Старые моряки, или Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган - Жоржи Амаду

Кто, например, помнит имя вице-президента в период пребывания у власти Пруденте де Мораис или Гермеса де Фонсека? Сомневаюсь, чтобы вы помнили, и это вполне доказывает своевременность издания моей книги.

Кроме того, меня воодушевил на эту трудную работу объявленный историко-географическим институтом конкурс на написание исторической монографии, сулившей победителю скромную денежную премию— и опубликование его труда за счет института. Почетная премия соблазнила меня; благодаря содействию друга, обеспечившего мне катаракту, я получил необходимое время и принялся за вице-президентов. Я написал ценный труд — простите меня за хвастовство, — из него всякий интересующийся может узнать полное имя, происхождение, даты жизни, место рождения и смерти любого вице-президента, название колледжа и факультета, где он учился, посты, которые занимал, а также выдающиеся дела и подвиги, им свершенные. Я не забыл при этом и жен, и детей, упомянул даже о внуках.

Это был тяжкий, неблагодарный труд, и к тому же от пыли, которой я наглотался в публичной библиотеке, у меня теперь хронический бронхит.

Итак, я принял участие в конкурсе, уверенный, что получу премию, но меня постигло разочарование — ее присудили другому, моему единственному конкуренту Эпаминондасу Торресу за труд о Сабинаде[10]. Даже по числу машинописных страниц его работа не могла сравниться с моей: сорок тощих страничек — ровно половина моей книги. Почему же все-таки премию дали ему, чем объяснить такую вопиющую несправедливость? Сейчас вы узнаете. Оскорбленный в самых лучших своих чувствах, я кинулся в институт и вступил в горячий спор с сеньором секретарем. Он посмотрел на меня поверх очков и сказал:

— Кто вы такой, сеньор? Вы позволили себе прийти сюда и говорить о несправедливости. Может быть, вы не знаете сеньора Эпаминондаса Торреса, не знаете, что он один из самых знаменитых наших адвокатов? А какое звание у вас?

Видите? Моя ошибка состояла в том, что я вступил в соревнование с бакалавром, с адвокатом. Какое звание я ношу? Никакого, все, чем я могу похвалиться, это несколько сонетов, опубликованных где-то на задворках газет и журналов. Я молча проглотил оскорбление и попытался добиться от института хотя бы издания книги, раз уж у меня украли премию. Со стороны историков я встретил доброжелательное отношение, это были порядочные люди, и их, очевидно, мучила совесть.

Но директор «Импренса Офисиал», где должны были печататься обе книги, моя и премированная, ловко надул старичков из института — он и не думал отсылать рукописи в типографию. Несколько месяцев спустя он ушел со своего поста, а новый директор даже и слышать не хотел об этом деле. В результате работа сеньора Эпаминондаса так и не была опубликована, и поэтому провести сравнение с моей книгой оказалось невозможным. Думаю, что присуждение ей премии было делом не совсем чистым.

Что же касается «Вице-президентов республики», то я издал книгу за свой счет, отпечатав ее в типографии Зителмана Оливы, который содрал с меня баснословную цену, хотя и в рассрочку. Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы выплатить всю сумму, однако в итоге получилась хорошенькая книжечка в девяносто две страницы, полная «полезных сведений», как написал о ней эрудированный автор «Истории Баии» Луис Энрике Диас Таварес: «Дорогой собрат, с благодарностью подтверждаю получение вашей книги «Вице-президенты республики», представляющей собой кладезь полезных сведений. Искренне Ваш, Луис Энрике».

Я привожу здесь полный текст письма, которым почтил меня знаменитый баиянец, только для того, чтобы его прочел злобный пасквилянт Вилсон Лине.

Укрывшись под псевдонимом Рубиана Браза, этот жалкий писака в своей заметке в газете «Тарде» пытался унизить меня и поднять на смех. А если бы у меня было какое-либо звание, он держал бы себя любезнее.

И другие критики тоже. Вместо того чтобы поносить меня, они хором пели бы мне дифирамбы.

