Том 6. Дорога никуда. Автобиографическая повесть - Александр Грин

– Накликали! – вскричал Баркет. – Приехал Ван-Конет, отвались моя голова! Это он!

– Ты шутишь! – сказала Марта, волнуясь от неожиданности и почтения.

Гравелот не побежал навстречу приехавшим, Он спокойно сидел. Отец с дочерью удивленно смотрели на него.

– Еще нет девяти часов. Он едет из Тахенбака. Что это значит? – пробормотал Баркет.

– Кутил всю ночь, я думаю, – шепнула Марта, рассматривая выходящих из экипажа людей. – Там – Ван-Конет, его любовница Лаура Мульдвей и двое неизвестных. Уже знойно, а они все в цилиндрах. О! Подвыпивши.

– Ты права, разумная дочь, – сказал Баркет. Гравелот поднялся встретить гостей. Он подошел к раскрытой двери, наблюдая гуливого жениха. Это был высокий брюнет с безупречно правильными чертами лица, тридцати пяти лет. Его прекрасное лицо выглядело надменно-скорбным, как будто он давно примирился с необходимостью жить среди недостойных его существ. Держась с затрудненной твердостью, Ван-Конет всходил по деревянной лестнице «Суши и моря», неся на сгибе локтя тонкие холодные пальчики Лауры Мульдвей, своей приятельницы из веселого мира холостых женщин. Высокая белокурая Лаура Мульдвей, с детским лицом и чистосердечными синими глазами, гибкостью тонкой фигуры напоминала колеблющуюся от ветерка ленту. Зеленый жакет, серая шляпа с белым пером и серые туфельки Лауры стеснили Марте дыхание. Сзади шли Сногден и Вейс. Сногден, приятель Ван-Конета, сутуловатый и нервный, с темными баками на смуглом умном лице, пошатывался рядом с Вейсом, хозяином недавно прибывшей в Гертон яхты, веснушчатым сонным человеком, белые ресницы которого прикрывали нетвердый и бестолковый взгляд.

– Эй, любезный! – сказал Ван-Конет Гравелоту, которого можно теперь называть его настоящим именем – Давенант. – Поездка утомительна, жара ужасна, и жажда велика. Сногден, я должен восстановить твердость руки, я послезавтра подписываю брачный контракт. Я не хочу, как уверяет Сногден, посадить кляксу.

Говоря так, он вместе с другими уселся за стол, напротив того стола, где сидели Баркет с дочерью. Сногден подошел к буфету, сам выбрал вино, и Петрония, служанка Давенанта, притащила четыре бутылки. Есть никто не хотел, а потому были поданы только чищеные орехи и сушеные фрукты.

– Да, я посажу кляксу, – повторил Ван-Конет, проливая вино. – Но я застрелю эту муху, Лаура, если она не перестанет мучить ваше мраморное чело.

Действительно, одна из немногочисленных мух усердно надоедала женщине, садясь на лицо. Лаура с трудом прогнала ее.

– После такой ночи, – сказал Сногден, – я взялся бы подписать разве лишь патент на звание мандарина.

Несколько обеспокоенный, Давенант внимательно следил за Ван-Конетом, который, заботливо согнав со щеки Лауры возвратившуюся досаждать муху и приметив, куда на простенок она села, начал целиться в нее из револьвера. Марта закрыла уши. Ван-Конет выстрелил.

Зрители, умолкши, взглянули на место прицела и увидели, что дыра в штукатурке появилась не очень близко к мухе. Та даже не улетела.

– Мимо! – заявил Сногден, в то время как охотник прятал свой револьвер в карман. – Бросьте, Георг. Очень громко. Вы слышали, – обратился Сногден к Вейсу, – историю двойного самоубийства? Это произошло вчера ночью. Двое попали друг другу в лоб.

– В двух шагах?

– В пяти дюймах. Мне сказал за игрой Бекль. В гостинице «Генуя» застрелились влюбленные. Хозяин горюет, так как возник слух, что из-за этих смертей все браки нынешнего года будут несчастны. Ясно, что гостиница опустела.

– Тьфу! – плюнул Ван-Конет. – Не каркайте. Пусть предсказывают, кто и как хочет. Я женюсь на своей обезьянке и залезу в ее защечные мешочки, где спрятаны сокровища.

, – Осмелюсь спросить, – почтительно обратился Баркет к знатному посетителю. – Как произошло такое несчастье? Филипп Баркет, к вашим услугам, мастерская вывесок, Безлюдная улица. 6, а также транспаранты, бенгальские огни, если позволите… Печальное происшествие!

Ван-Конет хотел пропустить вопрос мимо ушей, но заметил розовое лицо Марты и не сдержал бессмысленного позыва – коснуться, хотя бы словами, свежести девушки, задевшей его фантазию.

– Как? Милейший, я не знаток. Должно быть, утолив свою страсть, оба поняли, что игра не стоит свеч.

Марта покраснела под прищуренным на нее взглядом Ван-Конета и без нужды переместила тарелку.

