый асфальт. — Нет? Только испачкалась, дай отряхну!

— А ну, руки прочь! — Я завертелась, уводя свою пятую точку от соприкосновения с лапой доброго, но наглого самаритянина. — Знаем мы вас, отряхивателей! Что это ты здесь делаешь, а?

— Да ничего особенного, по делам приехал.

Мачо втянул свои манипуляторы, сделал невинную морду и изобразил полную незаинтересованность моей персоной, но я ему не поверила.

— Знаем мы ваши дела, — буркнула я по инерции, старательно гася разгорающуюся, как весенняя зорька, улыбку.

Внутренний голос уверенно подсказывал, что наша встреча отнюдь не случайна. Сто процентов, Алехандро хотел продолжить знакомство, узнал у бабушек в нашем дворе, где я работаю, и приехал к офису, чтобы меня подкараулить!

— Да ладно, какие там особые дела, в принципе я совершенно свободен, — заюлил хитрец. — А ты куда бежала? Может, тебя подвезти?

И, пока я держала паузу, лелея девичью гордость и набивая себе цену, коварный тип добил меня издевкой:

— На машине-то быстрее получится, чем на четвереньках!

От возмущения я потеряла дар речи. А когда снова его нашла, оказалось, что Алехандро и не подумал дождаться моей гневной отповеди. Он преспокойно уселся за руль и поторапливал меня сигналом клаксона.

— Мексиканский негодяй! — пробормотала я сквозь зубы, раздираемая противоречивыми желаниями.

С одной стороны, ужасно хотелось послать мексиканского негодяя ко всем латиноамериканским чертям, а с другой… Нечасто встречаются мужчины, способные заставить меня онеметь!

— Пам, пам! — мачо поторопил меня с решением.

— Ну, хорошо, мне действительно кое-куда нужно, — я села в машину. — Я должна найти одного человека.

— Вчерашнего?

Поскольку слово «вчерашний» в моем представлении больше соответствовало не первой свежести продукту питания, я не сразу поняла смысл вопроса. Но Алехандро не стал настаивать на ответе и перешел к следующему вопросу:

— Куда изволите?

— В Фестивальный микрорайон, — подумав не больше пары секунд, попросила я. — Знаете, где универмаг?

— Знаю, — кивнул он, поворачивая ключ в замке зажигания. — Я всё знаю!

Многозначительный тон позволял предположить, что обширные знания моего нового знакомого не ограничиваются местной топографией, но я воздержалась от уточняющих вопросов. Мне нужно было напрячься, чтобы извлечь из дырявой, как рыбачья сеть, девичьей памяти адрес Маруськи.

— Микрорайон Фестивальный, универмаг, поворот налево во двор-колодец, а там многоэтажная башня с мозаичной картиной на боку, — вспомнила я.

— Как интересно! — искренне восхитился Алехандро. — А что изображено на этой картине?

На картине был изображен крепкий юноша в синей рубахе с закатанными до локтя рукавами. В мускулистых руках он держал здоровенный молот, опасно занесенный над чем-то или кем-то, скрытым кронами едва зазеленевших деревьев. Рядом синела вывеска филиала «Крайбанка».

— Это кто тут у нас вкладчик Раскольников, убивающий старушку-процентщицу? — заинтересовался Алехандро, оценив общую композицию.

Я смешливо прыснула, а мой внутренний голос с досадой сказал:

«Вот холера! У мачо есть эрудиция и чувство юмора! Плохо дело. Смотри, Дюха, не влюбись!»

— Хорошо, — пообещала я, заметно озадачив этой нелогичной репликой своего спутника.

И, пока он раздумывал, что хорошего в мозаичной достоевщине, я вылезла из машины и зашагала в подъезд.

В гостях у Маруси я никогда не бывала, но как-то провожала ее до двери, помогая донести тяжелые папки с бумагами. Номер квартиры я тогда не запомнила, но обратила внимание на кучу кирпичей, перегородившую лестничную площадку на манер противопехотного сооружения. Маруся объяснила, что ее соседи делают капитальный ремонт. И он до сих пор не закончился — мешки со шпаклевкой помогли мне сориентироваться. Я придавила пальчиком кнопку звонка, и за дверью послышался бодрый мотив горской песни.

— Ас-са! — непроизвольно воскликнула я, борясь с желанием подняться на цыпочки и пройтись по лестничной площадке в выразительном па зажигательной лезгинки.

— Ай-яй! — откликнулась открывшая мне бабушка.

Она была с ног до головы во всем черном и буквально источала мировую скорбь. Я мгновенно прониклась ею, и с моих губ сам собой сорвался вопрос:

— Что случилось?

— Ай-яй! — повторила скорбная бабушка, всплеснув пухлыми ручками. — Горе, горе!

По ее лицу запросто можно было подумать, что речь идет о катастрофе планетарного масштаба.

— Какое горе? — уточнила я, готовясь к худшему.

Старушка сокрушенно покачала головой и разразилась длинной речью на непонятном языке. Он изобиловал шипящими и свистящими согласными, живо напомнившими мне папулину конверсионную скороварку. Есть у нас дома такой фантастический агрегат производства Нижнетагильского завода самоходной гусеничной техники — скороварка «Белочка», явно собранная из неликвидных деталей для танка. Самую твердую свеклу эта победоносная машина превращает в пюре за десять минут, но свист и скрежет при этом стоит такой, что все домашние прячутся в укрытие, а папуля надевает на кухне наушники, как у сигнальщиков на палубе авианосца.

— Гр-пр-хрщщ! — эмоционально шумела горюющая старушка. — Апкщчщ неотложка!

— Неотложка? — Я выловила из неинформативного скрежета человеческое слово и поняла, что готовилась к худшему не напрасно.