Этим скорым на решения критикам следовало бы сначала познакомиться с отзывом о моей работе выдающегося санпауловского историка Сержио Буарке де Оланда, которому я даже не посылал своей книги, потому что, честно говоря, не знал о его существовании и славе, его окружающей. В газете «Эстадо де Сан-Пауло» в статье о неком достойном и высокочтимом ордене Синего Гиппопотама он коснулся «Вице-президентов республики», упомянув об этом труде как об одной из настольных книг членов ордена, чтение которой, по его словам, «приносит радость и подлинное наслаждение». Восхищенный моим трудом, он предложил даже избрать меня в члены высокочтимого ордена; по его мнению, в списке последних недоставало моего скромного имени. Об ордене я знаю только из статьи сеньора Оланда, написанной несколько эзотерическим и туманным языком, каким, впрочем, и должен быть язык настоящего историка. Тем не менее я уловил, что речь идет об организации, отличающейся высокими заслугами и целями, основанной в Ресифе, при церкви Сан-Педро-дос-Клеригос видными представителями местной интеллигенции. К сожалению, больше я не получал никаких известий ни об ордене, ни о судьбе своей кандидатуры, столь великодушно предложенной сеньором Сержио де Оланда. Без сомнения, они стали наводить обо мне справки, выяснили, что я не имею звания, и отклонили мою кандидатуру.

Весьма похвально отозвался о книге и наш знаменитый судья в отставке Алберто Сикейра. Он указал мне на две-три небольшие грамматические ошибки, но прибавил, что в столь солидном патриотическом труде подобные описки не более как досадные мелочи, не имеющие никакого значения. Во втором издании я их устраню. Оно скоро выйдет, поскольку пятьсот экземпляров первого издания разошлись, несмотря на недоброжелательное отношение книжных магазинов, — ведь я не имею престижа из-за того, что не имею звания; магазины не выставляли мою книгу в витринах, ее не было и на прилавках, она валялась где-то на полках.

Мне пришлось самому продавать ее друзьям и знакомым, одну здесь, другую там, меняя цену в зависимости от объема кошелька покупателя.

Все это убедительно доказывает, что у капитана Васко Москозо де Араган были вполне основательные причины для меланхолии. Диплом служит рекомендацией, он придает вес и значение. Человека с дипломом уважают, перед ним распахивают двери, ему раскрывают объятия. Да, это так, и даже совсем простые люди чувствуют всю остроту проблемы. Несколько дней назад Дондока, милая болтушка Дондока, которая своим щебетаньем скрашивает монотонную жизнь почтенного судьи, а также и вашего покорного слуги, даже она сообщила мне между поцелуями, что в скором времени ей в торжественной обстановке вручат настоящий диплом. Она хранила в секрете свои занятия, чтобы сделать мне сюрприз. Я был действительно поражен, потому что наша милая Дондока (наша, то есть, само собой разумеется, моя и судьи) едва умеет нацарапать свое имя, а считает на своих длинных, красивых пальцах.

— Ты получаешь диплом, звезда моей жизни? Что же ты кончила? На каком факультете училась?

— В школе кройки и шитья доны Эрмелинды в Платаформе, сеньор дурачина. И извольте-ка относиться ко мне с почтением, я теперь образованная дама.

С почтением, я теперь образованная дама, видали?

Прав я или не прав? Доктор швейных наук! Нашей нежной Дондоке, как видно, мало того, что она доктор, заслуженный профессор, магистр любовной науки.

В наше время капитану нечего было бы волноваться. За четыре — шесть месяцев и за небольшую сумму он мог бы стать доктором общественных наук, специалистом по прическам и стрижке волос или по администрированию и рекламе.

Не так давно я был представлен в столице одному разговорчивому и необыкновенно самодовольному молодому человеку. «Доктор по рекламе», пояснил он мне снисходительно; и он зарабатывает сто двадцать тысяч крузейро в месяц — бог ты мои! — и имеет дипломы, полученные в Сан-Пауло и Нью-Йорке. Он убеждал меня, что именно он руководит всей моей жизнью и, в частности, моими покупками, моим вкусом — при помощи рекламы, чуда двадцатого века, соединяющего в себе свойства науки и искусства.

«Реклама — самая благородная из современных профессий, — утверждал он. — На рекламе зиждется производство и потребление страны, ее прогресс».

Реклама, коммерческая реклама — есть высшая форма литературы и искусства, вершина поэзии: Гомер и Гете, Данте и Байрон, Кастро Алвес и Друмонд де Андраде[11] ничего не стоят по сравнению с юным бардом рекламы, специализировавшимся на поэмах о туалетном мыле, о зубной пасте, о холодильниках, кухонной утвари и нейлоновых скатертях. По твердому убеждению доктора по рекламе, величайшим произведением эпохи, шедевром и вершиной поэтической гениальности была поэма, написанная им с целью увеличить сбыт геморроидальных свечей «Радость жизни».