Колючий подарок - Сергей Антонов

— Пошли, пошли…

Василий Иванович подтолкнул сына, и Кузьма, растерянно оглядываясь, с сжавшимся от боли сердцем стал медленно переставлять тяжёлые ноги. И когда он сделал несколько шагов, услышал, как Остроносик фыркнул, увидел, как рабочие обменялись вопросительными взглядами. Уже у самой двери, со всех сторон окружённый людьми, ещё раз оглянувшись, увидел Кузьма своего Остроносика в руках Петра Петровича.

Выйдя на перрон, Кузьма стал смотреть в окна вагона. К счастью, рабочие не спешили, и Кузьма смог застать Петра Петровича и Ивана Петровича на старом месте. Пётр Петрович растерянно развёл руками и стал водворять ёжика в свою корзинку. Поток людей нёс Кузьму всё дальше и дальше, вот, наконец, скрылись рабочие, а вместе с ними и милый, крохотный Остроносик.

Не отдохнув с дороги, едва умывшись, Василий Иванович взял свою корзинку с грибами и пошёл к соседу похвастаться.

Кузьма крикнул:

— Баб, ужинать!

Схватив «Вечернюю Москву», он уселся за стол.

— Баб, долго! — снова крикнул он, хотя прошла всего лишь одна минута.

Бабушка Прасковья Николаевна появилась из кухни с тарелками.

— Долго, баб… Долгонько…

— Ешь, Кузьма… — сказала бабушка. — Ешь, а я прилягу.

Прасковья Николаевна, часто перебирая ногами, вытянув вперёд руку, ушла к себе, в маленькую комнату, где, кроме неё, располагался Кузьма со своим имуществом. В этой комнате бабушка и проводила свободное время. У неё с матерью Кузьмы были неважные отношения. И вообще в доме бабушку старались не замечать.

— Я пошёл, баб! — Наскоро поев, Кузьма помчался к приятелю в соседний подъезд.

Сегодня днём Алику купили небольшую подзорную трубу, и он с нетерпением ждал наступления темноты.

— Что это у тебя? — набросился Кузьма на приятеля, схватив трубу.

— Осторожнее, осторожнее! — закричал Алик. — Сейчас и не увидишь, ещё светло.

— А что можно увидеть?

— Всё! — с гордостью ответил Алик.

— Луну, звёзды?..

— Хм, Луну! — воскликнул Алик. — Марс! Венеру! Меркурий! Всю Вселенную!

Наконец небосвод потемнел, и на нём выступили звёзды.

Кузьма смотрел на небо, как будто видел его впервые. Да, собственно, так оно и было. Когда он ещё смотрел на него? Взглянет, бывало, мельком — нет ли туч, не летит ли спутник — и всё.

Сейчас перед ним переливался десятком цветов беспредельный неведомый, таинственный мир, существовавший рядом всё время, но о котором он до сих пор не имел представления.

Алик приладил подзорную трубу к штативу фотоаппарата и вынес на балкон. Не сразу приспособились ребята к телескопу: звёзды плясали перед его единственным глазом. Наконец друзья научились замирать у окуляра.

Белёсые, молочные пятна на небе состояли, оказывается, из неисчислимого количества звёздных скоплений… На Луне стали отчётливо видны горы и впадины… Звёзды справа и слева от неё приблизились, чуть дрожа в окуляре… И куда ни поверни трубу — везде мириады и мириады светящихся разноцветных далёких миров…

Матери Алика пришлось несколько раз звать мальчиков пить чай, прежде чем они сели за стол. Кузьма вспомнил, что он шёл к приятелю по важному делу, но не сразу смог начать разговор.

— Алик…

— Ну?

— Я ёжика в лесу поймал… Тебе в подарок…

— Ёжика?

— Ага…

— Живого?

— Раз поймал, значит, живого… Но он убежал.

— И ты не поймал?

— Нет. Но его можно найти.

— А Луна-то, — вдруг сказал Алик, — оказывается, совсем рядом. А Марс в самом деле красный… Бог войны…

— Марс красный… — повторил Кузьма. — Я говорю, ёжика можно найти. В вагоне двое рабочих его подобрали. Ветераны труда… А завод их называется «Серп и молот», я в разговоре слышал… Иван Петрович и Пётр Петрович, ветераны труда…

— Упустил? А теперь бегать из-за ёжика надо?

— Ёжик уж больно хороший… Остроносиком зовут… Ну как, займёмся?

Алик не ответил.

Кузьма не стал настаивать. Ему самому сейчас казалось не таким уж важным всё, что произошло с ёжиком. В необъятной Вселенной, в мире, который открылся ему, ёжик не был даже пылинкой, даже пылинкой на пылинке.

Шли дни, и Кузьма стал забывать об Остроносике. Вечерами Кузьма с Аликом то смотрели в подзорную трубу, то ходили в кино, а днём ездили купаться в Фили. И только занимаясь своей черепашкой Тах-Тах, золотыми рыбками, Кузьма вспоминал о маленьком ёжике, которого он увёз из лесу, но не сумел передать в верные руки. Где-то он сейчас? Как живёт? Подрос ли? Хорошо ли с ним обращаются?

