Обитель спящих - Торн Стюарт

— Митра Пресветлый, — выдохнул у Конана за плечом Сагратиус. Вынув из-за пояса топор, он опробовал его лезвие большим пальцем и с сомнением посмотрел на толстые пластины бирюзовой чешуи, сплошь покрывавшей гибкое тело чудовища.

Киммериец молча вынул из-за плеч оба меча и пригнулся в стойке. Ему надо было выждать нового удара.

Он полагал, что дракон будет продолжать крушить галеру там, где начал, но ошибся. Огромная когтистая лапа вынырнула из воды и вонзилась в палубу сбоку от него. Конан рубанул по ней на выдохе, но закаленный, с одного удара рассекавший полный доспех аквилонского рыцаря меч отскочил от бирюзового панциря, как мяч от стены.

Рядом на лапу опустилась секира Сагратиуса — и едва не вывернула ему руки, отлетев так же, как и мечи Конана. За бортом послышалось что-то очень похожее на смех, и они снова увидели голову чудовища — точь-в-точь такую, как у драконов на стене в гавани Пайтала, только раз в пять больше.

Конан еще раз взмахнул мечом. Но, как ни был он быстр, дракон оказался быстрее. Киммериец метил ему в глаз: в последний миг чудище успело отшатнуться, и острый как бритва меч срезал ему под корень правый ус.

Дракон взвыл и рванулся прочь с такой силой, что едва не перевернул галеру. Сагратиус упал и кубарем покатился по палубе. Конан, триумфально воздев оба меча, крикнул:

— Кром! Выходи, червяк, выходи, отрыжка Нергала, и я побрею тебя и с другой стороны!

— Ко-онан! Кинда-а!

Киммериец обернулся. Сагратиус, прокатившись до левого борта, свалился и повис, выпустив секиру. Судно кренилось все больше, Мейл ревел, как раненый бык. Кинда, схватив его за обе руки, пытался удержать друга, но ему это почему-то не удавалось.

Ринувшись к ним, Конан увидел почему. Ноги аквилонца обвивал хвост в лазурно-голубой чешуе. Он тянул Мейла вниз, тянул вместе с галерой. Кинда пыхтел, но все еще держал его.

Конан, уже убедившийся, что сквозь бирюзовые пластины до проклятого ящера не добраться, ткнул острием клинка туда, где проглядывала желтая незащищенная мякоть брюха. Раздался рев, стократно превосходящий рев гиганта-аквилонца. Хвост, не выпуская ног Мейла, дернулся вниз, увлекая под воду и Сагратиуса, и Кинду.

Издав звериное рычание, мало уступавшее в ярости реву раненого чудовища, Конан, зажав в зубах кинжал, нырнул с единственным желанием: добраться до глотки этой твари.

Он проплыл под водой вдоль чудовищного, свившегося в кольца огромного тела, и, найдя меж сходившихся на груди ящера желтоватых пластин щель толщиной не более пальца, вонзил в нее кинжал по самую рукоять. Тотчас мимо его лица, едва не зацепив его когтями, пронеслась бирюзовая трехпалая лапа.

Пальцы, гибкие и подвижные, сомкнулись на кинжале и выдернули его одним движением лапы. Вода окрасилась кровью. Конан, метнувшись вслед за кинжалом, брошенным драконом вниз, подхватил его и вынырнул на поверхность, чтобы глотнуть немного воздуха.

Галера пылала. Одним бортом она почти лежала на воде, медленно погружаясь. На ней горело все, что только могло гореть: снасти, мачта, кормовые надстройки.

В воде метались обезумевшие от ужаса люди. Раненый дракон в слепой ярости раздавал удары направо и налево. Ударом тяжелой лапы он оглушал свои жертвы, одновременно утаскивая их под воду.

— Эй, ты! — хриплым, сорванным голосом окликнул его Конан. — Безмозглый желтопузый червяк! Обернись и посмотри на того, кто воткнул тебе эту штуку под ребра!

