Зарницы смуты - Семара

Почему-то у меня заслезились глаза. От переносицы ко лбу поднялась боль.

- Смотри сюда, - он указал на кромку леса, граничащего с топью. - Там тропа. Чуть в стороне грунт, будто плугом перепахан. Не так уж лес и необитаем. Да и статую эту, сдается мне, притащили сюда недавно. Следы на грязи свежие.

- Глупость какая-то. Кому это нужно? И как они прошли через топь... Да и вообще, тебе-то это зачем? Мозги лишний раз размять?

- Я любопытный, - ухмыльнулся он, - а статуя не простая. Чую. Вот с какой целью, и кто ее притащил - большой вопрос. Не стоит отмахиваться от того, что на первый взгляд кажется несущественным. Попрошу капитана отправить сюда отряд следопытов.

- Так он тебя и послушает...

- Послушает. Есть у нашего ордена кое-какие привилегии. Не зря же мы эти кольца и мечи носим? Ладно, идем в лагерь. Может, успеем поесть.

Капитан со всей серьезностью отнесся к совету Гродверда, чем немало меня удивил. Отправил в лес десяток всадников, с которыми поехал и ведун.

Полевую кухню уже разобрали, так что довольствоваться нам пришлось солониной и сухарями.

Я оказался никудышным всадником.

Лошадь меня не слушалась, постоянно сворачивала с дороги, выбивалась из колонны. Ветер сек лицо, крепко держать поводья мешали неудобные перчатки, но снять их - сразу отморозить пальцы. К вечеру, после всех мучений и нескольких часов позора, я ощутил ноющую боль в спине и бедрах. Задница превратилась в сплошную мозоль.

На привал остановились как раз тогда, когда меня уже одолевала мысль слезть с седла, пристукнуть топориком норовистую кобылу, и никогда, ни при каких обстоятельствах даже на шажок не приближаться к проклятому седлу.

Хромая и постанывая, я рухнул на скатку с одним-единственным желанием - поскорее умереть...

Во время ужина отрядный писарь обмолвился, что к Сестрам мы доберемся вечером следующего дня. Эта новость меня порадовала, а уверенности добавляло по-весеннему чистое небо и подтаявший на тракте снег.

Шатры разбивать не стали, ограничившись костром и грудой камней, выложенных рядом у кострища. Когда булыжники нагревались, от них шло приятное тепло, и сохранялось оно довольно долго.

Ужинали снова солониной, жесткой, тягучей, как подметка, и сухими рисовыми лепешками. Интендант от щедрот своих выделил всем по кружке браги. Сытый и изрядно захмелевший, я улегся спать едва ли не в самом костре, прижавшись ноющей спиной к теплым камням.

Сон пришел быстро.

Сестры. Так здесь называли десяток сторожевых башен, что растянулись вдоль границы Мискарелля с Эйфариносом. В каждой башне имелся небольшой, но крепкий и хорошо вооруженный гарнизон. Несколько метательных орудий и конный отряд. Именно с этих башен отслеживались сигнальные костры в близлежащих поселениях по обе стороны границы, и именно из них отправляли гонцов в главную твердыню в смежных землях - форт Дубовый Щит.

Первая Сестра, встретившаяся нам на пути, оказалась непохожей ни на одно из видимых мною укреплений. Здесь уже сказывалось влияние востока, особенности местной культуры и зодчества. Наследие цивилизаций, упоминания о которых сохранилось лишь в древнейших летописях.

Башня выглядела изящной и грациозной, как подарочная свеча из Карохара, но вместе с тем было в ней что-то могущественное. Эдакий стальной клин - простенький с виду, но попробуй его согни...

У подножья башни располагалась невысокая, но довольно длинная пристройка - конюшня. Именно под ее крышей ждали своего часа скакуны знаменитых "летучих" отрядов Эйфариноса. Летучими их прозвали за стремительность.

Давным-давно коневоды Старого Халифата вывели новую породу лошадей - схарцаммов, что на общем языке звучало как "восьмикопытные". Писарь, любезно поделившийся со мной частичкой истории, говорил, что в названии породы заключен тонкий намек на одну из народностей, что входила в состав Эйфариноса - большое кочевое племя, именующее себя схарцианами. Когда Восточный Дома еще не был единым, Империя не единожды предпринимала попытки подчинить коневодов своей воле. Соперничать с многочисленно превосходящими силами схарцианы не могли и поступили на диво мудро - попросили защиты у Халифата.

Замиру Цуалдану, моему другу и первому учителю:

Стоило сделать это раньше, но, надеюсь, читающий эти строки меня не осудит и поймет.

В те годы я был глуп и темен, многого не знал и о гораздо большем даже не догадывался. Но такие люди как Замир Цуалдан, отрядный писарь и хранитель летописей Дубового Щита, помогли мне измениться. Многое из того, что описывалось выше, я узнал именно от него. Истории былых времен навсегда пленили, окутали цепями из легенд и преданий оборванца из Ромбада... Именно писарю обязан я своей страстью к летописям и истории нашего мира, которой не без удовольствия делюсь со всеми желающими.

Удивительно, но нам посчастливилось встретиться еще раз. Много-много позже. В другое время, в изменившемся до неузнаваемости мире. Знаю, что Замир прожил совсем недолго после нашей встречи. Умер над своими летописями, в полуразрушенном форте.

Мы натолкнулись на возвращавшийся с дежурства разъезд.

Легко одетые воины выглядели уставшими, их сапоги и штаны пропитала грязь - на границе третий день хлестал дождь, иссушенная земля жадно впитывала влагу. Всадники, все как один невысокие, худощавые, под стать скакунам. Из оружия лишь короткие луки да узкие кривые сабли. На головах странные тряпичные косынки с нашитыми кольчужными кольцами, лица крылись за серыми платками.

- Схарцианы, - пояснил Замир Цуалдан. - В строю от них мало толку, зато как разведчики и ловцы разбойников просто незаменимы. Видишь, у седел кнуты подвешены? Жуткие штуки - кожу секут почище сабель.

От башни брал разбег широкий тракт, утопающий в грязи. Орры почему-то на дух не переносили Восточный Дом, и за дорогами здесь ухаживали мастера Каолита. А они, мягко говоря, уступали оррам в мастерстве.

Высокий каменный обелиск, словно выраставший из земли у обочины, сообщал путникам, что они вступают в земли объединенного Эйфариноса. Самого большого, богатого, загадочного и противоречивого из всех Домов. Многотысячные города, древние библиотеки, необъятные рынки, сотни дорогих борделей и жесткие, безжалостные законы - все это Эйфаринос. Цветущие сады и безжизненные пустыни Халифата, остовы древних строений и полноводные реки, сладкие фрукты и отравленные клинки - и это тоже Эйфаринос. Родина величайших ученых и лучших наемных убийц, прекрасных, как распускающиеся лилии женщин и вспыльчивых мужчин... Я мог бы много рассказывать об этом месте теперь, но в те дни меня не интересовало ничего, кроме жесткого седла и сбитых в кровь бедер.