– Странное объяснение! – заметил Давенант, тихо смеясь.

Все с удивлением посмотрели на хозяина гостиницы, осмелившегося перебить Ван-Конета.

Ван-Конет, выпрямившись, думал о том же. Наконец, двинув бровью, он снизошел до ответа:

– Чем оно странно? Я нахожу, между прочим, что эта гостиница… странная. А можете вы попасть в муху? Мне кажется, меткости ваших замечаний должно отвечать еще какое-нибудь точное качество.

Не поняв скрытой пьяной угрозы и желая смягчить неловкость, Баркет набрался духом, заявив:

– Гравелот – первоклассный стрелок, не имеющий, я думаю, равных себе.

– А! В самом деле? Я обижен, – сказал Ван-Конет, начиная скучать.

– Но я тоже стрелок! – заявил Вейс. Захотев от скуки стравить всех, Лаура обратилась к Давенанту:

– Ах, покажите ваше искусство! Ведь это все хвастуны.

– Как, и я?! – воскликнул Ван-Конет.

– Ну, вы, пожалуй, еще не очень плохой стрелок.

– Мы все – стрелки, – сказал Сногден. Опять села муха на подбородок Лауры, и она махнула рукой перед лицом, сгоняя докучное насекомое.

– Хозяин! Застрелите муху с того места, где стоите! – приказал Ван-Конет.

– В случае удачи – плачу гинею. Вот она где сидит! На том столе.

Действительно, муха сидела на соседнем пустом столе, у стены, ясно озаряемая лучом.

– Хорошо, – покорно сказал Давенант. – Следите тогда.

– Наверняка промажете! – крикнул Сногден. От буфета до стола с мухой было не менее пятнадцати шагов.

– Ставлю еще гинею!

Давенант задумчиво взглянул на него, вытащил свой револьвер с длинным стволом из кассового ящика и мгновенно прицелился. Пуля стругнула на поверхности стола высоко взлетевшую щепку, и муха исчезла.

– Улетела? – осведомился Вейс.

– Ну нет, – вступилась Мульдвей. – Я смотрела внимательно. Моя муха растворилась в эфире.

– Гинея ваша, – отозвался Ван-Конет. Став угрюм, он бросил деньги на стол. Сногден призвал служанку и отдал ей гинею для Давенанта.

Все были несколько смущены.

Давенант взял монету, которую принесла служанка, и внятно сказал:

– Эти деньги, а также и те, что лежат на столе, вы, Петрония, можете взять себе.

– Случайное попадание! – закричал Ван-Конет, разозленный выходкой Гравелота. – Попробуйте-ка еще, а? На приданое Петронии, а?

– Отчего бы и не так, – сказал Давенант. – Шесть пуль осталось, и, так как муху мы уже наказали, я вобью пулю в пулю. Хотите?

– А черт! – крикнул Сногден. – Вы говорите серьезно?

– Серьезно.

– Получайте шесть гиней, – заявил Ван-Конет.

– Игра неравная, – вмешался Вейс. – Он должен тоже что-нибудь платить со своей стороны.

– Двенадцать гиней, хотите? – предложил Давенант.

– Ну вот. И все это – Петронии, – сказал Ван-Конет, оглядываясь на пылающую от счастья и смущения женщину.

Противоположная буфету стена была на расстоянии двадцати шагов. Давенант выстрелил и продолжал колотить пулями в стену, пока револьвер не опустел. В штукатурке новых дырок не появилось, лишь один раз осыпался край глубоко продолбленного отверстия.

– А! – сказал с досадой Ван-Конет после удрученного молчания и крика «Браво!» Лауры, аплодировавшей стрелку. – Я, конечно, не знал, что имею дело с профессионалом. Так. И все это – ради Петронии. Плачу тоже двенадцать гиней. Я не нищий. Для Петронии. Получите деньги.

На знак хозяина трепещущая служанка взяла деньги, сказав:

– Благодарю вас. Прямо чудо.

Она засуетилась, потом стала у двери, блаженно ежась, вся потная, с полным кулаком денег, засунутым в карман передника.

Марта тихо смеялась. Ван-Конету показалось, что она смеется над ним, и он захотел ее оскорбить.

– Что, пышнощекая дева… – начал Ван-Конет; услышав торопливые слова Баркета: «Моя дочь, если позволите», – он продолжал: – Достойное и невинное дитя, вы еще не вошли в игру с колокольным звоном и апельсиновым цветом? Гертон полон дураков, которые надеются остаться ими «до гробовой доски». А вы как? А?

– Марта выйдет замуж в будущем году, – почтительно проговорил Баркет, желая выручить смутившуюся девушку. – Гуг Бурк вернется из плавания, и тогда мы нарядим Марту в белое платье… Хе-хе!

– Отец! – воскликнула, краснея от смущения, Марта, но тут же прибавила: – Я рада, что это произойдет в будущем году. Может быть, смерть тех двух, застрелившихся, окажется для нас нынче несчастной приметой.