И снова, кормя рыбок, он вспоминал об Остроносике, и что-то тёплое, нежное подымалось в его душе. Как-то он подошёл к бабушке и, не зная, что ей сказать, погладил её шершавые от беспрестанной домашней работы руки. Бабушка удивлённо и радостно посмотрела ему в глаза и поцеловала.

Но наступил момент, когда он почти забыл о маленьком ёжике. Кузьма как-то ещё раз напомнил Алику об Остроносике, но Алик не согласился искать, а Кузьме одному делать этого теперь совсем не хотелось, хотя управдом, как это случайно выяснилось, мог бы предоставить ёжику жилплощадь.

Можно было и так.

Ничего не изменилось в жизни Кузьмы. По-прежнему он ездил с Аликом в Фили купаться, бродить по старому, прохладному парку, медленно поедая мороженое, которое там продавалось чуть не на каждом шагу. По-прежнему по вечерам ходили в кино или смотрели фильмы по телевизору, наблюдали небо в телескоп…

И вот как-то, придя домой с улицы, Кузьма узнал, что завтра должен приехать дядя. Он жил недалеко от Москвы, но приезжал к сестре редко. Кузьма знал, что дядя работал на каком-то складе на пристани, был занят и, желая объяснить, почему люди редко встречаются, говорил: «Жизнь какая-то… Не поймёшь…»

Дядя, коренастый человек с мясистым лицом, поцеловал племянника, поднял его на руках и сказал, кивнув на один из чемоданов:

— Это тебе.

Кузьма сам тащил тяжёлый для него чемодан, часто меняя руки, и думал о том, что за подарки привёз ему дядя. Он всегда приезжал с подарками, но так много дядя, пожалуй, ещё никогда не привозил.

— Дядя Кузьма, а что в нём? — спросил наконец мальчик.

— Небольшая ракета для полёта на Марс, — ответил дядя, улыбаясь.

В метро дядя взял у племянника чемодан и сказал:

— Зачем мучить любопытством?

Дядя положил чемодан на скамейку и раскрыл его. В нём лежали коричневый костюм, моторчик для велосипеда, коробка конфет.

Это было сверх всяких ожиданий.

На следующий день дядя ездил с племянником на Москву-реку, вместе с ним плавал, загорал, а когда Кузьма-младший захотел есть, повёл его в ресторан. Кузьма первый раз в жизни ел солянку и шашлык. На сладкое дядя взял ему двести граммов пломбира «ассорти» и бутылку крюшона.

— Ешь, пей, Кузьма, — говорил дядя. — Гуляй… — И его крупное мясистое лицо было полно доброты. — Мы с тобой как-нибудь на настоящую речку закатимся. Остались тут у вас, в Москве, настоящие речки?

— Есть, — сказал Кузьма, глотая мороженое. Он готов был идти с дядей хоть на край света.

— А в цирк сегодня хочешь пойти?

— Хочу! — с радостью воскликнул Кузьма.

— Пойдём в цирк.

— Пойдём!

Закончив обед, они поехали в цирк за билетами. Сойдя с троллейбуса, дядя взял Кузьму за руку и вёл его, уверенный, спокойный, добрый. Как хорошо было с ним! Он всё мог и всё понимал. Сейчас они подойдут к кассе и купят самые хорошие билеты в цирк, потом поедут домой, а до этого зайдут в «Гастроном», в другие магазины, и дядя будет покупать разные вкусные вещи на ужин, занятные игрушки для подарков. Стоит сказать о телескопе, и дядя купит телескоп. И ни разу не возникнет разговора о деньгах, о том, что их нужно экономить, как это бывало дома… Наверное, ни у кого нет такого дяди…

И, чувствуя большую, сильную и тёплую руку дяди, Кузьма решил рассказать ему о ёжике. Только он начал, как дядя перебил Кузьму:

— Ох и занятный зверь! Дотошная зверюга!

— У тебя был ёжик? — обрадованно спросил Кузьма.

— Был…

— Ты его любил?

— Любил…

— Поймал, и он у тебя жил?

— Купил однажды по случаю, принёс домой… Занятно! Катится, как шарик, фыркает, молоко лакает. Веселей как-то стало жить… Приятный зверюга! Я ему специальную мисочку купил, чтоб молока больше вмещалось. Коврик нашёл, постелил в углу — спи, мол, здесь!

Дядя помолчал.

— Ну? — в нетерпении поторопил Кузьма.

— Зверюга ни в какую.

— Как это?..

— Не спит в углу на коврике — и всё тут! Проснёшься утром, вскочишь с кровати, ногой двинешь в туфлю и — вскрикнешь на всю квартиру.

— Почему это?

— Ёжик в туфле ночевал. Уютно ему, удобно и тепло. А наступишь на него — он иголками ощерится… Ну я его в уголок отнёс, на коврик, и мордочкой потыкал: спи, мол, здесь! Здесь! Здесь! Как будто ясно ему говорю. И что же ты думаешь? Просыпаюсь на следующее утро, спускаю ногу и опять вскрикиваю: спит ёжик в туфле! Что ты скажешь!