Открытие смерти в детстве и позднее - Сильвия Энтони

Какие психологические процессы лежат в основе страха и чувства вины ребенка? Мы можем обнаружить здесь действие двух процессов. Один из них – повсеместно наблюдаемая регрессия к ранним моделям поведения в условиях эмоционального стресса. Второй процесс Фрейд считал характерным для психики маленького ребенка и описывал как нарциссическую переоценку субъективных психических процессов, или веру во всемогущество собственных мыслей. Нужды и желания младенца удовлетворяются матерью, и для него возникает условно-рефлекторная ассоциативная связь между его желаниями и действиями других, согласующимися с этими желаниями.

Против теории инфантильного формирования веры в собственное могущество могут быть выдвинуты два аргумента. Родители знают, что дети с рождения обладают крайне эффективным средством сообщения о своих нуждах, поэтому скорее могут ассоциировать свой плач или крик с реакцией взрослых, чем желание, вызвавшее плач, с предпринятыми действиями. Также утверждается, что желания младенца не всегда выполняются, так что условный рефлекс не должен формироваться. Этот второй аргумент можно бы принять во внимание, если бы формирование условного рефлекса требовало неизменности факта или способа подкрепления, но эксперименты на животных показывает, что это не так: достаточно того, чтобы подкрепление происходило в пределах определенного интервала времени. Что же касается младенца, то он просто не выживет, если его желания и нужды не будут удовлетворяться в пределах определенного периода времени после их возникновения. Таким образом, в человеческую психику, прежде всего в связи с длительной беспомощной зависимостью, встраивается готовность верить, что желаемое и устно заявленное исполнится. Относительно первого аргумента – важности плача в частности и вокализации вообще, – следует отметить, что слово, заклинание имеет огромную значимость в системе нарциссического, магического мышления; часто магическая действенность приписывается молитве, а имена ассоциируются с таинством. Но такие вокализации, по-видимому, отражают вторичную активность в системе, а не ее необходимую суть.

Как нарциссическая вера в собственное могущество, так и ее ослабление и отрицание имеют выживательную ценность с точки зрения этой теории: первое способствует контролю психофизиологических реакций в задержке удовлетворения потребностей и желаний, второе – мотивирует развитие способности организма контролировать физическое окружение. И то и другое присутствует в психике индивида в пропорции, меняющейся в зависимости от возраста, личности и культуры. Прежде чем научиться говорить, маленький ребенок обнаруживает, что желания без действия – более того, без адекватного действия, – сами по себе не удовлетворяются. Освоению языка, по-видимому, часто сопутствует вера, подобная вере младенца, – в то, что озвучивание желания вызывает его удовлетворение. Так, один из наших испытуемых, возраста 2 г. 2 м., обнаружив, что калитка со двора закрыта на щеколду, до которой он не может дотянуться, явно не предполагал, что своим желанием или криком откроет ее. Но когда он прибегнул к новой для него коммуникативной возможности, сказав «Двей закыта», а калитка не открылась, он был не просто разочарован, но и удивлен. Не только желания, но также слова и крики оказываются не столь могущественными, как внушал ранний импульс; это знание приходит с опытом.

Вера в силу мысли, желания и слова самого по себе отступает лишь постепенно. В раннем возрасте она приписывает аналогичное могущество и другим, безо всякого осознания распределения власти, поскольку «я» и «другой» изначально не были ясно разграничены. Инфантильное неразличение «я» и объекта возникает в контексте давания-получения, представляющего собой зачаточную любовь, и сохраняется в контексте отказа-ущерба, т. е. зачаточной ненависти. Впоследствии, с появлением различения, то и другое предстает неизбежно взаимным: если я ненавижу, я ненавидим(а); если я люблю, я любим(а). Фрустрации, вызываемые социальным воспитанием и необходимостью разделять любовь с другими, будят ненависть, которая обеими сторонами воспринимается как угроза. Благодаря психоанализу этот сюжет стал для нас знакомым и прочувствованным. На данной стадии ребенок отрицает, преодолевает или вытесняет осуждаемые импульсы как чуждые его истинному я, или эго, идентифицируясь с осуждающим родителем и таким путем надеясь сохранить любовь родителя, укрепить свою собственную любовь и усилить свою способность управлять реальностью. Серьезная болезнь или смерть любимого-ненавидимого объекта – родителя или сиблинга, – является ударом по этой еще не достигшей зрелости структуре. Ослабление субъективной ценности собственных желаний еще не достаточно и не стабильно, поэтому произошедшее событие заставляет усомниться во взаимной любви: ребенку кажется, что несчастье могло быть результатом его недоброжелательности, и он боится рикошета на самого себя. Тенденция регрессии в условиях стресса повышает вероятность пробуждения у него инфантильной веры в мощь собственных мыслей и желаний, – в возрасте, когда в норме он уже должен был ее перерасти. Последствие – иррациональная тревога. Именно это, мы полагаем, происходило с Бернардом.

Любовный аспект отношений с родителем часто бывает усилен тем, что исходящие от родителя дисциплинарные ограничения приписываются требованиям супер-родителя – Бога или общества, а родитель воспринимается как любяще-снисходительный посредник между этой инстанцией и ребенком. По этой причине смерть родителя становится еще более травматичной. Чувство вины вызывает тем большую тревогу, что ребенок может ощущать себя теперь никак не защищенным перед судом далекой и суровой власти, от которой родитель пытался его заслонять. Послушание теперь означает для Бернарда: когда не отказываются слушаться Бога.