Он понимал уже, что битва проиграна, что обезумевшая тварь никому не даст уйти живым, и теперь киммериец твердо решил продать свою жизнь как можно дороже.

Дракон словно дожидался его окрика. Развернувшись на голос, он быстро поплыл к киммерийцу. Конан, не дожидаясь, пока ему опалят струей пламени голову, нырнул и поплыл ему навстречу.

Они схватились у самой галеры. Конан метил чудовищу в глаз; доплыв до борта тонущего судна, он перекувырнулся в воде, оттолкнувшись ногами как мог сильнее. Вытянув руку с кинжалом, он рванулся к дракону, словно гигантская стрела, выпущенная из арбалета.

Но дракон, который мог остановить его одним ударом лапы, почему-то вместо этого отшатнулся, снова подставив Конану живот. «Ну, уж нет, — стиснув зубы, подумал киммериец. — Мне нужна твоя глотка, приятель, и я до нее доберусь!»

Как раз в этот миг дракон, разворачиваясь, неловко повернулся, и Конан, вытянув руку, схватил его за ухо.

Чудовище замотало головой, стараясь сбросить неожиданного всадника, но киммериец, подтянувшись, сжал ему шею коленями, как сжимал бока лошадей, намереваясь пустить их в галоп. Он уже нащупывал подходящее место среди бирюзовой брони, как вдруг когтистая лапа железной хваткой взяла его за горло.

Конан захрипел, силясь вырваться. Дракон в ответ на это лишь чуть крепче сжал пальцы. Перед глазами у Конана потемнело, в ушах поднялся раздирающий барабанные перепонки оглушительный звон — и больше он ничего не помнил.

ГЛАВА 5

Подземный лабиринт

Он ухмылялся так, что были видны все до последнего острые, белые зубы. Раина очень присмирела после дня, проведенного в одиночестве и темноте, и поэтому сейчас, еще не зная причин такому веселому настроению, она на всякий случай попятилась назад.

— Вот, — сказал он, стряхивая со спины свой груз. — Я принес тебе игрушку.

Девушка задохнулась и в ужасе прижала ладони к щекам. Перед ней, простертое на камнях, лежало нагое тело. Видно, ее мучитель выловил его из воды, потому что с волос утопленника, длинных и черных, текло, а кожа, когда-то бронзовая от загара, теперь имела тот синеватый оттенок, какой появляется и у живых, если они слишком долго пробудут в холодной воде.

Раина взглянула на улыбающегося хозяина. Он был явно доволен собой.

— Не ожидала? — хохотнул он. — Ну, ты рада?

— Ты… — наконец выдавила она сквозь слезы. — Ты смеешься надо мной, да?

Он нахмурился: вместо ожидаемой благодарности его снова встретили слезами. Это начинало его раздражать.

— Чем ты снова недовольна? Кто, как не ты, накануне жаловалась мне, что уже сотни лет не видела ни одного человеческого лица? Чем он плох тебе? Смотри, какой красавец!

Принесенный им человек вряд ли мог считаться красавцем. Во всяком случае, его лицо не отличалось ни правильностью, ни изяществом черт. Созерцание трупа было не самым большим удовольствием на свете, но Раина и в самом деле столько лет не видела никого из теперь недоступного ей внешнего мира, что невольно подалась вперед, рассматривая мертвеца.

Это был мужчина в возрасте полного расцвета, то есть лет тридцати — тридцати пяти. Его большое, могучее тело покрывали старые рубцы, тонкими полосками белевшие на синеватой коже. Широкие скулы, глубоко посаженные глаза и маленькие, прижатые к голове уши говорили о варваре-северянине, но темный загар свидетельствовал о том, что последние годы он провел под щедрыми лучами южного солнца. Была в его налитом силой теле какая-то своя, дикая красота большого хищника, но сейчас, истерзанное волнами, безвольно лежавшее на каменном полу, с запрокинувшейся черноволосой головой, оно являло жалкое и печальное зрелище.