Наши записи включают один случай смерти отца, где мы поначалу не нашли никаких признаков тревоги или вины. Однако дальнейшее изучение этой записи с точки зрения гипотетической взаимосвязи между гореванием, депрессией и манией у взрослых наводит на мысль, что механизм демонстрируемого ребенком психического состояния вносит вклад также в манию взрослых. Ниже следует запись интервью.

Таблица S.С.Т. 8: ответы Ирэн M (7 л. 8 м.)

Примечания. Опрятная, бледная, высокая, худенькая, привлекательная девочка. При выполнении интеллектуальных тестов признает успех, считая себя «способной к таким вещам», признает и неудачу – на тех основаниях, что «не научилась этому как следует». При скромной, мягкой манере поведения хочет демонстрировать свою индивидуальность. Определение понятия мертвый. «Кто-то умер, и устраивают его похороны, как моего папы». «У тебя есть братья или сестры?» И.: «Нет… но у меня есть дядя, который живет со мной. Только с тех пор, как папа умер. «Брат твоего папы?» И.: «Ну, я не знаю точно». (Улыбка.) Позже она говорила о своем «брате», который «не такой прилежный в учебе, как я. Ему двенадцать. Он мне не брат, а дядя. Скоро он уже не будет со мной жить, потому что бабушка легла в больницу…» (Т. е. бабушка скоро достаточно поправится, чтобы снова взять своего младшего сына домой.)

Завершения историй

1 Ну, наверное, у нее было вязание или что-то, чтобы играть, и никто вообще не хотел с ней играть. Я обожаю играть одна… Я меня есть набор медсестры. Я его купила у Вулворта.

2 Ну, если бы я была ее мама, я бы сказала: хватит, перестаньте ссориться, а то я вас отшлепаю или скажу папе.

3 Ну, возможно, он подавился, а дети смеялись над ним.

4 Ну, может быть, у одного из них были деньги, а у отца не было, и они начали ссориться, потому что старина хотел денег.

5 Ну, может, она потеряла одного из детей, или кто-то из них поранился.

6 Ну, может, у нее было что-то в кармане, и она не хотела, чтобы кто-то это видел.

7а Ну, я полагаю, она думала о своих маме и папе – или о феях.

7б Ну, она могла… может быть, ее мама ушла, или умерла, или что-то еще такое.

8а Ну, я полагаю, ей снились сплошные маленькие феи, они толпились вокруг нее, и одна из них сделала ее королевой фей.

8б Ну, я полагаю, она увидела свою собственную тень и подумала, что это кто-то стоит в дверях, и испугалась.

9 Ну, я думаю, она… она пожелала, что если ее мама потерялась, чтобы она вернулась; чтобы ее сделали королевой фей и чтобы ее брат стал королем.

10 Я бы хотела вырасти… и чтобы у меня родился младенчик… Полагаю, это [должна отвечать маленькая девочка].

11 Новый дом, и новую мебель для него, и, думаю, она купила браслет или кольцо, и новую одежду, и туфли.

В.: «Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?» «Няней, чтобы нянчить малышей».

Первое, что бросается в глаза в этом протоколе, – явная любовь ребенка к себе и высокая самооценка, которые были отмечены еще до предъявления методики завершения историй. Также привлекает внимание то, что в то время, как она фантазирует о смерти матери и дальнейшей репарации, в ее фантазиях отсутствует смерть отца, который умер в реальности. Она очень необычно завершила историю 2, поскольку идентифицировалась с матерью, а не с одним из детей. Это подтверждает подтекст предыдущего ответа: подходящая для нее позиция – не играть с детьми, а вести себя как взрослая (вязать, заботиться). Однако наиболее поражающая читателя особенность ответов Ирэн – ее воистину садистическое презрение к отцу Мы не находим у нее никаких признаков чувства вины или страха наказания. Смерть отца как будто только усилила ее уверенность в собственном превосходстве над отцовским образом. Поскольку нам ничего не известно об отношениях матери с ее семьей, при анализе поведения Ирэн многие вопросы остаются открытыми. Возможно, когда отец был жив, маленькая девочка хотела, чтобы он обращался с ней как с женщиной, но он не шел ей навстречу. Фрейд в «Печали и меланхолии» писал, что мания – состояние, которое после утраты близкого может перемежаться с депрессией, – характеризуется поведением, напоминающим поведение человека, чья долгая борьба внезапно «увенчалась успехом». Борьба Ирэн с тем, что выглядело как презрение со стороны отца, осталась позади, и в фантазиях она коронует себя. Не исключено, что отношения между детьми предшествовали смерти отца, порождая тогда внутренний конфликт в Ирэн, обусловленный, по сути, ее идентификацией с матерью и поглощающим интересом к супружеским отношениям. Ее презрение к мертвому отцу и довольство собой настолько велики, что едва ли они могут объясняться лишь недавним появлением в доме юного дяди. Она заняла место матери, поскольку теперь у нее есть партнер, а у матери – нет; ее мать уничтожена и только на этих условиях воскрешена в фантазии.